Тут-то и выяснилось, что душа у этой женщины черная и отталкивающая Джессика пришла в ужас. Белла была не только лгуньей и лицемеркой, но еще и воровкой. Вдобавок она отличалась поразительной злопамятностью. Слуги, близкие, друзья — те из них, кто имел несчастье когда-нибудь не угодить Белле, в конце концов платили за это очень высокую цену. Больше всего не повезло лакею, который оказался сосланным в колонии за преступление, совершенное Беллой.
Джессика пыталась спасти его. Она пришла к сэру Генри Клиффорду, отцу Беллы, и рассказала ему про лавку ювелира, где Белла продавала семейное столовое серебро, фарфор, хрусталь и драгоценные безделушки. Но сэр Генри пригрозил упечь в тюрьму саму Джессику — если та не будет молчать. И ее отец был подкуплен и то и дело требовал от нее соблюдения тайны.
Она не смогла помочь лакею, но решила во что бы то ни стало уберечь Лукаса от этого брака. Вот почему в ту мочь она послала отца к Лукасу с требованием жениться на обесчещенной дочери. Ведь Белла никогда не вышла бы за человека, который изменил ей с другой.
Но ничего этого Джессика не помнила, она не знала. Где правда, а где ложь, поэтому на церемонии венчания ее лицо пылало от стыда. Еще бы! Ведь все кругом судачили о том, что, вернувшись с войны, Лукас в первую очередь направился в Хокс-хилл. Он якобы собирался навестить отца Джессики, на самом же деле встречался с ней на сеновале.
После того как память вернулась к ней, Джессика не могла без стыда вспоминать эту встречу. Впрочем, каждый из них по-разному вспоминал ее. Сначала Лукас пришел в ярость и даже назвал ее девкой, но потом притянул к себе и крепко поцеловал. Джессика была вне себя от счастья, по ее телу пробежала неведомая ей дотоле дрожь… И Лукас решил, что она боится его. Он оттолкнул ее и грубо обругал самого себя.
Несколько следующих часов она вновь и вновь переживала этот поцелуй и молила небо, чтобы Лукас поцеловал ее еще раз. Именно это ощущение счастья и стыда вспоминала Джессика в день венчания. Немудрено, что она покраснела.
А все-таки жаль, что тогда, на сеновале, она выказала себя такой неопытной… Но тут Джессика устыдилась своих мыслей и встряхнула головой, отгоняя их. Однако губы ее улыбались.
Поднявшись на холм, она бросила поводья на луку седла и окинула взглядом приветливую зеленую долину. Широкая серебристая лента Темзы была испещрена черными точками барж, плывших вверх и вниз по течению. Радовали взор ухоженные поля. На востоке возвышались шпили Челфорда, Хэйг-хаус же и развалины старого монастыря скрывала от глаз излучина реки…
Больше никаких мрачных мыслей, никаких гнетущих предчувствий! Все кончилось. Призраки и тени оставили ее сознание. Джессика была свободна. Свободна!
Она спустилась по склону и поскакала вдоль изгородей. Даже когда перед Джессикой выросла каменная стена, она не заставила лошадь сбавить ход. Она каждый день выезжала на Ромашке — тезке старой Ромашки из Хокс-хилла — и была уверена, что та легко возьмет препятствие. Пригнувшись к шее лошади, Джессика прошептала:
— Ну, хорошая моя, давай! Не подведи!
Ромашка в ответ тихонечко заржала и приготовилась прыгнуть. Но тут откуда-то выскочил заяц и метнулся прямо под ноги лошади. Та отпрянула и встала как вкопанная, а Джессика перелетела через стену и распростерлась на земле.
Некоторое время она лежала неподвижно, изо всех сил пытаясь вздохнуть. Ей казалось, что легкие разорвались и она вот-вот умрет от удушья. Но вдруг она почувствовала, как в груди у нее точно расправились мехи, и она жадно и часто задышала.
Она поднялась и в этот момент увидела всадника, преодолевавшего злополучную стену. Мужчина спрыгнул с лошади и подбежал к Джессике еще до того, как животное остановилось.
Велико же было ее удивление, когда она узнала в безрассудном всаднике Лукаса! А ведь он писал ей, что вернется только в конце недели…
— Джесс! — Он опустился на колени и начал бережно ощупывать ее руки и ноги, проверяя, целы ли кости. — С тобой все в порядке? Ты сильно ушиблась? Ради Бога, скажи хоть что-нибудь!
— Не волнуйся, — ответила Джессика. — У меня просто сбилось дыхание, вот и все.
— Значит, у тебя ничего не болит? — встревоженно уточнял он.
— Ничего, — она уверенно кивнула.
— Черт возьми! — неожиданно вскричал Лукас. — Кто тебе позволил ездить на Ромашке? С ней может справиться только сильный мужчина! И что ты делаешь так далеко от дома, одна, без конюха, который при необходимости мог бы защитить тебя? А если бы ты сломала ногу? А если бы на тебя кто-нибудь напал? Или произошло бы еще что-нибудь страшное? Когда же ты наконец станешь благоразумнее?
