Молодые специалисты, приехавшие в городок при фабрике по распределению, мы обретали новую родину, на которой соседи становились чем-то вроде близких и дальних родственников.Сейчас посаженные нами деревья выросли, как и дети, а двор одичал. На месте детских песочниц — стоянка автомобилей, где была карусель — мусорные баки, на хоккейной площадке, которую заливали зимой, выгуливают собак. Наша коммуна распалась на отдельные интересы в отдельных квартирах. И уже почему-то не бежишь к соседям занять сахар или соль. Не кончаются спички, деньги до получки занимать стало неловко. Испеченные пироги поедаются за закрытой дверью, никто никого не спешит угощать. При встрече перекинемся парой фраз, и каждый пошел своей дорогой. Хотя большинство в нашем двухподъездном доме — старожилы, есть и новенькие, с которыми и не здороваешься даже.Единственная, кто продолжает нас связывать, поддерживает минимальный уровень в сообщающихся сосудах, это — Раиса Тимофеевна. Мой муж зовет ее Сарафанное радио — деликатное определение для завзятой собирательницы и распространительницы слухов.Мне кажется, за пятнадцать лет Раиса Тимофеевна нисколько не изменилась. Хотя, когда мы здесь поселились, она уже собиралась на пенсию и годилась большинству женщин в матери. Мы постарели, а Раиса Тимофеевна точно законсервировалась. Она одинока — муж умер рано, детей не было. Но по характеру, по страстному интересу к чужой жизни Раисе Тимофеевне следовало бы иметь выводок детей и внуков. Не сложилось.Безо всякого смущения, по-соседски она ходит по квартирам, чайку попить и лясы поточить, как сама выражается. Получается, что наносит визиты каждой квартире примерно раз в две недели.Чего греха таить, слушать сплетни очень интересно. Кто куда в отпуск собирается: Сорокины из пятой квартиры — в деревню, старенькую мать забирать, а Красавины, второй подъезд, пятый этаж, накопили денег, в Турцию едут. Сидорчуки сыну мотоцикл купили, к Лене из восьмой квартиры уже пятый котенок прибился, как с мужем разошлась, так на кошках повернулась. Дочка Петровых — на седьмом месяце, а сноха Воропаевых мальчика родила, четыре сто, с молоком проблемы, с детской кухни прикорм берут. Зять Филипповых с тещей на ножах, у Курчатовых второй год ремонт, к Савенкам племянник приехал, вроде погостить, а застрял на полгода, спит на кухне. Захаровы тараканов травили, а те к Гурвичам перебежали. Лена Гурвич, известное дело, — неженка и трепетная, при виде таракана пищит и в обморок падает. Лева Гурвич санэпидемстанцию вызвал, а те говорят, надо книжки обрабатывать, в книгах тараканы поселились. Лева уперся — не дам библиотеку портить. Вот точно у них в книгах деньжищи спрятаны! Как не быть деньгам, если он — ведущий технолог на фабрике!К жильцам неславянской национальности — евреям Гурвичам и осетинам Кациевым — Раиса Тимофеевна испытывала повышенный интерес. Про Кациевых говорила: «Хоть вы меня режьте, а Ольга и Марат — душевные люди!» Будто кто-то спорил! А Гурвичей считала, безо всякого основания, замечу, тайными миллионерами.Обогащенные информацией, которую транслировала Раиса Тимофеевна, мы легко общались при случайной встрече.— Выздоровел Коленька? — спрашивала меня о сыне какая-нибудь соседка. — Где он умудрился желтуху подхватить?— Спасибо, поправился. Прививку делали, заразили через шприц. А как твои кактусы? Зацвели, говорят.Собственно, говорила одна Раиса Тимофеевна, но всем и обо всех. И возникало какое-то странное, очень мной любимое чувство единения с людьми, территориально тебе близкими, живущими за стенкой, через стенку, самое дальнее — в сотне метров.— Ведь это правильно и естественно, — убеждала я мужа, который подшучивал над визитами Сарафанного радио и моим горячим интересом к сплетням, — знать о том, что вокруг тебя творится! В противном случае что получается? О страшном землетрясении в Юго-Восточной Азии все наслышаны, а о том, что Петра Афанасьевича, помнишь, такой балагур из двадцатой квартиры, парализовало, никто не ведает. Спасибо Раисе Тимофеевне, денег собрали. Если бы не она, мы бы жили как в батискафах. Работа, кухня, телевизор, Интернет у детей — и все общение с миром.