— Ты помнишь кольцо? — удивился он.
— Нет, — ответила она. — О нем я узнала от Перри.
— Это было кольцо твоей матери, — пояснил Лукас. — Единственная вещь, которая досталась тебе от нее. Ты очень им дорожила.
— Я его потеряла? — спросила она, опуская ресницы, чтобы скрыть боль, отразившуюся в ее огромных серых глазах.
— Откуда ты знаешь об этом? — вопросом на вопрос ответил Лукас.
— Я помню, или мне только кажется, что помню, будто я пришла в «Черный лебедь», чтобы разыскать тебя и рассказать тебе об этом, — странно глухим голосом ответила Джессика.
Он согласно кивнул, смотря на нее.
— Ты была в отчаянии, — подтвердил он. — И я обещал, что, когда разбогатею, непременно куплю тебе другое кольцо с сапфиром. Но обещания не помогли. Ты и думать не хотела о другом кольце. Ничто не могло заменить тебе материнское кольцо.
С внезапной проницательностью она вдруг сказала:
— Я ведь не теряла его, не так ли? Кольцо забрал отец и продал его, да?
— Я… я точно не знаю, — запинаясь, ответил Лукас. — Возможно, так оно и было…
— Скажи мне правду, — потребовала она. — Я же имею право знать правду.
— Да, — решился Лукас, несмотря на то, что, возможно, причиняет ей боль этим новым заявлением. — Он продал его и почти сразу проиграл все деньги. Я выяснил, что кольцо купила леди Радфорд. Ты ее не помнишь. Когда она умерла в прошлом году, я приобрел кольцо на распродаже ее имущества.
Широко открытыми глазами Джессика всматривалась в кольцо на своей руке.
— Ты хочешь сказать, что это и есть кольцо моей матери? — спросила она недоверчиво.
— Да, — тихо ответил он.
Неожиданно из глаз ее хлынули слезы, они потекли ручьями, и Джессика отвернулась, чтобы Лукас не заметил, что с ней происходит. Любую женщину тронул бы такой поступок и ее тоже задел до глубины сердца. Но вместе с тем она испытывала чувство огромного стыда, причины которого сама не знала.
Минуту спустя, убедившись, что голос не выдаст ее душевного смятения, Джессика сказала:
— Я пыталась убедить всех в том, что мой отец балует и портит меня, как истинно любящий родитель. Но ты-то никогда этому не верил, не так ли, Лукас?
— Нет, я всегда знал, что это не так, — дрогнувшим голосом заявил он. — Но тебе самой очень хотелось в это верить, и ты всех заставляла верить. Он был эгоистом и человеком жестоким во всех отношениях. Я до сих пор не понимаю, как ему удалось воспитать такую дочь, как ты. Ты ведь никогда не сказала о нем ничего дурного.
Она усмехнулась, но в ее улыбке было столько грусти, что сердце Лукаса больно сжалось в груди.
— С тех пор я стала умнее, Лукас. Может, тебе будет приятно услышать такое, — заявила она. — Я много работала с детьми и поняла, что происходило со мной. Ты представления не имеешь, какое множество обид и несправедливостей способны вынести дети, оставаясь при этом глубоко преданными своим родителям, которых и ты, и я сочли бы людьми омерзительными.
— Я понимаю тебя, — тихо проговорил он, с сочувствием качая головой.
Она стремительно повернулась и подошла к нему.
— Ты понимаешь? Ты действительно понимаешь? — спросила она, и во взгляде ее сквозила неприкрытая боль. — Ты не понимаешь ничего! Ты не можешь ничего понимать! Что ты знаешь о том, как страшно ребенок жаждет любви? У тебя были любящие родители. Ты рос, уверенный в том, что все должны любить тебя и восхищаться тобой. И они любили и восхищались. Теперь же ты стал самым популярным и уважаемым человеком в Челфорде, всеобщим любимцем. Спроси констебля Клэя, спроси мистера Ремпеля, если не веришь мне. — Дыхание ее сбилось, и фразы, перемежаемые глубокими вздохами, звучали подчеркнуто резко. — Наблюдать за тобой на балу было одно удовольствие. У тебя столько друзей! Поэтому не говори мне, Лукас Уайльд, что ты понимаешь, потому что ты никогда не знал, что такое одиночество.
