Интересно, подумал я, вдруг у кого-нибудь из этих женщин обнаружится след атавистической наклонности. Или она благосклонно отнесется к командиру-чудаку. Офицеру запрещается вступать в интимные отношения с подчиненными. Весьма деликатная формулировка. Нарушение карается редукцией жалованья до размеров жалованья рядового, а если эти отношения снижают боевую эффективность военной единицы – казнью. Если бы все правила устава ИСООН нарушались так же легко и часто, как это, в армии жилось бы весьма привольно.
Но ни один из молодых людей меня не привлекал. Что будет после второго года, я уверен не был.
– Становись! – Это лейтенант Холлибоу. Спасибо новым рефлексам, я остался сидеть. Все остальные вскочили.
– Меня зовут лейтенант Холлибоу, я ваш второй боевой офицер. – Раньше это называлось «первый боевой сержант». Армия переполняется офицерами – первый признак, что она сформирована не вчера.
Холлибоу продолжала, совсем как настоящий матерый вояка. Наверное, каждое утро тренируется перед зеркалом. Я видел ее досье, она была в настоящем деле, но только раз и всего несколько минут. Потеряла ногу и руку, черт, возможно, она и была приятным человеком, прежде чем попала на Небеса. Одну ногу только регенерировать – и то приходится помучиться.
Она вела обычную сержантскую беседу: строго, но справедливо, не беспокойте меня по мелочам, пользуйтесь командой цепочки, почти все можно уладить уже на уровне пятого эшелона.
Жаль, что я не поговорил с ней заранее поподробней. Мы спешили – на следующий день уже нужно было грузиться на крейсер, и я перекинулся всего парой слов с лейтенантом.
Этого было явно недостаточно. Холлибоу старалась, как это следовало из ее слов, использовать цепь командиров, чтобы оградить себя от подчиненных, создавая потенциально ситуацию «хороший солдат – плохой солдат». Я же планировал не отрываться слишком от основной массы людей и через день отводить час, чтобы любой солдат мог прийти ко мне, минуя своих начальников.
Во время обучения в «коробках» нам ввели одну и ту же информацию. Странно, что мы пришли к таким разным идеям о руководстве. А такая «политика открытых дверей» хорошо себя зарекомендовала еще в «современных» армиях Австралии и Америки. И особенно соответствовала она нашей ситуации, когда мы все будем месяцами находиться в замкнутом пространстве корабля. Такую систему мы использовали на последнем крейсере, где мне пришлось служить, и она явно помогала снизить напряжение.
Сейчас они расслабились, пока Холлибоу говорит, но скоро она призовет к вниманию и представит меня. Что я им скажу? Я предполагал сказать несколько слов и объяснить политику «открытых дверей», потом представить капитана Антопол, она скажет что-нибудь о нашем крейсере «Масарик II». Теперь я решил сначала поговорить с Холлибоу.
Спас меня мой старший офицер, капитан Мур. Он влетел в зал через боковую дверь, он всегда влетал, словно кругленький метеор, торопливо отдал честь и протянул мне конверт, содержащий наш боевой приказ. Я шепотом посоветовался с капитаном, и она согласилась, что можно сразу объявить составу, куда нас направляют.
Чего нам можно было не бояться в этой войне, так это вражеских агентов. Под толстым слоем краски тельцианин, вероятно, сможет выдать себя за ходячий мухомор. Но неизбежно попадает под подозрение.
Холлибоу уже призвала их к вниманию и добросовестно рассказывала, какой я хороший командир, и что я в армии с самого начала войны, и если они хотят благополучно дожить до конца срока службы, пусть следуют моему примеру. Она не упомянула, что солдат из меня средний, просто мне везет. И что я дал деру из армии при первой же возможности, что я так один раз сделал, но на Земле мне не понравилось, и я вернулся назад.
– Благодарю вас, лейтенант. – Я занял ее место. – Вольно. – Я развернул единственный листок, где содержался наш приказ и показал всем. – У меня есть для вас две новости: хорошая и плохая. – Старая шутка, однако вполне соответствовала сейчас действительности.
– Вот наш приказ, мы направляемся к Сад-138. Хорошая новость – непосредственно и немедленно мы в бою участвовать не будем. Плохая новость – нас используют как мишень.
Легкое движение в рядах – и тишина. Хорошая дисциплина. Или просто фатализм. Или неизвестно, что они думают о своем будущем или об отсутствии будущего.
– Сделать нам предстоит вот что… найти самую большую входную планету в системе Сад-138 и построить там базу. Удерживать базу до особого приказа. Два или три года скорее всего.
В течение этого срока нас, очевидно, атакует противник. Как вы знаете, удалось обнаружить определенную закономерность в передвижении противника от коллапсара к коллапсару. Со временем, возможно, удастся найти и планету тельциан. Пока же командование посылает группы перехвата, чтобы сковать экспансию противника.