Сбор денег был постоянной статьей визитов Раисы Тимофеевны. Она никогда не просила больше, чем люди могли дать. У Раисы Тимофеевны существовала своя система тарифов на каждую семью. Собирала на похороны, болеющим, пострадавшим от возгорания, от ограбления и прочим крайне нуждающимся. Записывала взносы в толстую тетрадь с коленкоровой обложкой. В школе у меня были такие тетради по математике. Мы решали столько примеров, что их могла вместить только толстая тетрадь в девяносто шесть страниц.Про нашу семью с красной строки, после заголовка «Кузьмичевым на рождение внука»было, например, написано: «Уколовы, квартира 5, — 10 рублей». Эта была наша постоянная ставка, определенная Раисой Тимофеевной. Десять рублей — не разорение. Пусть это плохо отдает, будто откупились, но было приятно сознавать свою посильную благотворительную помощь нуждающимся людям. Или, напротив, переживавшим радостные события — свадьбы, рождения. Когда у меня муж тяжело заболел, потребовалась дорогая операция, Раиса Тимофеевна принесла в конверте (почтовом, с маркой) пять тысяч четыреста тринадцать рублей. Соседи собрали. Я разрыдалась.— Все правильно! И по-людски, — сказала Раиса Тимофеевна.Не обходила Раиса Тимофеевна стороной и новых жильцов. Обустроятся люди, а тут и Раиса Тимофеевна на пороге:— Здравствуйте вам, соседушки! Пришла знакомиться. Пустите?Конечно, дверь нараспашку и угощение на стол.Благодаря Раисе Тимофеевне мы многое знали о новичках. А они, соответственно, о нас. Странное подчас возникало чувство: входишь в подъезд, сталкиваешься с новым соседом с пятого этажа, не здороваемся — не принято, коль не представлены; он смотрит на мою загипсованную руку и знает (Раиса Тимофеевна донесла, конечно), что я сломала лучевую кость, свалившись с табуретки, когда вешала гардины; а я, в свою очередь, про него знаю, что лишили водительских прав за управление автомобилем в нетрезвом состоянии. Расходимся в разные стороны — чужие и одновременно не чужие.Говорят, за границей, как в деревне, принято с незнакомыми здороваться, если вместе в лифт вошли, или в парадном столкнулись, или на лестничную клетку одновременно вышли. У нас не так. Не потому что мы грубы и невоспитанны, а потому что желание здравствовать накладывает на тебя какие-то, возможно, надуманные обязательства. Ты ему — «Добрый день!», а он тебе — «У вас не найдется лишнего холодильника?» Шучу! Но с долей правдивого смущения. Или вот я еще опасаюсь внутренне — поздороваюсь, а мне в ответ скажут: «Я вас не знаю!» Неловко!Раиса Тимофеевна подобной неловкости не ведала, что служило предметом зависти и вместе с тем легкого пренебрежения. Каюсь, всерьез мы Раису Тимофеевну не воспринимали. Да и ангелом бескрылым она не была. Своими сплетнями могла динамит под чью-нибудь семью подложить. Донесла Лизе Коршуновой из тридцатой квартиры, что ее мужа после работы дамочка на машине подвозит. Останавливается за квартал, дальше он пехом двигается. Чтобы, понятно, не застукали. А это — коллега Лизиного супруга, жившая на соседней улице! И ничего между ними не было! Бедная Лиза неделю в засаде за трансформаторной будкой просидела, компромат собирала. Раиса Тимофеевна потом (после бурного разговора с Лизой) доносила соседям, губки поджимала:— Не знаю, не знаю. В наше время бабы за просто так мужиков не катали.Благодаря Раисе Тимофеевне мы всегда знали, кто из подростков закурил, кто к бутылке пива прикладывается, кто с кем в подъезде целуется.За подобную бдительность дети Раису Тимофеевну недолюбливали и однажды разрисовали ей краской дверь. На месяц хватило переживаний. Следствий мы не проводили, а каждый своему ребенку фитиль вставил — в зависимости от семейных традиций. Олег Савенко выпорол своего великовозрастного сына, а мы ограничились внушением. Раиса Тимофеевна выходила вечерами к лавочкам в кустах, где подростки кучковались, и стыдила их:— Вы ж мне все — как родные! С пеленок вас помню. Ты, Петя, до пяти лет пустышку сосал, потому что нервный. Ты, Ваня, такой золотушный был, что неопытная докторша ветрянку поставила. У тебя, Галочка, с детства чудные волосики — беленькие, кудрявые. И зачем под рыжую лисицу выкрасилась? А ты, Миша, никак не хотел на горшок проситься…Умилительные подробности, которые ласкают слух в семейной беседе, заставляли подростков краснеть и служили материалом для взаимных насмешек. Кончилось тем, что под покровом ночи (как и рисовали) дети отмыли дверь Раисы Тимофеевны. Надо отдать ей должное: граффити на собственных дверях она восприняла как детскую шалость, а обработку двери растворителем краски как благородный поступок прекрасных деток.
