Прошлой весной стало совсем невозможно. Андрей перестал ходить в школу. Целыми днями его не было ни дома, ни рядом с домом. На все просьбы, вопросы грубил, не отвечал. И вот тогда его положили на обследование в стационар. Но вынуждены были взять его очень быстро обратно. Нет, не думайте, что он плохо вел себя, Был примерным. Ни одного замечания. А условия в стационаре сногсшибательные. Ни нормальные, ни ненормальные дети там не в состоянии находиться. Шестнадцатиместная палата, все дети вместе, и очень больные и еще нет. И дебильные, и дети-бродяги, убежавшие из детдомов и от родителей, вытащенные из незакрытых теплотрасс, неохраняемых подвалов. И весь этот пестрый коллектив, обогащенный опытом самостоятельной жизни, уже умеющий квалифицированно воровать, самозабвенно врать, в совершенстве владеющий отменным диалектом, объяснялся на таком жаргоне, какого во веки веков не услышать, не увидеть не приведи господь никому.
Насколько Андрей неразборчив в своих "знакомцах", но и он запросил коридор вместо палаты. Мы ходили к нему по два раза в день, уводили гулять в любую погоду. Но потом он вынужден был возвращаться и "обогащаться". Сколько же месяцев ушло потом на то, чтобы хоть что-нибудь забыть от этого всеобуча.
Читала я, что в клинике доктора Амосова в Киеве есть много медицинских находок для больных детей, среди них и ЭВМ, работающая по специальной программе, которая дает полную информацию о психике ребенка, его патологии, способностях, наклонностях и возможностях. Вот доктор в согласии с компьютером и дает родителям совет, что всеми силами глушить, что с такой же силой развивать и как и где? Попасть к доктору Амосову мы не смогли. Пытались. Поэтому теперь пытаемся суметь сделать все сами. Но, увы, во многом мы еще совершенно бессильны.
Вот если бы я стала директором (была такая рубрика в "Литературной газете"), разве так стала бы я растить, учить и лечить этих детей, кроме всего прочего, требующих особого внимания, особых условий!
Я построила бы им во всех городах страны совсем особые школы. В этих школах дети учились бы согласно своим склонностям и своим призваниям. У всех они есть в избытке, а особенно у трудных подростков. Это разносторонний и очень интересный народ, с которым настоящий учитель может много достичь.
В их распоряжение были бы отданы классы, мастерские, лаборатории, студии, манежи, фермы, заповедники, сады, огороды, учебные хозяйства, кузницы, даже полигоны и многое другое, что открыло бы им все многообразие жизни, всю соблазнительность знания и умения, где бы они учились, трудились, экспериментировали, открывали, исследовали, взращивали, вскармливали, приручали и совершенствовались в любых предметах, отраслях, делах, профессиях, избранных ими самими. Там бы царила строгость и справедливость, раскованность, доброта и скромность. Классы с небольшой численностью, так чтобы каждый ученик мог участвовать во всех учебных процессах и не был бы, ни за что, заброшен один на последнюю парту и исключен из повседневной школьной жизни, отщепенец, игнорируемый неумным педагогом и заярлыченный им навечно.
В эти школы и учителя принимались бы только по конкурсу. И вознаграждение их труда проходило бы по особому "Положению".
Внимательное и щедрое обучение дало бы прекрасные результаты. Разве не под силу это могущественной стране, как наша, разрешившей и не такие сложные задачи!
Уверена, не слабые духом, распущенные до абсурда, ни во что не верящие дети должны заступать на смену, а только здоровые, верные, надежные. Не одно поколение выросло таким, что ж теперь-то заброшено такое количество неблагополучных детей? Почему?
И еще ненадолго вернусь к Андрею.
Сейчас он немного, но читает, в промежутки между улицей, школой и всем прочим. Сначала мы боялись, что он никогда не будет любить книги. Много ему читали, он охотно слушал, но сам ленился, предпочитая игры. Испытали самый верный способ, и он помог. Бросали на самом интересном. В игры всегда включали героев прочитанных книг. Понемногу стал читать сам. Да случилось еще ему надолго лечь в клинику. Там нескончаемые часы послеоперационной неподвижности скрашивало чтение. Сначала книги о животных. Позже к ним присоединились: Брем, Пришвин, "Юный натуралист" да Б. Полевой, А. Толстой (пока только "Гиперболоид инженера Гарина"), весь Гайдар, не весь Жюль Верн, все пять книг Волкова, очень мало Ф. Купера и журналы: "Техника - молодежи", "Пионер", "Костер", да сказки всех времен и народов, для всех возрастов, включая и дошкольные.
А сколько за эти же годы прочитали его сверстники! Неизмеримо больше. Несравненно серьезней. А сколько из них учат языки, музыку! Андрей ничего этого учить не хочет.