Она была оскорблена его словами и тоном и уже открыла рот, чтобы дать ему достойную отповедь, но тут увидела страх в его глазах и виновато опустила голову. Ей вспомнилось, как однажды один из их мальчиков в Хокс-хилле упал с яблони и как она, убедившись, что ребенок цел и невредим, хотела задать ему трепку, но потом просто облегченно разрыдалась.
Она обеими руками закрыла лицо и глухо пробормотала:
— Ты совершенно прав, Лукас. Я вела себя очень неосторожно. Обещаю, это было в последний раз.
Но ее раскаяние не произвело на него ни малейшего впечатления.
— И почему, черт побери, твоя хваленая интуиция не предостерегла тебя об опасности?! Эта стена смертельно опасна, — почти кричал Лукас, не в силах сдержаться. Руки у него дрожали. Он был вне себя от пережитого испуга. — Несколько человек уже сломали здесь шеи. Разве ты не знала этого? Разве ты ничего не почувствовала?
«Да, — подумала она, — верно». Как странно! Неужели она лишилась своих способностей? Господи, какое счастье!
— Все кончилось, — сказала она и улыбнулась. — Я стала обыкновенной женщиной.
И тут он крепко схватил ее за плечи и привлек к себе. Джессика вся сжалась, потому что решила, что сейчас он изо всех сил встряхнет ее, но в нем неожиданно наступила перемена. Прерывающимся шепотом он назвал ее по имени и обнял.
Когда же он наконец разжал объятия, они долго смотрели друг на друга, а потом принялись торопливо срывать с себя одежду. И прямо на склоне холма, под ласковыми лучами солнца, они отдались своей страсти. Слова оказались не нужны. Слова не могли бы передать то, что чувствовали эти двое. Разговор — даже самый короткий — требует времени, а они слишком спешили насладиться друг другом.
Позднее Джессика и Лукас будут беседовать целыми часами, но пока их любовь требовала молчания. Они были уверены, что на свете нет никого счастливее их.
— Джесс, — спустя целую вечность сказал Лукас, — я до сих пор не верю, что это случилось! — Он лежал навзничь, прикрывая ладонью глаза.
Джессика прильнула к нему и нежно подула на волоски на груди.
— Я тоже, — прошептала она.
Их взгляды встретились, и она улыбнулась.
— Ты вернулся домой раньше, чем собирался, — сказала она.
— Ты бы сделала то же самое, если бы провела целых десять дней в обществе Беллы. — И он помрачнел. — Хотя главная причина заключалась в том, что мне очень недоставало тебя.
— А мне — тебя, — прошептала она и улыбнулась. Его пальцы играли ее медовыми кудрями.
— Могу ли я надеяться, — спросил он серьезно, — что ты простила меня?
— Простила? — Она приподнялась на локтях. — Но за что?
— За дурацкое соглашение, за мою слепую преданность друзьям, за то, что я позволил втянуть тебя во все это. — Он опустил глаза. — И почему только я с самого начала не прислушался к твоим словам?! Но клянусь, я и представить не мог, что тебе действительно угрожает опасность!
Джессика видела, что он не пытается оправдаться в собственных глазах. Все, что он говорил ей сейчас, было искренне, и она должна была помочь ему снять тяжесть с души.
— Так почему же ты не послушался меня? — спросила она.
Лукас сел и обхватил руками колени.
— Я не хотел, чтобы ты волновалась. Я мечтал только об одном — защитить тебя и Элли, — пояснил он. — Что же до моих друзей, то о них я думал отнюдь не в первую очередь. Я боялся, что все узнают о преступлении твоего отца, о том, как он поступил с бедняжкой Джейн, которая потом покончила с собой. И, прости меня, Джесс, но я не очень-то горюю из-за его смерти. Мне кажется, он ее вполне заслужил.
Она мягко спросила:
— Джейн забеременела?
Лукас кивнул.
— Да. И она понимала, что ее ждет позор, — сказал Лукас. — Она была в отчаянии. Ведь никто не поверил бы, что отец малыша — Филипп.
Лукас помолчал, а потом взглянул на Джессику и продолжал:
— Конечно, дорогая, мне никогда не приходило в голову, что за этим может стоять один из моих друзей. Я доверял Руперту. Мы все были честными людьми и всегда руководствовались определенным кодексом поведения. И Руперт, как мне казалось, был едва ли не самым благородным из нас. Его я заподозрил бы последним. Только трус мог бы убить человека, стоящего к нему спиной, а Руперт не был трусом. В бою он проявлял чудеса храбрости, и солдаты всегда обожали его. Нет, ты только послушай, что я тут наговорил! — неожиданно взорвался Лукас. — Даже теперь, когда я отлично знаю, что представлял собой Руперт, я все равно пытаюсь выгородить его!
— Он был твоим другом, — тихо отозвалась Джессика, — так что иначе ты себя вести не можешь.
— Другом, которого я никогда не знал по-настоящему! До конца жизни буду помнить, как тогда в библиотеке он заявил, что нисколько не раскаивается в содеянном, — вознегодовал Лукас. — А это его разделение людей на нужных и ни на что не годных! Он играл с нами. Мы стали марионетками в его руках! Меня просто тошнит от всего этого, хотя…
— Что — хотя? — спросила она, всматриваясь в лицо мужа.
