Каждый держал двумя руками кисть Виктора, тянули, чуть суставы ему не выдернули. Виктор ногами перебирал по сетке, помогал.«Какое вранье!» — подумала я, вспоминая сцены из фильмов, где герои, вывалившись из небоскреба, держатся одной рукой за карниз, а потом, легко запрокинув ногу, перекидываются во внутрь здания. Или висят над пропастью, пальчиком ухватившись за выступ, подбегает субтильная девушка и с картинным смазливым напряжением, одной рукой (!) спасает героя. В подобные сказки никогда более не поверю. Кино!— Спасибо, мужики! — поблагодарил Виктор строителей. — Сейчас я к вам приду. Дело одно есть. В какой квартире эта шпана живет? — спросил он меня.— Зачем вам?— Вы говорили на четвертом этаже? Пошли!И стал подниматься по ступенькам. Я потрусила следом, продолжая спрашивать, что Виктору нужно от мальчика.На площадке четвертого этажа Виктор двумя большими пальцами резко показал на квартирные двери справа и слева.— Которая?— Эта, — кивнула на правую. — И все-таки, Виктор, не понимаю, что вы задумали. Боюсь, вы можете…— Не бойся! — перебил Виктор. — Сейчас мы справедливость будем устанавливать.На двери сбоку был прикреплен листочек с фамилиями в столбик:
«Глазовы — 1зв. Воробъяненко — 2 зв. Панкина — 3 зв. Лазарь — 4 зв».
Виктор не обращая внимания на инструкцию, давил на кнопку, не убирая пальца. Был слышен пронзительный, как у старых трамваев, звонок за дверью. Открыла мать Панкина.— Здравствуйте, Елизавета Григорьевна! Мне нужно с вами поговорить, а это… это… — не знала, как представить Виктора.— Педагог Макаренковской школы, — ухмыльнулся он и, оттеснив Елизавету Петровну, шагнул в квартиру.Можно было не спрашивать, какая дверь из шести по сторонам коридора вела в комнату Панкиных. Та, что открыта. К ней Виктор и направился. Остановился в проеме, мы с Елизаветой Григорьевной маячили у него за спиной.В конце длинной, гробообразной комнаты, напротив двери располагалось окно. Возле него стоял стол, накрытый старенькой скатертью. За столом сидел Гриша и ел из глубокой тарелки кашу.— Ну, здравствуй, голубь! — почти весело произнес Виктор.— Чё? Чё надо? Вы кто?— Твоя утерянная совесть. Давно ты ее потерял, щенок? Да вот нашлась! Сейчас будет тебя уму-разуму учить. Снимай штаны, Гриша!Мальчик испуганно вскочил:— Вы чего? Вы чего?Виктор сделал несколько шагов вперед. С ужасом я увидела, поняла по движению локтей, что он расстегивает ремень, вынимает его из брюк. Гриша тоже, как завороженный, наблюдал за действиями Виктора.В тесной узкой комнате мебель располагалась по стенкам, и передвигаться можно было только по тропинке в середине. Поэтому мы выстроились в затылок: Виктор, я, Елизавета Григорьевна.— Снять штаны! — гаркнул Виктор.Очевидно, его лицо было не менее грозным, чем тон. Потому что Гриша стал спускать джинсы, пролепетал:— И трусы?— Трусы можешь оставить, — позволил педагог Макаренковской школы.— Да что же это такое! — возмутилась я. — Немедленно прекратите! Не позволю!Хотела броситься вперед, но мешала Елизавета Григорьевна. Она повела себя более чем странно. Не дала мне протиснуться, вдруг схватила меня за талию, удержала:— Пусть, не мешайте!Родная мать приветствует экзекуцию над собственным ребенком! Где это видано?— Да вы! Вы! — задохнулась я от негодования и неожиданно бросила в лицо Панкиной то, чего ни при каких обстоятельствах нельзя было говорить. Даже после длительного заточения в лифте. — Вобла замороженная! Спирохета, а не мать! … Извините, пожалуйста!Похоже, Елизавета Григорьевна оскорблений не услышала, она напряженно смотрела через мое плечо и крепко держала меня за пояс.— Отпустите, в конце концов! Что вы себе позволяете!Нет, клещами уцепилась.Пока я безуспешно пыталась вырваться, за моей спиной что-то происходило. Как Виктор захватил Гришу, я не видела. Бросив сражаться с чокнутой мамашей, вывернула голову. Гриша был зажат под мышкой Виктора, лицом к двери. Рука экзекутора взлетала вверх и опускалась, сложенный вдвое ремень хлестал мальчика ниже спины. Гриша тихо, по-девчачьи пищал. Виктор приговаривал с каждым ударом:— Будь человеком! — Хлесть! — Будь человеком! — Хлесть! — Не будь гадом!..Как ни была я шокирована происходящим, мой услужливый учительский ум вспомнил, что в Англии во многих школах разрешены физические наказания детей. И статья одного тамошнего педагога, воспевавшего кнут как действенное воспитательное средство, вспомнилась. Но в статье настойчиво, с апелляцией к детской психике подчеркивалось: хлестать розгами нужно конкретно, чтобы ребенок точно знал, за что страдает. Разбил стекло футбольным мячом — за стекло получи. Удрал с уроков — получи за самоволку. Не хочешь кашу есть — захочешь.