В перспективе это и будет наше задание, мы войдем в число нескольких дюжин ударных групп, которые будут блокировать маневры тельциан на самых дальних границах нашей территории. Мне не нужно особо подчеркивать, какое это ответственное и важное задание. Если мы сумеем заключить противника в «мешок», мы выиграем войну. – «Но задолго до ее конца от нас и воспоминания не останется». – Я еще раз повторяю; нас могут атаковать в первый же день после высадки. Или, может статься, мы просидим спокойно на нашей планете все десять лет и отправимся домой. – «Ну да, держи карман шире!» – В любом случае, каждый должен поддерживать себя в лучшей боевой форме. Во время полета будут проводиться регулярные занятия гимнастикой и технической подготовкой. Особенно приемами постройки жилищ – нам придется создать базу и защитные постройки в самое короткое время. Боже, я уже разглагольствую совсем как офицер.
– Есть вопросы? – Вопросов не было. – Тогда позвольте представить капитана Антопол. Капитан, прошу вас.
Антопол, едва скрывая скуку, обрисовала перед сборищем наземников основные характеристики и возможности «Масарика II», мое внимание особо привлек последний абзац, все остальное мне было известно.
– Сад-138 – самый отдаленный коллапсар из тех, что посещались человеком. Он находится даже не в нашей Галактике, а в Большом Магеллановом Облаке, примерно за 150 световых лет отсюда. Полет наш будет состоять из четырех прыжков и займет примерно четыре месяца субъективного времени. Разница во времени с базой Старгейт к моменту достижения Сад-138 составит триста лет.
«И еще семь веков, если я доживу до возвращения. Какая, собственно, разница? С Мэригей мы расстались навеки, и больше никто и ничто для меня особого значения не имеет».
– Но не заблуждайтесь насчет противников, они тоже отправятся к Сад-138. Это будет нелегкая гонка, и выигрыша во времени у нас почти нет.
– Майор, у вас есть еще что-нибудь?
– Я… – начал я, привстав.
– Смирно! – прогремела Холлибоу. Мне следовало бы уже привыкнуть.
– Я бы хотел собрать всех офицеров четвертого эшелона и выше на несколько минут. Взводные сержанты, вы отвечаете за построение ваших людей в зале 67 завтра утром в 4.00. Сейчас вы свободны. Разойдись!
Я пригласил пятерых офицеров в свой кубрик и вытащил бутылку настоящего французского коньяка. Стоила она два месячных оклада. Но на что мне еще тратить деньги?
Я раздал стаканы, но Алсевер, наш доктор, отказалась. Вместо этого она разломила маленькую ампулу и глубоко втянула воздух носом. Потом попыталась, без особого успеха, скрыть выражение эйфории на лице.
– Давайте сразу поговорим вот о чем, – сказал я, разливая коньяк по стаканам.
Смешанный хор – «да, сэр», и «нет, сэр».
– Считаете ли вы, что это… усложнит мое положение как командира?
– Сэр, я не… – начал Мур.
– Можно и без формальностей, – сказал я. – Здесь мы все свои. Я сам четыре года назад был еще рядовым – по субъективной временной шкале. Среди офицеров, в домашней обстановке – я просто Манделла или Уильям. – Пока я все это говорил, у меня появилось чувство, что я делаю ошибку. – Продолжайте.
– Хорошо, Уильям, – продолжал он, – я думаю, что лет сто назад это и могло бы стать проблемой. Знаете ведь, как люди тогда смотрели на такие вещи…
– Вообще-то я не в курсе. После двадцать первого века мои знания истории ограничиваются военным искусством.
– Гм, это считалось… как это сказать?
– Это считалось преступлением, – коротко заключила Алсевер. – Совет по евгенике тогда начал осуществлять план глобального перехода к гомосексуальности.
– Совет по евгенике?
– Да, это часть ИСООН, но действует только на Земле. – Она последний раз глубоко втянула носом воздух из пустой ампулы. – Идея была такова – вообще прекратить воспроизводство людей естественным путем. Во-первых, люди выказывали досадное отсутствие здравого смысла, выбирая генетического партнера, и, во-вторых, Совет считал вредным влияние расовых различий. Взяв полный контроль над воспроизводством, можно было за несколько поколений свести эти различия на нет.
Вот, оказывается, до чего уже дошло. Что ж, логично.
– Вы их одобряете? Как врач?
– Как врач? Я не уверена. – Она вытащила еще одну ампулу и задумчиво катала ее между большим и указательным пальцами, глядя в пространство. – В определенном смысле мне теперь работать легче. Множество болезней теперь просто исчезли. Но мне кажется, что они не так уж хорошо разбираются в наследственности, как они думают. Это совсем не точная наука. Если они что-то испортят, результаты проявятся через несколько веков. – Она сломала ампулу, поднесла к носу и два раза вдохнула. – Как женщина, впрочем, я весьма рада. – Холлибоу и Раек согласно кивнули.
