Аль-Садат, Русья, Маковелл, Вагулеко.
– Бог мой.
– Тридцать убитых, и они даже не поняли, как это получилось. И до сих пор никто не понимает. Но может повториться каждую минуту.
– Так это была не ракета?
– Нет, мы перехватили все их снаряды. И покончили с их крейсером тоже. Ни один индикатор ничего не показывал. Просто – бамм! Треть корабля провалилась в преисподнюю. Хорошо, что не двигатель, и не СЖБ.
Но я едва ее слышал. Пенворд, Омайдерс, Кристин и Фрида. Все мертвые. Я словно онемел.
Эстелла вытащила из сумки опасную бритву и тюбик гелевой пасты.
– Будь джентльменом, не смотри. А, вот. – Она смочила кусок марли спиртом и подала мне. – Сделай доброе дело, вытри ей лицо.
Я начал вытирать.
– Как приятно. Что ты делаешь? – спросила Мэригей, не открывая глаз.
– Стараюсь быть настоящим джентльменом. И сделать доброе дело…
– Весь персонал, внимание! Весь персонал! – В камере не было интеркома, но в открытую дверь все было хорошо слышно. Интерком находился в раздевалке. – Весь персонал шестого эшелона и выше, кроме непосредственно задействованных в аварийных работах и оказании медицинской помощи, должен явиться в центральный холл.
– Я должен идти, Мэригей.
Она ничего не сказала. Наверное, она даже не слышала объявления.
– Эстелла. – Я повернулся к Гармонии, черт с ним, с джентльменом: – Ты мне…
– Да, я сразу тебе сообщу, как только можно будет что-то сказать наверняка.
– Хорошо. Спасибо.
– Все будет в порядке. – Но лицо у нее было озабоченное и невеселое. – Теперь иди, – мягко добавила она.
Когда я выбрался в коридор, интерком начал повторять объявление уже четвертый раз. В воздухе чувствовался какой-то новый запах, но я и знать не хотел, что это было.

Глава 5

На полпути в центральный холл я вдруг сообразил, что вид у меня кошмарный, и нырнул в ближнюю раздевалку рядом с комнатой отдыха флотского персонала. Рядовой Камехамелла торопливо расчесывала волосы щеткой.
– Уильям! Что с тобой стряслось?
– Ничего. – Я пустил воду и взглянул в зеркало. Все лицо в засохшей крови, и куртка тоже. – Это Мэригей, капрал, ее оболочка. Очевидно, образовалась складка..
– Она погибла?
– Нет, тяжело ранена, ее будут оперировать.
– Не три горячей водой. Останется пятно.
– Да, правильно. – Горячей водой я умыл лицо, побрызгал холодной на куртку. Камера твоего отделения идет третьей после камеры Ала, правильно?
– Да.
– Ты видела, что случилось?
– Нет. То есть не видела, когда это случилось. – Первый раз я увидел, как она плачет, слезы как горошины катились по щекам и капали с подбородка. Голос у нее оставался ровным, она только с силой потянула себя за волосы: – Это мясорубка.
Я подошел к ней и положил руку на плечо.
– Не трогай меня! – Она вспыхнула и отбросила мою руку щеткой для волос. – Извини, пойдем, наверное. – В дверях она слегка тронула меня за рукав: – Уильям, ты понимаешь… – Она посмотрела на меня с вызовом – Понимаешь? Я просто рада, что меня там не было. И никак иначе.
Я понимал ее, но не могу сказать, что поверил.
– Обо всем, что произошло, можно рассказать очень коротко, – с напряжением в голосе сказал капитан, – потому что знаем мы очень мало.
Через десять секунд после уничтожения крейсера противника какие-то два тела, очень маленьких по размерам, ударили наш корабль примерно в средней части. Поскольку они не были обнаружены заранее, а мы знаем пределы возможностей наших обнаруживающих устройств, можно сказать, что двигались они со скоростью, превышающей девять десятых световой, выражаясь точнее, вектор их скорости был перпендикулярен вектору скорости света. Они проскользнули за отражающими полями.
Когда «Годовщина» идет на релятивистских скоростях, впереди нее, по линии полета, генерируются в пространстве два мощных электромагнитых поля. Первое – в десяти тысячах километров от корабля, второе – пяти тысячах. Энергию этим полям дает «разгонный» эффект – они поглощают ее из межзвездного газа, который мы встречаем на пути.
Всякое достаточно большое тело, чтобы вызвать тревогу за целость обшивки крейсера, – то есть если его можно разглядеть в мощную лупу, – проходит сначала сквозь первое поле и получает сильный отрицательный заряд Потом оно попадает во второе поле и отбрасывается с пути корабля. Если тело слишком велико и его невозможно отклонить в сторону, то мы можем загодя обнаружить его и уйти от столкновения.