Он поставил на столик пустой стакан, который до сих пор крутил в пальцах, и поднялся с кровати.
Но Джессика продолжала, не в силах остановиться:
— Да, я страстно мечтала о том, чтобы в моей жизни появился кто-то, кто полюбит меня и станет считать особенной. У тебя столько друзей. Неужели один человек — для меня много?
Голос ее сорвался, и она замолчала. Лукас подошел и остановился напротив.
— Не думай, что я упиваюсь жалостью к себе, — снова заговорила Джессика. — Мне больно не за себя, а за ту девочку, которой я когда-то была. Я часто проливала слезы, думая о судьбе наших детей-сирот. Почему же тогда мне не поплакать о ней?
Он взял ее за руку, но она отстранилась.
— Что же во мне было такого, что никто не любил меня, даже родной отец? Я была слишком испорченной? — спросила она с горечью.
Ей стало стыдно за слезы, которые опять ручьем потекли у нее по щекам, и она попыталась оттолкнуть Лукаса, когда он обнял ее, но он не позволил.
— Не надо меня жалеть! — воскликнула она. — Не смей жалеть меня! Слышишь?!
Он обнимал се, преодолевая ее слабые попытки вырваться из его объятий и осыпая легкими поцелуями ее лицо, которое она от него отворачивала.
— До чего ж ты глупенькая, — шептал он, — если не понимаешь, что тебя ждет впереди. Нет, не вырывайся и не отворачивайся, лучше, послушай меня. Ты никогда не была одинокой. А я, Лукас Уайльд, всегда считал тебя особенной. Ты не можешь этого знать, потому что ничего не помнишь. Как ты думаешь, почему я так страшно рассвирепел, узнав, что ты должна стать игрушкой для развлечений мужчин в игорном доме?
— Ты любил Беллу, — всхлипнула Джессика. — Белла всегда была для тебя единственной и желанной.
Он легонько встряхнул ее за плечи и сказал:
— Неужели ты так думала? Не отрицаю, я хотел, чтобы она была моей единственной. Но когда я воевал в Испании и проливал кровь под Ватерлоо, я вспоминал только тебя. Меня преследовал твой образ, и по ночам мне снилась ты. Вряд ли стоит говорить, что я был этим потрясен. Я твердил и твердил себе, что ты всего лишь ребенок, а Белла и я прекрасно понимаем друг друга. И я не мог отказаться жениться на ней. Я дал слово, и она меня ждала. Отказаться было бы бесчестно. Кроме того, я искренне верил, что мое чувство к тебе быстро пройдет.
Она не сводила с него удивленных глаз.
— Бесчестно? — удивилась она. — Странно, что ты употребил это слово.
— Для меня честь всегда была превыше всего. Так меня воспитал отец, — ответил Лукас. — Я мог избежать женитьбы на Белле лишь в том случае, если бы она освободила меня от данного слова. Но даже если бы этого не произошло, я бы все равно попросил ее разорвать нашу помолвку. Да, не отрицаю, я был взбешен, когда ты напустила на меня своего отца, но в любом случае я бы скоро сам разобрался в своих чувствах. Мне требовалось время, чтобы осознать, что ты уже выросла и мои мысли о тебе больше не были греховными.
Он замолчал, всматриваясь в ее лицо.
— Если ты хотела наказать меня, то ты преуспела. Последние три года без тебя были для меня кошмаром. Я испытывал страшные приступы отчаяния — те самые «черные дни», как называли их мои друзья. Меня терзали и сводили с ума мысли о том, что случилось с тобой. Увидев тебя в Хокс-хилле, я сразу понял, что ждет нас с тобой. Для меня ты — особенная женщина, Джесс. Я никогда больше не расстанусь с тобой. Разве ты еще ничего не поняла?
