вводится фреоновая система пожаротушения;
приборы, кабели и наиболее критичные элементы конструкции дополнительно защищаются от высокой температуры;
меняется расположение приборов так, чтобы «утащить» их в более безопасные зоны;
вводится блокировка, исключающая вообще возможность выключения двигателей в течение первых 50 секунд полета.
По этому последнему мероприятию возникли споры.
— А что, если на первых секундах выйдут из строя турбогенераторы и все системы будут обесточены?
Специалисты по пневмосхеме питания турбогенератора сжатым гелием, курировавшие Иосифьяна, Шульгин, Бродский и Лобанова помогали мне отстаивать честь автономного турбогенератора. Дело шло к тому, что могла потребоваться разработка сложной и тяжелой системы аварийного электропитания на аккумуляторах.
Почти все мероприятия уже были приняты после жарких дебатов в процессе работы аварийной комиссии, анализировавшей причины катастрофы H1 № 5Л. Они были направлены на повышение надежности ракеты, но не гарантировали сохранения целостности стартовых сооружений в случае аварии на первых секундах после взлета.
В случае аварийной ситуации на первых секундах обязательно уводить ракету подальше в степь — выполнение такого требования казалось совершенно необычным: со времен Фау-2 все баллистические ракеты малой, средней и любой другой дальности и размерности стартовали вертикально. Только через пять-шесть секунд они уходили от старта на сравнительно безопасное расстояние.
До аварии H1 № 5Л никто не решился нарушать эту 25-летнюю традицию. Коллективная мозговая атака, в которой участвуют не послушные, а истинно творческие личности, почти всегда приносит успех. Пользуясь алфавитным порядком, перечисляю авторов: Вильницкий, Воропаев, Гаспарян, Дегтяренко, Дорофеев, Зельвинский, Шутенко — именно они придумали «метод» и «устройство», на которое впоследствии было выдано авторское свидетельство. Изобретение гарантировало увод ракеты даже в случае отключения электропитания всех рулевых машин. Лишь бы работали основные двигатели.
Заранее взведенные в механизмах рулевых машин пружины в случае аварии устанавливали все дроссели управления тягой двигателей первой ступени в положение, нужное для увода ракеты «подальше в степь». Это изобретение было реализовано не только на последующих ракетах H1, но в соотвественно измененном виде через 15 лет на ракете «Энергия».
Иосифьян считал невероятным отказ автономного турбогенератора и при обсуждении идей увода ракеты не упустил случая заметить:
— Всегда найдется эскимос, который будет учить африканцев, как спастись от солнечного удара.
Когда все мероприятия были оценены по трудоемкости и срокам, получалась неутешительная картина.
Собравшись еще раз у Охапкина перед окончательным утверждением, мы убедились, что на реализацию всего вместе с дополнительными экспериментами уйдет не меньше года.
Наши двигателисты Мельников, Соколов и Райков, добившись успехов в собственных разработках двигателей многоразового запуска для блока «Д» и наглядевшись на опыт кузнецовского ОКБ-256, заявили, что разрабатывают новое ТЗ и вполне реально требовать создания многоразовых основных двигателей. Это будет радикальное решение по надежности двигателей. Но появятся такие двигатели не ранее 1972 года.
Отголоски подобных разговоров и настроений доходили до кабинетов министерства, ВПК и ЦК.
Близилась очередная ритуальная дата — 100-летие со дня рождения В.И. Ленина. На Политбюро неминуемо будет спрос с Афанасьева, Смирнова и Устинова: «Что же происходит с нашей лунной программой? Обещали к 100-летию высадку на Луну одного космонавта, который водрузит советский флаг и рядом оставит бюст Ленина. Потом решили доказать, что мы не желаем рисковать и пошлем вначале автомат, который проведет бурение, забор лунного грунта и хотя бы 100 граммов доставит на Землю. Но и это пока не получается!»
Хрущев за последние семь лет своего правления обеспечил Советскому Союзу бесспорный приоритет в космонавтике и посрамил самую могучую страну капиталистического мира — США. А компания Брежнева, свергнув Хрущева, растеряла эти достижения и по главной космической статье Советский Союз теперь отстает от Америки.
Высшее политическое руководство рассматривало космические успехи как эффективный фактор идеологического воздействия на свой народ и народы стран Варшавского Договора.