– Нет нужды подчеркивать, что за страшное оружие применили тельциане. В момент попадания «Годовщина» двигалась относительно противника с такой скоростью, что всего за одну десятитысячную секунды проходила расстояние, равное длине ее корпуса. Кроме того, мы постоянно совершали короткие, совершенно не укладывающиеся в систему, рывки из стороны в сторону с переменным ускорением. Следовательно, настигшие нас снаряды должны были управляться. Эта управляющая система должна была находиться внутри самих снарядов, так как в этот момент тельцианский крейсер уже был уничтожен. И все это помещалось в оболочку, по размерам не превышавшую размеры речной гальки. Большинство из нас слишком молоды, чтобы помнить термин «футуршок». В семидесятые годы прошлого столетия некоторые люди считали, что технический прогресс идет слишком быстрыми темпами, что психика обыкновенных людей скоро будет не в состоянии справиться с этим темпом, что не успеют люди привыкнуть к настоящему, как уже это настоящее превратится в будущее и застанет их врасплох. Человек по имени Тоффлер придумал специальный термин, описывающий такую ситуацию: «футуршок» – психический шок от невероятного по быстроте темпа перемен в жизни. – Иногда капитан любит вдаваться в академические подробности. – Сейчас мы находимся в ситуации, напоминающей эту социологическую концепцию. Результат чего – катастрофа. Трагедия. Как мы уже знаем по предыдущему собранию, сделать здесь мы ничего не сможем Относительность держит нас в прошлом – в прошлом для техники тельциан. Относительность ставит нас лицом к лицу с этой техникой, относящейся к нашему будущему. Мы можем только надеяться, что в следующий раз ситуация кардинально изменится. И единственное, чем мы можем этому содействовать, – это постараться вернуться на Старгейт, чтобы на Земле узнали о случившемся, и тогда, возможно, специалисты на основе полученных нами повреждений смогут создать какую-нибудь контрсистему.
Сейчас мы можем атаковать входную планету и уничтожить базу тельциан из космоса, не высаживая десант. Но мне кажется, что это повлекло бы за собой слишком большой риск. Нас могут… сбить с помощью того же устройства, что нанесло нам такой урон сегодня, и мы уже не вернемся на Старгейт и не принесем сведения, которые я считаю жизненно важными для Земли. Мы могли бы послать автоматический снаряд, зонд, с соответствующим сообщением, но он может не достичь цели, и мы так и останемся позади противника в техническом оснащении.
В соответствии с этим мы рассчитали курс, который позволит нам обогнуть Йод-4, коллапсар будет прикрывать нас от нападения с базы противника на входной планете, и вернуться на Старгейт в кратчайший срок.
Тут капитан сел и помассировал виски. Я не поверил своим глазам.
– Все вы здесь по крайней мере командиры секций или отделений. Большинство из вас имеет отличные послужные списки. И я надеюсь, что некоторые из вас вновь присоединятся к Силам по истечении двух лет вашей службы Те, кто пожелает вернуться, будут, очевидно, произведены в лейтенанты и станут настоящими командирами. Именно с этими людьми я сейчас говорю, и не как непосредственный начальник, а как старший офицер и товарищ.
Человек не может принимать командные решения, исходя только из соображений тактики, и действовать только в соответствии с задачей нанести противнику максимальный урон, понеся при этом минимальные потери. Ведение войны в наше время превратилось в очень сложное дело. Выиграть ряд сражений – это еще не значит выиграть войну. Победа – сложное целое, куда входят и военный успех, и экономическая ситуация, стратегические соображения, политические силы – десятки, в буквальном смысле десятки факторов.
Я слушал капитана, но в сознании у меня закрепился только один факт: всего час назад треть моих товарищей погибли мгновенной смертью, а он сидит тут перед нами и читает лекцию по теории ведения войны.
– Поэтому иногда, чтобы помочь выиграть войну, нужно отказаться от сражения. Сейчас мы находимся именно в такой ситуации.
Мне нелегко было принять решение. Как никогда трудно за всю мою службу. Потому что на Земле, по крайней мере, оно может показаться трусостью.
Наш логический компьютер считает, что мы имеем примерно 62 процента на успех, если попытаемся атаковать базу тельциан. К сожалению, мы имеем только 30-процентную вероятность выжить, поскольку некоторые варианты атаки включают таран входной планеты на околосветовой скорости.
Надеюсь, что никому из вас не приходилось сталкиваться с необходимостью принимать такое решение. Когда мы вернемся на Старгейт, меня, возможно, будет судить трибунал – за трусость. Но я искренне уверен, что информация, которую мы доставим, которую получат, исследуя нанесенные «Годовщине» повреждения, гораздо важнее, чем уничтожение одной базы противника. – Капитан выпрямился. – Гораздо важнее, чем карьера одного офицера.
Я едва удержал смешок. Конечно же, «трусость» тут совершенно ни при чем. Конечно же, капитан не имел понятия о таком примитивном и невоенном чувстве, как желание жить.