Она с сомнением покачала головой.
— Ты женился на мне, потому что так сложились обстоятельства. Ты был просто вынужден сделать это.
— Обстоятельства только ускорили мои действия, — ответил он с серьезным видом. — Рано или поздно я попросил бы тебя выйти за меня. Ты — моя, Джесс. Моя. Навсегда.
У нее кружилась голова и, как всегда в минуты волнения, к горлу подступил ком.
Голос Лукаса стал хриплым, когда он сказал:
— Теперь, когда я наконец нашел тебя, я никогда больше тебя не потеряю. Ты всегда была смелая, Джесс. Прошу тебя, прояви отвагу сейчас, со мной.
Его пальцы гладили ее щеку, он взял ее лицо в ладони, губы медленно коснулись ее губ, затем сильнее прижались к ним. Ее веки отяжелели, она закрыла глаза и обняла Лукаса.
20
Он решил, что, когда все будет позади, он скажет ей о том, какая она замечательная и необыкновенная. У него болела за нее душа, но это не была жалость. На него нахлынули самые разнообразные переживания. Она была здесь, рядом. И его жизнь всегда была легче, чем ее. Даже когда он был солдатом и преодолевал свою долю трудностей и лишений, на самом деле никогда не знал настоящего одиночества. И ему действительно трудно было представить себе, что переживала Джессика и тогда, и теперь. Его губы легко касались ее губ. Но когда ее рот приоткрылся навстречу ему и он ощутил языком его вкус и аромат, дикий огонь желания разгорелся в нем с такой силой, что каждый мускул, казалось, лопнет от напряжения. Все его тело было словно отлито из металла. Ему стало трудно дышать.
— О Господи! — воскликнул он, усилием воли заставив себя оторваться от ее губ. — Не этого я хотел для тебя! Я знаю, я знаю… Я не должен богохульствовать. — И он снова жадно приник к ее губам.
Он не понимал, почему она улыбается. Его трясло. Он боялся напугать ее, но он рисковал именно этим, если не возьмет себя в руки. Поэтому он сделал над собой еще одно усилие и постепенно обрел спокойствие.
В ее глазах застыл вопрос.
— Ты сам не свой, Лукас — сказала Джессика. — Что с тобой происходит?
— Да, я знаю, — ответил он все еще хриплым голосом, в котором, однако, слышались радость и удовлетворение.
— А почему? — Она хотела знать.
— Потому, что все происходит не так, как должно. И ты не такая, как всегда. — Он беспомощно пожал плечами, подбирая нужные слова. — Мне казалось, я знаю все о том, как заниматься любовью с женщинами. Но с тобой я чувствую себя неопытным юнцом. А для меня очень важно, чтобы у тебя остались самые замечательные впечатления о нашей первой ночи любви. Я постоянно ошибался в отношении тебя, Джесс, серьезно ошибался. Я не хочу, чтобы это повторилось.
Когда ее брови медленно поползли вверх, он сообразил, что опять допустил непростительную оплошность. Находясь в постели с одной женщиной, мужчина не должен вспоминать про других.
Она отвела глаза, пальцы теребили его рубашку на груди.
— Когда ты почти взял меня на кухонном столе в Хокс-хилле, ты действовал как вполне опытный мужчина, правда, не слишком искушенный, — напомнила ему Джессика.
Ему стало неловко.
— Я бы хотел, чтобы ты забыла об атом, — попросил Лукас. — Я тебе уже говорил, что я страшно ошибся в отношении тебя, и больше не хочу, чтобы подобное повторилось.
— Или когда ты прижал меня к стене в кухне, а наверху были дети и сестры, и преподал мне урок мужской анатомии, — продолжала Джессика, не обращая внимания на его возражения. — Это было довольно жестоко, Лукас.