Его лицо исказила гримаса отвращения. Отвращения к самому себе.
— Видишь ли, недавно я понял, что от Руперта меня отделяла очень тонкая грань. Нет, я, разумеется, никого не убивал, но я тоже играл судьбами людей, причем людей мне близких, — заявил он и тяжело вздохнул. — Я говорю о моей матери и о сэре Мэтью. Раньше я думал, что знаю, что такое честь и верность, но теперь я запутался. После смерти Руперта мне уже никогда не стать прежним.
Джессика промолчала. Она понимала, что ему есть за что судить себя.
Лукас еле слышно добавил:
— И, наконец, еще одно. Когда я давал Руперту пистолет, я думал не о тебе, а только о нем, о моем друге. Я не мог допустить, чтобы он оказался в руках полиции. Не мог, хотя и понимал, что он — преступник, заслуживающий суда и казни. Ты способна понять меня?
— Да, — четко и ясно произнесла Джессика. Она хотела, чтобы у него не осталось никаких сомнений насчет того, что она может понять его.
— Правда? — изумленно спросил он. Джессика кивнула.
— Правда, — ответила она. — Знаешь, Лукас, я ведь тоже не безгрешна.
Он удивленно вскинул голову.
— Как это? — не понял он.
— Когда Элли рассказала мне про соломинки, я решила, что это ты убил моего отца и что ты способен убить еще много раз, — призналась она. — Но я вовсе не собиралась заявлять на тебя в полицию. Помнишь, я предложила тебе вместе поехать на континент? Я надеялась, что вдали от Англии ты будешь в большей безопасности. Однако ты отказался. И тогда я пробралась в твою комнату и взяла твой пистолет.
— Ты похитила мой пистолет? Но зачем он тебе понадобился?! — удивился Лукас.
— Я думала… я думала, что, если в дом все же нагрянет полиция, я сама смогу застрелить тебя, — прошептала Джессика.
— Застрелить меня? Ну и ну! — В глазах Лукаса она увидела удивление и… безграничный восторг.
— Видишь ли, Лукас, я просто объясняю тебе, что хорошо понимаю, почему ты не предал своего друга, — сказала она, оправдываясь. — Я не знаю, зачем тебе нужно мое прощение, но я тебя прощаю. И Руперт был не таким уж плохим. Ведь ты любил его, а ты не мог любить человека дурного и неисправимого. Так что не казни себя.
Ом задумчиво сорвал травинку и сунул ее в рот. Молчание было таким приятным, что Джессика невольно улыбнулась. Лукас повернулся к ней и пощекотал травинкой ее нежную шею.
— И все-таки, — хмуро произнес он, — я еще немного сержусь.
Джессика почувствовала, что их беседа подошла к очень неприятному пункту.
— Ты сердишься потому, — осторожно поинтересовалась она, — что я долго считала тебя убийцей? Что заперла тебя в склепе святой Марты и убежала? Что не решилась довериться тебе?
— Нет, — ответил он. — Я много размышлял над этим и пришел к выводу, что ты и не могла думать иначе.
Джессика изумилась. Неужели это все? Неужели она отделалась так легко?
— Тогда что же тебя беспокоит? — недоумевая, спросила она.
— Да то, что между тобой и Рупертом существовала некая тайная связь. А у меня с тобой такой связи не было, хотя я всегда любил тебя, — пояснил Лукас, и Джессике показалось, что в его голосе она различает нотки ревности. — Ведь Руперт был к тебе совершенно равнодушен. Чем я-то плох? Почему он, а не я стал твоим Голосом? Нет, я, конечно, понимаю, что твое желание тут ни при чем, но как же я ревновал тебя к Руперту! — признался он, и Джессика поняла, что не ошиблась. — Хорошо, что теперь все позади.
Но когда смысл его слов наконец дошел до нее, Джессика даже вскочила от возмущения. Она не находила слов — так велика была ее обида.
— И ты называешь это связью?! — прошипела она. — Да это же были кандалы, каторжное ядро, которое я против воли тащила за собой! Я чувствовала себя узницей, и только сейчас я стала свободной! Понимаешь, свободной!
И вдруг Джессику охватила радость. Она воздела руки к небу и принялась повторять, точно заклинание:
— Я свободна! Свободна!
Она закружилась в каком-то бешеном танце, не обращая внимания на высокую траву, которая цеплялась за ее ноги. Она кружилась и пела, и невидимая цапля аккомпанировала ей. Лукас встревожился и попытался остановить жену, но она вырвалась из его объятий. И тогда он сдался и, улыбаясь, наблюдал за ней до тех пор, пока она, устав, не рухнула рядом с ним.
Полежав какое-то время, она повернулась на живот и ткнула Лукаса указательным пальцем в грудь.
— Предупреждаю тебя, Лукас Уайльд, — угрожающе сказала она, — предупреждаю, что, если когда-нибудь ты попытаешься вернуть мне мой утраченный дар, я собственноручно застрелю тебя из твоего-то же пистолета!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58