Аварийная ремонтная команда ухитрилась залатать огромную пробоину в борту «Годовщины» и загерметизировать поврежденный сектор. Остаток дня мы занимались уборкой помещений, не прикасаясь, естественно, к драгоценным «уликам», в жертву которым капитан жаждал принести свою карьеру.
Хуже всего было выбрасывать за борт трупы погибших. Особенно тех, у кого лопнули противоперегрузочные оболочки.
Я зашел в каюту Эстеллы на следующий день, едва она закончила дежурство.
– Сейчас тебе ее видеть ни к чему, – сказала Гармония, потягивая из стакана смесь этилового спирта, лимонной кислоты и воды с каплей какого-то эфира за отсутствием апельсиновой цедры.
– Ей уже ничего не грозит?
– Не совсем. Во всяком случае, следующие две недели. Я объясню. – Она поставила стакан и оперлась подбородком на переплетенные пальцы рук. – Такая рана ничего серьезного не представляла бы в нормальных условиях. После переливания крови мы бы смочили кое-чем ее внутренние органы и зашили бы рану. Через пару дней она бы уже вставала.
Но имеются осложнения. Еще никто не получал ранение, находясь в коконе оболочки. Пока нет никаких тревожных симптомов, правда. Но мы хотим подержать ее под контролем еще несколько дней. Кроме того, мы боялись перитонита. Знаешь, что такое перитонит?
– Да, приблизительно.
– Произошел разрыв в тканях внутренних органов под воздействием давления. Воспаление брюшины. Поэтому мы полностью стерилизовали полость. Потом мы, естественно, заменили погибшую микрофлору готовой культурой из наших запасов. Это тоже, в общем-то, обыкновенная процедура, но обычно ее применяют при более опасных ранениях.
– Я понял. – От рассказа Эстеллы мне стало не по себе. Похоже, наши доктора не понимают, что нас совсем не восхищает видение самих себя как мешков из кожи, наполненных непотребным мусором.
– Уже только поэтому не стоит ее беспокоить еще несколько дней. Замена внутренней микрофлоры – это процедура безопасная, но она производит бешеный эффект на пищеварительную систему.
Но опять же, в нормальных условиях ей ничто не угрожало бы. Но мы тормозимся на постоянных полутора «же», а ее внутренние органы и так получили хорошую встряску. И если мы вдруг начнем увеличивать скорость хоть немного выше двух «же», она погибнет.
– Но… нам придется давать больше двух на финальной прямой! Что…
– Знаю, знаю. Но это еще недели через две. К тому времени она уже оправится. Уильям, ты должен посмотреть правде в глаза. Она чудом выжила. И только если повезет, она доберется до Земли. Жаль, конечно, она много значит для тебя, но мы уже стольких потеряли… ты должен свыкнуться с этой мыслью…
Я сделал долгий глоток из своего стакана. Содержимое его ничем не отличалось от коктейля лейтенанта, не считая лимонной кислоты.
– Ты становишься довольно толстокожей.
– Возможно… нет, я просто реально смотрю на вещи. Мне кажется, впереди нам еще не такое придется увидеть.
– Меня это уже не волнует. Едва придем на Старгейт, как можете считать меня штатским.
– Не торопись. Эти клоуны, призвавшие нас на два года, вполне могут растянуть их до четырех или…
– Или шести, или двадцати, или до бесконечности. Но ничего у них не получится. Начнется восстание.
– Не знаю. Если они приучили нас убивать, они могут приучить нас к чему угодно. Даже добровольно остаться на сверхсрочную.
Мрачная перспектива.
Позже мы попытались заняться любовью, но ничего не вышло. Мы оба были заняты посторонними мыслями.
Я увидел Мэригей примерно через неделю. Она была еще очень слаба, сильно осунулась и с трудом реагировала на окружающее. Док Уильсон заверил меня, что эффект этот дают медикаменты, мозг, к счастью, совсем не пострадал.
Мэригей все еще не поднималась с койки, кормили ее через трубку. Я начинал чувствовать беспокойство. Хотя с каждым днем ей становилось все лучше, но, если она не встанет на ноги до прыжка, у нее нет шансов выжить. Ни док Уильсон, ни Эстелла ничем не могли меня обнадежить. Все зависит от выносливости Мэригей, говорили они.
За день до выхода на финальную прямую они переместили ее на противоперегрузочную койку Эстеллы в лазарете. Чувствовала она себя уже вполне хорошо и пищу начала принимать обычным образом, но вставать еще не могла – при полуторной силе тяжести.
Я пришел к ней в медотсек.
– Ты уже знаешь, что мы меняем курс, к Тет-38 пойдем через Альфу-9. Еще четыре месяца в этой проклятой жестянке. Но зато шесть дополнительных лет боевого стажа с соответствующей оплатой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30