А Виктор порол Гришу неконкретно! В общем!— Будь человеком! — Хлесть. — Ты не пуп земли! — Хлесть. — Уважай других!Я поймала себя на абсурдном желании подсказать Виктору: «Это тебе, Гриша, за биологию! Это — за русский и литературу! Это — за математику!..» Но ничего подобного, естественно, не произнесла. Воскликнула гневно:— Виктор! Прекратите немедленно!Оживилась Гришина мама. На вид субтильная, Елизавета Григорьевна оказалась весьма крепкой физически. За пояс выволокла меня в коридор, там привалилась спиной к двери, не позволяя проникнуть в комнату. Спасти мальчика от избиения! Прекратить казнь!— Вы в своем уме?— Что вам нужно? — вопросом на вопрос ответила Елизавета Григорьевна. — Зачем пришли?Там, — показала я пальцем на дверь, — бьют вашего сына! Это — уголовное преступление! И мы с вами как не оказывающие помощь страдающему ребенку тоже несем ответственность!— Что вам нужно? — повторила Елизавета Григорьевна.Подобным тоном плохо воспитанные люди обращаются к непрошеным гостям. Значит, она видит во мне досадную помеху? Ну и пожалуйста! На меня навалилось усталое раздражение. Опустила глаза — запачканный костюм, такое впечатление, что меня на животе волокли по пыльному асфальту. Почти так, собственно, и было.«Идите вы все к лешему! — подумала я устало. — Нравится тебе, что сына избивают? На здоровье! Семейка!»Заговорила быстро, забарабанила, как Оля Сидорова из 5-го «А». Девочка обладала феноменальной способностью заучивать огромные куски текста из учебника, выстреливала их с пулеметной скоростью у доски. Но стоило задать ей отвлеченный вопрос, терялась, испуганно хлопала глазами.— На вашего сына подготовлены бумаги для перевода в школу для детей с отклонениями психики. Настоятельно рекомендую не доводить до этого. Заберите документы в конце года и переведите его в другую школу. Таков мой совет.— Все?— Все.— До свидания!— До свидания!Я ответила автоматически, не успела изобразить на лице, как отношусь к ее грубости, прямо сказать, хамству, как Елизавета Григорьевна скрылась за дверью комнаты. И тут я остолбенела от услышанного.Экзекуция, очевидно, закончилась. И отчетливо прозвучало предложение Елизаветы Григорьевны:— Не хотите чаю?Конец света! Это она Виктору? Выставить учителя за дверь и привечать постороннего человека, который лупит ребенка!Мое остолбенение длилось недолго, через минуту я вышла из квартиры.
На следующий день рассказала в учительской о происшедшем. Реакция коллег была точно такой, как и моя. Панкин заслуживает быть выдранным, но бить ребенка недопустимо! И никакого тут нет противоречия. Мало ли что тебе хочется! Ты — культурный, воспитанный человек, педагог, и обязан держать свои эмоции в узде. У нас не Англия!Самое поразительное — Панкин присмирел. Не превратился в идеального тихоню, но уже не срывал уроки. Напоминал обезвреженную бомбу, из которой вытащили взрыватель. На радостях учителя математики и английского поставили ему «четверки» в годовых контрольных. Мать Панкина документы забрала, их квартиру расселили, они переехали в другой район. Позвони мне, позвони! Говорят, незаменимых людей нет. Очень сомневаюсь! Кто мне мужа заменит? Уж не говоря о бесценности наших детей! И в производственной сфере встречаются работники, которые за пятерых трудятся. Например, Валя Кравцова — диспетчер нашего частного автопредприятия.Вале двадцать два года — хорошенькая, стройненькая. Брючки в обтяжку, топик на бретельках, сзади — полоска голой спинки, впереди — пупочек обнаженный. Водители шалеют, глядя на Валю, и речь у них тянется, как в замедленном кино. Целую минуту «Это-о-о моя пу-утевка?» произносят. Но все знают, что Валя — девушка строгая, без глупостей. Работает реактивно: принимает заявки, выписывает путевки, шлет по долам и весям фуры с овощами и мороженым мясом, мазы-кразы со стройматериалами, перевозит на дачу и с дачи домашний скарб, формирует свадебные кортежи и даже подает к аэропорту бронированные «Мерседесы» для VIP-персон с сомнительной биографией.Вести беседы по нескольким линиям для Вали — обычное дело. Ее рекорд — семь каналов одновременной связи. Но в тот день, когда судьба отвернулась от девушки, перегрузки на линиях не было. Я потом Валю выспросила и знаю произошедшее в деталях. Звонила старушка и требовала неукачиваемый автомобиль для перевозки кота со слабым вестибулярным аппаратом. По другой линии взывал о помощи водитель, которого задержали на посту ГАИ и штрафовали за отсутствие техосмотра. Загорелась третья лампочка, Валя извинилась, попросила оставаться на линии и ответила на новый звонок.— Здравствуйте, Валя! Это Олег. Как поживаете?