— Но ведь это был не единственный урок? — тихо спросила его Феба.
— Какого дьявола, что ты хочешь этим сказать?
Феба перешла к ночному столику и принялась перебирать разбросанные там вещицы. Она повертела в руках черную лакированную шкатулку, отделанную серебром.
— Думаю, у тебя были такие уроки и в детстве. Мы с тобой росли в очень разных условиях, не правда ли, Габриэль?
— Разумеется, — ответил он. — Титул достался твоему отцу от многих поколений богатых и знатных предков. Ты всю жизнь прожила в роскоши. Деньги и власть — действительно существенная разница.
— Нет, я говорю не об этом. Я говорю о том, что у меня всегда была очень дружная семья. Ко мне всю жизнь относились как к младенцу, со мной чересчур много носились, хотя никогда толком не понимали. Все это так. Но они любили и любят меня, и я всегда об этом помнила. А ведь у тебя этого не было.
Габриэль застыл.
— К чему ты клонишь? — наконец с трудом выговорил он. Феба обернулась и встретилась с ним глазами.
— Твоя мама умерла, когда ты был совсем маленьким. Ты остался с отцом, а он, насколько я понимаю, предпочитал заниматься своими книгами. Я права?
— Мой отец был ученый. — Габриэль бережно закрыл лежавшую у него на коленях книгу. — Ничего удивительного, что его занятия были для него важнее всего на свете.
— А по-моему, это противоестественно! — заявила Феба. — Самым важным для него должен был быть ты. По крайней мере он должен был уделять тебе внимания не меньше, чем своим книгам!
— Феба, обсуждать это сегодня не имеет смысла. Ты ничего не знаешь и берешься судить. По-моему, тебе лучше вернуться в постель.
— Не надо меня отсылать, Габриэль. — Феба поспешно поставила на место черную с серебром шкатулку. Пройдя через всю комнату, она приблизилась к креслу, где сидел Габриэль, и остановилась напротив.
— Я не отсылаю тебя, — сдержанно улыбнулся он, — я просто советую тебе вернуться в постель. Не надо все драматизировать, дорогая моя.
— Я думала об этом весь вечер и, кажется, поняла… Ты просто боишься полюбить, потому что не веришь в любовь, а не веришь потому, что те, кто клялся тебе в любви, обманули тебя.
— Вздор!
— Нет, выслушай меня до конца. Все сходится, и этим все объясняется. — Она опустилась на колени возле мужа, взяв его за руку. — Твоя мама любила тебя, но она умерла. Твой отец, наверное, любил тебя, но уделял тебе так мало внимания. Ты думал, что моя сестра полюбила тебя, ведь она попросила помочь ей бежать, но оказалось, что она просто использовала тебя, чтобы решить свои собственные проблемы. Ничего удивительного, что ты больше не доверяешь тем, кто тебя любит.
— Значит, вот к какому выводу ты пришла после многих часов раздумий? — приподнял брови Габриэль.
— Конечно!
— К сожалению, ты напрасно потратила свое время, дорогая! Куда лучше было бы спуститься вниз и пообедать. Не сомневаюсь, что ты давно проголодалась.
Феба удивленно уставилась на него:
— Как же ты упрям!
— Если ты называешь упрямством нежелание следовать женской логике, образчик которой ты мне только что продемонстрировала, я согласен с тобой: конечно же, я упрям.
В ярости Феба вскочила на ноги.
— Знаешь, что я тебе скажу? Мало того, что ты упрям, ты еще и порядочный трус.
— Ты уже не в первый раз называешь меня трусом, — снисходительно напомнил ей Габриэль. — Твое счастье, что меня не так легко обидеть. Многие мужчины не оставили бы без последствий подобное замечание.
— В самом деле? Так вот что я тебе на это скажу, Габриэль. Твое счастье, что я так же упряма, как и ты. Я все равно верю, что ты меня любишь. Но из-за своей трусости ты просто боишься в этом признаться.
— Ты, конечно, можешь думать все, что угодно.
— Черт побери, Габриэль! — Феба топнула ногой, понимая, что уже готова сдаться. — С тобой совершенно невозможно иметь дело.
Развернувшись, она вихрем вылетела вон, в свою темную спальню.
Захлопнув за собой дверь, она принялась мерить шагами комнату. Черт бы побрал этого невозможного человека! Он кого угодно с ума сведет своим упрямым отказом от всех человеческих чувств, от любви. Она ведь знает, что он так же доступен чувствам, как и любой другой. Она никогда не поверит, будто могла ошибиться в нем.
Нет, нельзя даже допускать мысли, будто она все эти годы обманывалась, рисуя себе идеальный образ Габриэля. Слишком страшно отказаться от него теперь, когда она вышла за него замуж. Ее будущее навеки связано с ним. Она должна пробиться сквозь толстый защитный панцирь к своему благородному рыцарю.
Кричать на него, обзывать его в лицо трусом — многого ли она этим добьется?..
Что-то бесшумно влетело в распахнутое окно. Феба заметила, что в комнату попал какой-то посторонний предмет, лишь когда со стороны кровати послышался глухой удар.