Брежнев не мог пригласить иностранных гостей на старт советских космонавтов к Луне аналогично американцам. Тем не менее в конце 1969 года он решился прилететь с чешской делегацией на полигон и проехал с ними на левый, сохранившийся старт H1. Правый старт, находившийся «в ремонте», был огорожен непроницаемым для глаз забором. Следов недавнего пожара и взрывов видно не было. На левом старте стояла макетно-технологическая ракета H1.
— Эта ракета позволит нам выйти за пределы Солнечной системы, — так, по рассказам сопровождавших, импровизировал Брежнев, демонстрируя чудо советской ракетной техники.
В критической обстановке неудач мысль обычно работает интенсивнее и поиски новых идей оказываются более результативными, чем в периоды успокоения после побед.
Предложением, за которое все ухватились как за частично реабилитирующее нашу космонавтику, была идея немедленной организации группового полета трех пилотируемых «Союзов».
После стыковки «Союза-4» и «Союза-5» в январе 1969 года было объявлено, что «первая в мире орбитальная станция — советская». Следовало закрепить эту важную победу в космосе, повторив стыковку и расширив программу экспериментов. В частности, вместе с киевским Институтом электросварки им. Е.О. Патона прорабатывалась возможность эксперимента по сварке в условиях вакуума и невесомости. Будущий президент украинской Академии наук Борис Патон заверил нас, что экспериментальная установка для этих целей к нужному сроку будет готова.
Пока у нас «в руках» были только «Союзы», мы спешили выжать из них все, на что они способны. Еще в апреле не было однозначной программы дальнейших пилотируемых полетов на «Союзах». Май прошел под впечатлением успешной посадки на планету «Венеры-5», «Венеры-6» и облета Луны «Аполлоном-10». 14 июня произошел второй срыв попытки запуска на Луну бабакинской Е8-5. Таким образом, была потеряна надежда опередить американцев в доставке на Землю образцов лунного грунта.
Третья по счету «луночерпалка» Е8-5, объявленная как «Луна-15», была запущена 13 июля, долетела до Луны, вышла на лунную орбиту, но мягкая посадка не удалась. Космический аппарат по невыясненным причинам разбился о поверхность Луны. Очередную «луночерпалку» намечали запустить в сентябре.
Весь июль 1969 года для всех нас был заполнен заседаниями аварийных комиссий. В зазорах мы обсуждали полет «Аполлона-11», полетевшего к Луне 16 июля. Такого сочетания собственных поражений с чужими победами не приходилось переживать со времен войны.
Небольшой праздник в августе мы отмечали по случаю удачного полета 7К-Л1 №11, получившего наименование «Зонд-7». 8 августа Л1 № 11 была запущена, 11 августа совершила облет, а 14 августа после двойного погружения в атмосферу Земли совершила мягкую посадку. 22 августа «Правда» опубликовала доставленные станцией черно-белые изображения Земли перед заходом ее за край Луны. В журналах появились эффектные цветные снимки. Эти цветные фотокадры оказались весьма популярными в качестве подарочных для космических юбиляров и окружавших нашу технику болельщиков.
Два последних успеха программы 7К-Л1 — «Зонд-7» и «Зонд-8» были обязаны во многом энергии ведущего конструктора Юрия Семенова. Он вынужден был сдерживать центробежные силы четырех ведущих организаций — ЦКБЭМ, НИИАПа, ЦКБМ и ЗИХа. Во всяком случае председатель Госкомиссии по Л1 Тюлин говорил, что с Семеновым он решает многие вопросы быстрее и проще, чем с Мишиным.
В августе наконец была сверстана программа группового полета трех «Союзов». Два «Союза» должны были стыковаться, образуя новую орбитальную станцию массой 13 тонн. Третий «Союз», маневрируя вокруг такой станции, должен был телевизионным репортажем подтвердить ее реальное существование. Подготовка к полету, в котором участвовало сразу три корабля и семь космонавтов, проходила в очень напряженной обстановке. Комплектация кораблей по срокам постоянно срывалась, испытания в КИСе приходилось подгонять под сроки готовности систем, нарушая ранее принятые планы. Снова часть проблем перенесли для доработки на полигоне.
Только 18 сентября Смирнов провел заседание ВПК, принявшее окончательное решение о групповом полете трех «Союзов» в первой половине октября.