Он смутился и покраснел. Такое с ним случилось впервые, и он не знал, как себя вести.
— Мне бы хотелось, чтобы ты и об атом тоже забыла, — пробормотал он.
— Или, — упорно продолжала она, — во время нашей брачной ночи, когда я была на волосок от того, что считала для себя хуже смерти, и только появление Элли у дверей моей спальни остановило тебя.
— Джесс, — запротестовал было он, но вдруг замолк. Ее глаза светились озорством, губы подрагивали от сдерживаемого смеха, совсем как у прежней Джессики. — Что такое?
— Лукас, — ответила она, — если бы ты только знал, сколько раз я проклинала Элли за то, что она появилась у дверей моей спальни в самый неподходящий момент! И как часто я вспоминала кухонный стол и урок анатомии, сгорая от желания снова почувствовать твои прикосновения!
Сейчас она почти не отличалась от прежней Джессики — веселой, лукавой, не упускающей возможности подразнить его, — но он мог только стоять и молча глядеть на нее.
Она обвила руками его шею и улыбнулась, смотря ему в глаза.
— Лукас Уайльд, — проворковала она, — не старайся стать кем-то другим, или я знать тебя не хочу. Будь просто самим собой.
— Джесс! — только и смог выговорить он.
Нежность захлестнула его. Она возвращалась к нему! Это была прежняя Джессика, и она была с ним. Радостно рассмеявшись, он подхватил ее на руки и отнес на кровать. Когда он растянулся на постели рядом с ней, глупо улыбаясь и пьянея от одного ее присутствия, ему вдруг пришло в голову, что она может застесняться. Однако его беспокойство улетучилось, когда он увидел, что она расстегивает пуговки своего корсажа, все так же смотря ему в глаза.
— Мне это уж знакомо, — вдруг прошептала Джессика. — Не верится, что это со мной впервые. Я… — Ее взгляд упал на пуговицы, пальцы в нерешительности застыли.
— Что случилось, Джесс? — спросил Лукас, не спуская с нее внимательных глаз.
Она подняла на него тревожный взгляд.
— Лукас, скажи мне правду. Мы с тобой были любовниками? — потребовала она.
— Нет, я уже говорил тебе. Нет, клянусь! — заверил он Джессику.
Она опять посмотрела на пуговки и медленно расстегнула еще одну. Потом очередную. У нее дрожали пальцы. Он видел, как поднимается и опускается ее грудь.
— Что я должен еще сказать тебе? — обеспокоенно спросил мужчина.
Ее руки метнулись к горлу, она сдавленно прошептала:
— Я это уже делала. Я уверена…
— Делала — что? — нахмурился Лукас.
— Я была с мужчиной! — выпалила она.
— Как ты могла быть с мужчиной?! — вскричал он, но осекся и замолчал. А потом упавшим хриплым голосом добавил: — Это совершенно невозможно.
— Но однажды ты уже так думал, разве нет? — напомнила ему Джессика. — Ты приехал в Хокс-хилл и решил, что я ничуть не лучше служанки из «Черного лебедя». Ты, не стесняясь и не щадя меня, сам сказал мне об этом.
— Я имел в виду совсем не это! — вскричал Лукас. — Я сказал, что ты станешь такой же, как служанки в «Черном лебеде»! В будущем!
— Это ничего не меняет… По сути, конечно… — удрученно проговорила Джессика.
Он в недоумении развел руками.
— Просто невероятно, как ты вдруг переменилась — в отчаянии вскричал Лукас. — Что мне делать? Я не знаю! Минуту назад ты была готова упасть в мои объятия. А теперь ты холодна как лед…
— Минуту назад у меня еще не было ужасных подозрений в том, что я уже делала это раньше, — угрюмо пояснила Джессика. — А сейчас у меня создалось впечатление, что такое со мной уже было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58