Обернувшись в испуге, Феба пыталась вглядеться во мрак комнаты. Там что-то было — оно скатилось на край матраса. Она ничего не могла рассмотреть. Только бы не летучая мышь!
В следующую секунду раздалось странное тихое шипение, и на кровати взметнулись оранжевые языки пламени. Тихо посвистывая, они принялись облизывать кружевной полог.
Еще несколько секунд — и пламя охватит всю постель!
Феба стряхнула охватившее ее оцепенение. Метнувшись через всю комнату, она схватила кувшин, стоявший возле умывальника.
— Габриэль! — громко позвала она, пытаясь залить огонь водой из кувшина.
— Какого… — дверь со стуком распахнулась, и Габриэль увидел пляшущее пламя. — Господи! Феба, подай кувшин из моей комнаты и разбуди слуг. Быстрее!
Феба бросилась в соседнюю комнату, вернулась с кувшином и передала его Габриэлю. Тот уже стащил с кровати обгоревший полог и сбивал пламя ударами тяжелой ткани.
Феба подала ему кувшин и выбежала из комнаты, чтобы позвать на помощь слуг.
Глава 18
Ущерб от пожара был невелик — чего нельзя было сказать о ярости Габриэля. И час спустя, когда огонь давно погас и все слуги уснули, он все еще переживал едва не случившееся несчастье. Он полулежал в кресле с бокалом бренди в руках, не сводя с жены задумчивых глаз. Феба пристроилась в изголовье кровати Габриэля, поджав под себя ноги. Лицо ее тоже было задумчиво, она глоточками потягивала бренди.
Он опять чуть не потерял ее. В душе Габриэль вновь и вновь содрогался при этой мысли.
Сейчас он мог думать только об одном: как близко прошло на этот раз несчастье. Если бы Феба уже спала, она не успела бы проснуться, не успела бы спастись. А он из соседней комнаты мог и не почувствовать запах дыма и пришел бы на помощь слишком поздно.
Слава Богу, что она еще не спала.
— Теперь я не спущу с тебя глаз, — негромко пообещал Габриэль, допивая последний глоток бренди.
— Что это было, Габриэль? — спросила его Феба.
— Должно быть, опять та сумасшедшая служанка, которая заперла тебя в катакомбах «Дьявольского тумана».
— Ты думаешь, это Алиса?
Габриэль вертел в руках пустой бокал.
— Она могла последовать за нами в Лондон. Она вознамерилась напугать тебя, а может быть, и причинить вред. Но какой во всем этом смысл?
— Какой смысл может быть в безумии? Это просто безумие.
— Но почему эта сумасшедшая принялась именно за тебя? Ты ведь совсем не знаешь ее.
— Бросить факел в окно могла и не Алиса, — задумчиво проговорила Феба, — это мог сделать кто угодно. Какая-нибудь шайка бандитов вышла на улицу в поисках приключений. Ты же знаешь, как бывает, когда их соберется целая толпа. Они швыряют в окна камни, поджигают… разрушают все на своем пути.
— Бога ради, Феба, никакой толпы у нас под окнами не было. Мы бы услышали шум.
— Да, правда, — согласилась она, покусывая нижнюю губу. — Я еще кое о чем подумала.
— О чем? — Габриэль резко поднялся на ноги и подошел к окну. Он то и дело выглядывал из окна в надежде заметить хоть что-нибудь, что дало бы ему ключ к событиям ночи.
— Этот пожар…
— О чем ты, Феба?
— Понимаешь, — медленно продолжала она, — все очень напоминает случай в подземелье, когда мне пришлось выбираться вплавь из грота.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Габриэль.
— Неужели ты не помнишь? Это же следующее проклятие в конце «Дамы на башне».
— Ад и все дьяволы… Это невозможно. Я решительно против того, чтобы ты приплетала сюда еще и мистику, и так все запутано. Черт побери, Феба, я даже в своих собственных книгах не обращаюсь к потусторонним силам.
— Да, я знаю. Но вспомни, как начинается колофон!
Феба спрыгнула с постели и исчезла в своей спальне. Через минуту она возвратилась с «Дамой на башне»в руках.
— Феба, это, наконец, просто смешно.
— Вот послушай. — Феба снова пристроилась на кровати и раскрыла старинную книгу на последней странице. — «Проклятие тому, кто украдет эту книгу. Пусть он утонет в волнах. Пусть его поглотит пламя. Пусть он познает бесконечную ночь в преисподней».
— Черт побери, Феба, просто вздор!.. — Габриэль помолчал. — Если только… эта Алиса знает о проклятии? Может быть, ее безумие как-то связано с ним?
— Откуда она узнала бы о нем? — спросила Феба, осторожно закрывая книгу.
— «Дама на башне» вернулась в Англию вместе со мной. Допустим, кто-нибудь из слуг мог порыться у меня в библиотеке. А потом он или она рассказали об этом Алисе.
— Пусть так, — наморщила лоб Феба, — но ведь проклятие написано на старофранцузском. Кто-нибудь из твоих слуг читает на старофранцузском?
— Хороший вопрос, — произнес Габриэль, снова выглядывая в окно. — И вообще, кто она, эта Алиса?!