— Холосо, — вдруг от волнения стала картавить и шепелявить Валя.— Я долго не звонил, потому что ездил в командировку. Как вы относитесь к идее поужинать со мной сегодня вечером?Сердце у Вали оторвалось с привычного места, стало биться в грудную клетку. Затем, не сумев найти выхода, покатилось в пятки.С Олегом она познакомилась месяц назад на дне рождения у подруги. Олег был юристом. Существуют ли настоящие полковники, о которых поется в песне, Валя не знала. Престарелые полковники ее не интересовали. Но Олег был настоящим юристом! Стройный, подтянутый, остроумный и умопомрачительно галантный. Он проводил Валю до дома, элегантно выпросил телефон и поцеловал на прощание руку. А потом пропал, в воду канул. Она представляла Олега в большом зале суда (как в американских фильмах), он — адвокат, блестяще защищает сирых, убогих (и при этом почему-то получает большие гонорары). Валя сидит в публике, которая после пламенной речи Олега подхватывается и устраивает овации адвокату.Потом они празднуют выигранное дело в интимном полумраке со свечами. Потом они… ну как водится, как в тех же кино подробно показано.Олег не появлялся, и радужные мечты стали меркнуть. Валя терзала себя сравнениями: кто он и кто я? Аргументов в собственную пользу становилось все меньше, а достоинства Олега уносились в заоблачную высь. Подобными противоречиями и объясняется эмоциональный шок, пережитый Валей в момент звонка Олега.Казалось бы, чего проще: ответь согласием — и вся недолга. Но Валя была диспетчером высшего класса! У нее два полушария мозга работали, как параллельные электростанции. Закрепился профессиональный навык: возникает перегрузка напряжения, извиняешься, отключаешься на время. Пока одно полушарие разговаривает с новым абонентом, другое находит решение возникшей проблемы.— Извините, — проговорила Валя, — одну минуточку! — и отключилась.Она щелкнула по кнопке линии, на которой сидела старушка с котом. Но Вале только казалось, что она переключилась. Пальцы дрожали, удар вышел слабым, и она продолжала разговаривать с Олегом:— Значит, котика укачивает? — спросила Валя приторно-сладким голосом. — Ах, как печально! Попробуйте заранее принять противорвотные таблетки.Она щелкнула по другой кнопке (с таким же результатом) и взяла строгий тон:— А кто за тебя должен техосмотр проходить? С тобой вообще разобраться надо! Клиенты жалуются, что от тебя несет, как из спортивного зала или из конюшни. Может, тебе и дезодорант за счет фирмы покупать надо?В ответ Валя услышала нервное покашливание, а потом раздался голос Олега:— Весьма неожиданный диалог у нас получился. Мне остается только извиниться перед вами за… за беспокойство. — И положил трубку.Сотрудники нашего автопредприятия, как-то: директор Павел Александрович — одновременно мой муж, я — бухгалтер, Пал Саныч — охранник, вахтер, курьер, слесарь-электрик (просит называть его начальником службы безопасности) — все мы прибежали на вопли из диспетчерской.Валя стояла посреди комнаты и показывала пальцем на сорванные с головы, брошенные на стол и напоминающие большого расчлененного скорпиона наушники с микрофоном. И при этом, срываясь на визг, голосила:— Это он! А я! Они! Кот тошнотворный! Дезодорант! Господи! Я сказала, что от него воняет! Погибла! Куда мне теперь? В петлю! Повешусь!— Наезд? Рэкет? Шантаж? — сходу выдвинул версию Пал Саныч.— Валюша, — успокаивающе проговорила я, — не обращай внимания на телефонных маньяков!— Конкретно и по делу, — потребовал Павел Александрович. — Что случилось?— Случилось? — повторила Валя. — Моя жизнь кончена, разбита. Любовь загублена. Повешусь!При слове «любовь» мужчины облегченно вздохнули, да и я перевела дух. Но чтобы на моем лице не отразилось общее мнение — девичьи печали не трагедия — нахмурилась и сочувственно покачала головой. Подошла к Валюте, обняла ее, ласково гладила по плечам. У меня на груди Валя зарыдала с утроенной силой. Через пять минут мою блузку можно было отжимать.Конечно, Валю утешали. Говорили, что она умная, симпатичная, что женихов у нее еще будет взвод, полк или даже дивизия. Валя плакала, икала и отрицательно трясла головой:— Такого не будет!Пал Саныч (как вы догадались, полный тезка моего мужа и потому для отличия именовался сокращенно) уважал народную мудрость, но путался в значении пословиц и поговорок.— Если к другому уходит невеста, — многозначительно поднял палец, — то неизвестно, кому повезло! — Выдержал паузу и уточнил: — Стерпится, слюбится!Павел Александрович тоже решил блеснуть остроумием, но уже литературным, Пушкина вспомнил:— Чем меньше женщину мы любим… — спохватился и уточнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23