В школе учителя относятся к Андрею по-разному. И хорошо, и средне, и безразлично, и с явной антипатией. Особенно, к сожалению, классная руководительница. Ее самая заветная мечта - отвезти Андрея самой (чтобы убедиться в достоверности) и оставить навсегда в колонии жесточайшего режима или на совершенно необитаемые острова, где нет даже Робинзонов. По тому жизненному правилу, что антипатия всегда взаимна, Андрей отвечает классной лютой неприязнью.
Чтобы привести замысел в исполнение, классная руководительница, не считаясь с затратами времени и сил, составляет на Андрея досье. С этой целью она посещает многочисленные инстанции и пишет страшные характеристики. Если бы с таким упорством и такой завидной целенаправленностью она помогала Андрею превозмочь его беду, какое благословенное дело она бы сделала.
Нет, ей нужна для него спецшкола. И установив невозможность "пока еще" этой кары, она пришла в неистовство. А когда узнала, что Андрей получил путевку в детский санаторий для обследования послеоперационного состояния, написала по своей инициативе - мы не просили об этой любезности - характеристику. Вот некоторые выдержки из нее:
"Учится слабо, без желания. Не готовит пересказ прочитанного. В тетрадях пишет неграмотно, хотя писать может лучше.
На уроках пассивен, невнимателен, рисует или безобразничает, мешая классу. Много пропускает занятий, невоспитан, называет товарищей по прозвищам. Груб с девочками. Может сделать пакость тем, с кем дружит. Ничем не интересуется. Ни в одном кружке не работает. В свободное время бродяжничает (?)".
В этой характеристике есть и правда. Андрей действительно плохо вел себя на ее уроках. Но уж очень она безнадежна. Нужна ли такая характеристика в лечебный санаторий? Мы очень боялись, что вдруг и в медицине окажутся у классной единомышленники и Андрея не примут в санаторий. Но врачи там оказались очень сердечными и оставили его. В благодарность, видимо, Андрей учился в санатории значительно лучше, чем в школе, и привез хорошие отметки. И этому благоприятствовало хорошее отношение учителей к Андрею. Он сидел на второй парте, вместе с другим учеником (а не на последней парте и один), его спрашивали на уроках, ему давали поручения, он выполнял их. Учиться было не скучно. И главное, он чувствовал себя равноправным. Как все.
Вот и думается - с кем так рьяно воюет классная руководительница? С кем сражается? И почему не за него? Почему против? Ну возможно ли таким путем завоевать у ребенка признательность? И неужели невдомек ей, как обездолен этот человек, почему он так упрям и неподатлив? Что может она внушить Андрею, кроме яростного протеста и нежелания идти на ее уроки?
Характеристика Андрея, выданная классной руководительницей, и написанное мною тут очень противоречивы. Мы ведь обе не можем добиться успеха. Я все-таки, видимо, пристрастна и несправедлива к ней. Мне только видится в ней бесчеловечность, которую я не могу постичь (как некая улитка - бесконечность). Жаль Андрея, ему еще встречаться и встречаться с недоброжелателями разного обличья.
Летом мы поедем с Андреем на свою дачу и будем наслаждаться ее незамысловатостью и гулять по ее "пейзажам". Андрей вскачь, я, разумеется, нет. Есть у нас такая маленькая лесная хатка. Такое чепуховое, ненаглядное чудо. Там речка, лес, холмы и равнины. Множество воздуха и света, аромата цветов, трав, деревьев и всеобщая благодать, какой не сыщешь во всем мире и других местах. Лето - самое счастливое время года и в Андреевой жизни.
Отсутствие ненавистных режимов, полезных нотаций, нескончаемых назиданий делает его бесконечно счастливым, покладистым и даже частично послушным.
И хотя он все еще упрям - но степень упрямства резко снижена. В нем ясно прорисовывается та симпатичная личность, которая могла бы быть, но не стала.
А сотворившие это зло, его родители, живы, здоровы и неизменно во хмелю. Как теперь выяснилось, у его отца и матери много сестер, братьев, бабушек и дедушек, людей состоятельных, обеспеченных квартирами и средствами, но не желающих обременять себя заботами об этом ребенке. Да и Андрею не дай бог когда-либо встретиться с кем-нибудь из них. Погибнет он тогда.
А сейчас?
А сейчас над ним и над нами нависла совершенно реальная угроза несовместимости нашей совместной жизни. Он нас ни в чем и никогда не смущается. Он хочет жить по своим канонам. И вот можно умереть около него, но сдвинуть его со своего бессмысленного упрямства невозможно.
"Нет, не хочу. Нет, не пойду. Нет, не буду делать. И ты меня не заставишь".
И это во всем - и в малом и в большом. Мы так устали от этого, что передать Вам обычными словами состояние нашей несостоятельности просто невозможно.