— Я не знаю, Габриэль. Я все время думаю об этом и совершенно уверена, что никогда прежде не встречалась с ней.
— А не служила ли она в доме твоих родителей?
— Нет.
— Должна существовать какая-то связь.
— Габриэль?..
— Да? — откликнулся он, не оборачиваясь.
Габриэль напряженно перебирал всевозможные догадки. Должна быть какая-то связь между книгой, Алисой и происшествиями.
— Я не хотела заговаривать об этом, ты и так уже настроен против Нила…
Холодный пот прошиб Габриэля. Одним прыжком он подскочил к кровати.
— Бакстер связан со всей этой историей?
— Нет. — Феба вытянула руку, словно пытаясь укрыться от него. Габриэль угрожающе нависал над кроватью. — Во всяком случае, я не думаю, что он причастен. Уверена, что нет.
— Но?
Феба сглотнула.
— В тот вечер, когда он танцевал со мной, он сказал, что хотел бы получить назад «Даму на башне». Сказал, что книга по праву принадлежит ему. Это все, что было у него на память обо мне, и я должна ему оставить эту книгу.
— Дьявол забери его душу!
— Габриэль, ты не должен делать никаких поспешных выводов. Подумай, первое несчастье случилось в «Дьявольском тумане», когда мы еще и не знали, что Нил остался в живых. И потом, не Нил, а Алиса завела меня в подземелье.
— Значит, есть какая-то связь между Алисой и Бакстером. — Казалось, эта мысль доставила Габриэлю какое-то злобное удовлетворение.
— Милорд, мы не можем делать подобные выводы на данной стадии расследования, — быстро возразила Феба. — Нил просил у меня книгу чисто из… из романтических чувств.
— Бакстер не более романтичен, чем акула.
— Как бы ты к нему ни относился, у Нила нет никаких причин желать мне зла, — произнесла Феба, упрямо поджав губы.
— У него есть причины желать зла мне, и у него хватит ума догадаться, что лучше всего это можно сделать через тебя.
— Где доказательства, Габриэль?
— Когда я найду связь между Бакстером и Алисой, появятся и доказательства.
— Габриэль, у тебя просто навязчивая идея, что Бакстер непременно должен оказаться злодеем. Когда ты такой, я готова тебя бояться.
Габриэль постарался обуздать свой гнев и бесконечную тревогу.
— Прости, дорогая, я вовсе не хотел напугать тебя. — Наклонившись, он прижал Фебу к себе. Он заставил ее подняться на ноги и тут же откинул одеяло. — Думаю, нам все-таки нужно поспать. Утром я прикажу Стинтону разыскать эту загадочную Алису.
— А как же я? — спросила Феба, послушно укладываясь в кровать. — Я думала, ты хочешь, чтобы Стинтон повсюду следовал за мной.
— Стинтон не может раздвоиться.
Глаза Фебы радостно вспыхнули.
— Не означает ли это, что ты все-таки согласен поверить мне, а? И ты больше не считаешь, что за мной необходимо постоянно следить?
— Означает, — произнес Габриэль, задув свечку и устраиваясь рядом с Фебой. — Это означает также, что тебе придется завтра провести день дома.
Феба замерла, глаза ее в темноте широко раскрылись.
— Не может быть, милорд! Вы не посмеете просто посадить меня под замок. У меня назначены на завтра дела. Я должна навестить сестру.
— Пусть сестра сама придет навестить тебя. — Габриэль ласково потянулся к ней. — Ты никуда не выйдешь, пока все не уладится.
— Никуда не выйду? Габриэль, ты так не поступишь со мной.
— Поступлю. Я знаю, что ты не умеешь слушаться, тем более своего бедного мужа. Но на сей раз, ради себя самой, тебе придется быть покорной женой. — Он почувствовал, как она словно окаменела, и попытался смягчить голос, стараясь убедить ее:
— Не сердись, моя дорогая, но я не могу больше так рисковать. Ты должна быть дома и выходить только вместе со мной или под присмотром Стинтона.
Феба решительно зашевелилась, пытаясь сесть.
— Милорд, я не позволю вам запереть меня в моем собственном доме!
Габриэль положил руку ей на грудь, чтобы она не могла подняться, а затем улегся сверху, накрывая тело Фебы своим. Феба продолжала отбиваться изо всех сил, пока тяжелая нога не придавила ее бедра. Тогда Габриэль обхватил ладонями разгневанное личико жены.
— Успокойся, Феба, — ласково попросил он. — Это не просто очередное приключение. Ситуация очень опасная. И ты должна довериться мне.
— И ты думаешь, я позволю тебе командовать мной?
— Я твой муж. И разбираюсь в подобных вещах гораздо лучше, чем ты.
Она вызывающе смотрела ему прямо в глаза. Габриэль молча ждал, молясь про себя, чтобы на этот раз она уступила ему.
Но поединок продолжался недолго. Габриэль почувствовал, как Феба расслабилась, и понял, что победил. По крайней мере сейчас. Он с облегчением вздохнул.
— Иногда, милорд, меня крайне раздражает положение замужней женщины, — пробормотала Феба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41