– Избавились от необходимости рожать ребенка?
– И не только. – Смешно скосив глаза, она посмотрела на ампулу и сделала последний вдох. – Главное… можно обходиться без мужчин. Вы понимаете. Это было бы отвратительно.
Мур засмеялся:
– Диана, если ты никогда не пробовала, то и не…
– Да ну тебя, – она игриво кинула в Мура пустую ампулу.
– Но ведь это вполне естественно, – запротестовал я.
– И по деревьям прыгать – тоже естественно. Или выкапывать коренья тупой палкой. Это тоже естественно? Прогресс, майор, прогресс.
– Во всяком случае, – сказал Мур, – только некоторое время это считалось преступлением. Теперь… они, э-э, лечат…
– Как эмоциональное расстройство, – сказала Алсевер.
– Благодарю вас. Но ведь так, как это редкость… В общем, думаю, все прекрасно уладится.
– Да, это считается большим чудачеством, – сказала Диана. – Но не ужаснее каннибализма.
– Верно, Манделла, – сказала Холлибоу. – Мне, например, совершенно безразлично.
– Что ж… я рад. – Я действительно чувствовал облегчение. Хотя начал понимать, что совсем не знаю, как вести себя в новом обществе. Мое «нормальное» поведение целиком основывалось на различии между мужчинами и женщинами. Что же делать теперь? Поменять все наоборот? Или относиться к ним, как к братьям и сестрам? Очень все запутано.
Я выпил свой коньяк и поставил стакан на стол.
– Хорошо, благодарю вас, это основное, что я хотел выяснить… Наверное, у вас у всех есть дела. Не буду вас задерживать.
Они разошлись, все, кроме Чарли Мура. Мы с ним отправились в прощальный тур по барам и офицерским клубам. Когда счет дошел до двенадцати, я решил, что нужно хоть немного поспать перед завтрашним днем.
Один раз Чарли показал очень вежливо, что он ко мне расположен. Я так же вежливо дал понять, что остаюсь при своих склонностях. Я предчувствовал, что это только начало.

Глава 3

Первые звездолеты ИСООН обладали красотой, родственной красоте паутины. Но постепенно, с развитием техники, прочность конструкций начала играть более важную роль, чем энергия массы. (Корабль старого типа мог бы сплющиться в гармошку, выполняя маневр на двадцати пяти «же».) Изменилась и конструкция кораблей – прочные, солидные, функциональные машины. Корпус нашего крейсера украшала только надпись «Масарик II», сделанная голубыми буквами на стеклянной посверкивающей броне.
Наш человек проплыл как раз над этой надписью, направляясь к грузовому шлюзу. В одном месте виднелась группа людей, занятая работой. Используя их как шкалу отсчета, можно было видеть, что каждая буква имеет добрую сотню метров в высоту. Сам крейсер достигал в длину километр (1036,5 метра, как подсказала моя «встроенная память») и около трети километра в диаметре (319,4 метра).
Но это не означало, что нам будет просторно. В брюхе крейсера размещались шесть больших тахионных штурмовиков и пятьдесят робоснарядов. Десантникам отводились остатки свободного места.
До погружения в противоперегрузочные резервуары имелось еще шесть часов. Я закинул сумку в крохотную каюту, которой суждено было стать моим домом на все ближайшие двадцать месяцев, и отправился на разведку.
Чарли меня обогнал, он уже, оказывается, добрался до комнаты отдыха и пробовал местный кофе.
– Желчь носорога, – сказал он.
– По крайней мере, это не соя, – сказал я, делая осторожный глоток. Да, через неделю я могу соскучиться по сое. Офицерская комната отдыха имела четыре метра в длину и три в ширину, металлические стены и пол, кофейный автомат и терминал библиотеки. Шесть жестких стульев и стол с печатной машинкой.
– Уютная комнатка, а? – Он от нечего делать набрал общий индекс на терминале. – Сплошь военное дело.
– Это хорошо. Проверим нашу память.
– Ты сам записался в офицеры?
– Кто, я? Нет. Приказ.
– Тебе легче. – Он ткнул пальцем выключатель терминала, наблюдая за гаснущей зеленой точкой на экране. А я сам записался. Если бы я знал, что так получится…
– М-да…
– Говорят, постепенно она выветривается. Эта информация, что они в нас заложили.
– А, вот вы где. – Вошла Холлибоу, приветствуя каждого из нас. Быстро оглядела комнату. Спартанский стиль пришелся ей явно по душе. – Вы скажете что-нибудь группе, прежде чем мы погрузимся в резервуары?
– Нет, по-моему, в этом нет… необходимости. – Я едва не сказал «смысла».
– Лучше соберите взводных командиров и проработайте с ними процедуру подготовки к погружению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30