Скажите, почему пьющим женщинам разрешают рожать детей? Какой сонм людей они делают несчастными!
Андрею нужен крутой характер, строгий контроль, незыблемый режим. Где эти условия он может получить? Частных пансионов у нас нет. Нахимовское и суворовское училища не возьмут его. Детский дом его погубит. В нашем городе и особенно в нашем большом доме многие знают, что Андрей - приемный сын. Если узнает он - будет беда. Переехать в другой город тоже невозможно. Слишком сложно устроено наше бытие.
Вот брата его родного и единственного мы разыскали и очень пожалели, что сделали это поздно. Коля - отличный парень. Ему сейчас двадцать три года. Детство его до девяти лет в семье алкоголиков, а потом в детском доме было безрадостным. И все-таки он выкарабкался. Был в армии. Вернулся, женился. Родился сын Сережа. Это первый его семейный дом, он очень дорожит им, любит его. Он очень загружен. Учится в десятом классе. Сдает экзамены по специальности (он шофер III класса). Много работает. Воспитывает сына.
Встречается Коля с Андреем очень редко. Они еще и живут далеко. На самой дальней окраине города. Адрес от Андрея скрываем, так как там же проживает родная тетка, сестра отца Андрея и Коли, - личность весьма отрицательная. И все это для Андрея новая травма. Любит он Колю, его дом, наверно, больше жизни. Может быть с Колей неограниченное количество времени, прилипнув к его боку, составив неразделимую семейную скульптуру, неразбиваемую, нерасклеиваемую. Будучи крайне непоседливым и нетерпеливым, с маленьким Сережей может возиться часами, забыв об играх, друзьях и улице.
Каждая встреча для Андрея - счастье.
А нас он не любит. Он, как кукушонок, подброшенный заботливой мамашей в чужое гнездо. Ему все там не нравится, и он стремится как можно скорее избавиться от навязанной компании и повыкидывать своих безобразных собратьев по гнезду. Впрочем, жить с нами он согласен, поскольку обеспечивается уют, забота и безрежимность.
Что же дальше делать? Так, как было, уже оставлять нельзя. Помогите нам. Рассудите.
Вот вчера он закончил учебный год. Перешел в следующий класс. Рады мы очень. И он тоже. Уж очень тяжело дается нам учение. Я училась вместе с ним, ну конечно, дома, по его учебникам, чтобы не было у него возможности что-либо не понять, не суметь и не сделать по этой причине домашнего задания.
Поверьте, не так уж легко древним старухам проходить науки - даже такие несложные, какие они есть в пятом классе.
Вечером дочь моя принесла великолепные махровые гвоздики, подарки. Мы вместе с ним готовили "улучшенный" ужин. И не было лучше ребенка на всем свете. А еще через десять минут после ее прихода он собрался идти гулять. Было десять часов. Надвигалась ночь, и рушилась надежда на уютный семейный ужин. Я не пустила его гулять. И что тут было, что тут было... Он ревел и вопил, как будто какой-то недосвергнутый инфант лишился престола. Его вопли, наверно, слушали, увы, уже не изумленные жители большого дома и голуби на крыше.
"Не надо мне ничего, пусть все провалятся. Я хочу гулять, и я все равно пойду, вот ты не пустила, а я пойду".
В мой адрес летели такие ругательства, до которых трудно додуматься. "Старая дура" было самым демократичным из них.
Потом он успокоился, даже извинился. Но сегодня утром не пошел в школу на трудовые занятия, грубил, дерзил. Потом, не позавтракав, сел на велосипед и уехал в неизвестном для нас направлении. И вот кончается день, его нет. И приходила незнакомая нам бабушка очень хорошего внука, которого обидел Андрей. И она жаловалась. И мы извинялись. И знали - это месть за отказ в исполнении его желания. Отказ не переносится, не воспринимается. Непривычка к отказу толкает его на зверство. Он ненавидит меня сейчас с необычайной силой. И так же будет "любить", если я буду разрешать ему все подряд. Резонно ли это? Да, в наших условиях резонно!
Ну вот и все, что я хотела Вам рассказать. И спасибо Вам, что выслушали меня. Ведь всем известно, что слушать труднее, чем говорить. Спасибо Вам, что не караете меня сами и не подали на меня в суд (пока не подали) за кражу Вашего времени, за нарушение Ваших границ, за несанкционированное вторжение в Ваши земли. За непомерно длинное и заунывное письмо.
Вы думаете, что жутче его нет ничего на свете? А вместе с тем одна из корреспонденток доктора В. Л. Леви написала ему письмо на пятистах страницах, а так как, пока она писала, кое-что изменилось в ее жизни, она заверила доктора, что вышлет дополнение.
Я не пошлю Вам постскриптум, но буду неустанно ждать ответа.
Нина Степановна Семенова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77