— Степан из восемнадцатой квартиры бандит бандитом, а дочь на виолончели учится играть.Раиса Тимофеевна сидит на моей кухне, пьет чай и рассказывает о новеньком жильце.— Почему бандит-то?— Лысый. Не от природы, побрили. Наверное, в милиции.— Вы не правы, Раиса Тимофеевна. Теперь на лысых мода. Видели в телевизоре Федора Бондарчука? Тоже бреется.— Это который Сергея Бондарчука сын? — спрашивает, точно речь идет о соседе по лестничной клетке. — Наверное, у мальчика проблемы. Разве его отец по доброй воле постригся бы под ноль?— Если бы для роли, то постригся.— Думаешь, у Феденьки роль тяжелая? Вот у Кати из квартиры двадцать пять тоже тяжелая роль. С одной стороны Катя — невестка, а с другой — свекровь. Меж двух огней. Катина свекровь — в маразме, с придурью, а невестка — с гонором: вы, говорит Кате, некультурная женщина, потому что, когда чихают, «будьте здоровы!» произносите. А надо тому, кто чихнул, извиниться перед присутствующими, а им сделать вид, что чиха не заметили. Это где ж такую культуру вывели? Катя, добрая душа, теперь и чихнуть боится, чтобы отношений не испортить.Мы проговорили с Раисой Тимофеевной еще полчаса, прошлись по всем квартирам. Я похвасталась: сын областную олимпиаду программистов выиграл. Теперь о Колиных успехах пойдет молва. Мне приятно.Раиса Тимофеевна достала свой гроссбух.— На что собираем?— Новенькие, квартира девять. Он, Федор, в милиции работает. Тут нам повезло, как ты считаешь? Всегда хорошо из органов в соседстве иметь.Я не могла не согласиться.— Она, Настя, в музыкальной школе преподает. Ой! Надо подсказать, чтоб за бандитовой виолончелисткой присмотрела. Правильно? Когда из школы привести, ведь по дороге и вообще. Сыночку шесть лет, в этом году в первый класс. Федор и Настя все деньги в квартиру вбухали, в долги влезли. Мебели — пшик. На кухне — холодильник и плита, кастрюли на полу стоят. Вместо стола — коробка, сидят на ящиках. Вот и думаю: сбросимся, пусть хоть табуретки купят. Вам как? Десятка не в урон будет?— Не в урон, — сказала я и достала деньги.Раиса Тимофеевна надела очки и вписала ниже заголовка «Игнатовы, кв. 9 на обзаведение» — «Уколовы, кв. 5 — 10руб.». А выше нашей фамилии шел столбец цифр от десяти до ста «руб». С Гурвичей Раиса Тимофеевна меньше сотни не брала.— Вот и славно! — Раиса Тимофеевна закрыла тетрадь. — А то Даша из пятнадцатой кривится: я новеньких не знаю, почему на них сдавать обязана? Да никто не обязан! Но пососедски, по-людски жить надо! Правильно?
Тот визит Раисы Тимофеевны был последним. Откровенно говоря, что Сарафанное радио пропало, никто не заметил. Нам в голову не могло прийти, что с ней может случиться недоброе. Раиса Тимофеевна была вечной, или — надежно долговечной, как стены нашего дома.О ее смерти мы узнали почти случайно. В доме погас свет. Час сидим без электричества, второй, третий. Лето, жара, в разгаре заготовка консервов, холодильники текут… Высыпали на улицу, мужики, не дожидаясь монтеров, в трансформатор полезли… Рубильником пощелкали — электричество появилось. И тут мы обращаем внимание, что Раисы Тимофеевны среди нас нет. Такого не бывало! Стали друг друга спрашивать, к кому она в последнее время наведывалась. Оказалось, никого не навещала уж несколько дней. И вдруг стало нам тревожно и страшно, словно лишились электричества на всю оставшуюся жизнь. Как без него?
Хоронили ее как народного лидера. И одновременно — как вора в законе. Потому что кладбищенский сторож, когда увидел нашу большую процессию, спросил:— Кто из мафии преставился?Поминки на улице перед домом организовали. Дорогу перегородили, вынесли каждая семья по столу, в ряд выстроили, метров на сто протянулось. Договорились белыми простынями накрыть, чтоб одинаково. Все женщины готовили, даже Люся Козлова, у которой семья круглогодично на магазинных пельменях сидит. С новенькими перезнакомились. Вот ведь как получилось: и после смерти Раиса Тимофеевна доброе дело сделала. Осуществилась ее мечта видеть нас единым коллективом. За стол даже детей посадили, мужчины вынесли полупарализованного Петра Афанасьевича из второй квартиры.Наверное, всем, как и мне, при взгляде на огромный поминальный стол приходила в голову мысль: коллектив — великая сила. Раиса Тимофеевна именно это имела в виду, когда говорила: по-людски надо жить.Она не была ханжой и не обиделась бы на то, что после традиционных тостов, памятных речей, к вечеру за столом то там, то здесь вспыхивал смех, и пение хмельное доносилось.Немудреные обстановку и вещи Раисы Тимофеевны забрали какие-то ее дальние родственники из деревни. Подчистую все вывезли, сломанной вилки не осталось, только обои не отодрали и выключатели не отвинтили. Некоторое время квартира стояла пустая. А потом ее дали беженцам из Чечни. Муж, жена и двое детей — младших школьников. Немного странные: смотрят исподлобья, как затравленные зверьки, точно ждут агрессии.Однажды я случайно увидела, как мальчик Чеченцев (так все их звали), воровато оглянувшись, поднял с земли надкусанное яблоко и стал быстро есть. У меня сердце кровью облилось. Вечером испекла пироги и отправилась к ним знакомиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23