Я был на этом заседании и по традиции после докладов Мишина и других главных конструкторов подтвердил готовность систем управления всех трех кораблей к выполнению программы. Космонавты Георгий Шонин и Валерий Кубасов («Союз-6»), Анатолий Филипченко, Владислав Волков, Виктор Горбатко («Союз-7»), Владимир Шаталов и Алексей Елисеев («Союз-8») докладывали о своей готовности выполнить задание с завидной гордостью и оптимизмом.
У всех было приподнятое настроение — надежда, что выходим из полосы сплошных неудач. Цветные фотографии Земли и Луны демонстрировались начальству для подъема настроения и укрепления веры в наши силы.
19 сентября Тюлин собрал Госкомиссию по Л1, которая после двух удачных облетов Луны вдруг воспряла духом, и Мишин даже заикнулся о возможном пилотируемом облете Луны на Л1 в 1970 году.
— Вот бы нам только через пять дней Е8-5 наконец довести до Луны и обратно, — размечтался Тюлин.
Но 23 сентября первые три ступени УР-500 отработали нормально, а у блока «Д» не прошел второй запуск и весь лунный комплекс остался на орбите Земли, получив название «Космос-300».
Страна обладала огромными возможностями. Однако в эти великие для человеческой цивилизации минуты у кормила власти не оказалось людей, способных трезво анализировать ход событий и, проявляя прозорливость, изменить официальный курс, не считаясь с установившимися догмами. В космической политике брежневскому Политбюро не хватало хрущевской смелости.
Руководство НАСА, воодушевленное исторической победой, в сентябре 1969 года направило доклад специальному комитету по космосу при президенте США. Доклад подводил первые итоги американским работам в области «мирного» космоса и содержал предложения о программе работ на ближайшие десятилетия. Военные аспекты, которыми ведал Пентагон, в докладе не рассматривались. Этот 130-страничный документ, бросив все дела, я читал как увлекательный роман. Любой роман по прочтении можно отложить в сторону и забыть. Этот документ даже теперь, спустя 30 лет, служит наглядным доказательством преимуществ системы централизованного государственного технократического планирования при создании больших систем. Самая капиталистическая в мире страна, несмотря на марксистское учение об анархии производства, невзирая на пресловутые демократические принципы свободного рынка и частной инициативы, создала самую мощную в мире государственную организацию, которая разрабатывает невоенные космические программы, координирует и контролирует деятельность всех организаций страны в области космонавтики. Руководство НАСА считало высококвалифицированные опытные кадры главным национальным достоянием. НАСА было тесно связано с промышленными фирмами и вузами. Эта связь повышала возможности НАСА в несколько раз.
В 1969 году персонал НАСА составлял 31 745 человек. Из них научных работников и инженеров 13 700. Общая численность персонала, работавшего в это время по программам НАСА, составила 218 345 человек.
По численности персонала мы не уступали американцам, даже превосходили их. Все без исключения наши научные работники и инженеры работали только в государственных организациях. Наши ученые и инженеры, это показало последующее общение с американцами, не уступали им в квалификации и опыте.
В чем же было их преимущество? США имели одну единую государственную организацию, которая была наделена монопольным правом разработки невоенных космических программ и получала для их финансирования средства из государственного бюджета в свое распоряжение. У нас же каждый головной, главный или генеральный конструктор выступал со своей концепцией развития космонавтики, исходя из своих возможностей и личных субъективных воззрений. Попытками разработки единого перспективного плана на десятилетия вперед занимались редкие энтузиасты. Предлагаемые государственными головными организациями планы рассматривались в головном министерстве — МОМе, в Генштабе и Центральном управлении космическими средствами (ЦУКОС), подчиненном Главкому РВСН, в ЦК КПСС, в аппарате Совмина — ВПК, согласовывались с десятками министерств и, если удавалось их протолкнуть, утверждались решением Политбюро и Совета Министров. Финансирование по этим планам из госбюджета получал каждый участник работы раздельно. Даже в аппарате ВПК, в Кремле нашу систему руководства космонавтикой иногда называли «государственным феодализмом».
И еще одна немаловажная особенность отличала американскую организацию работ. Руководство НАСА, аппарат и все тысячи его научных работников и инженеров не несли никакой ответственности за ракетно-ядерное вооружение армии и флота. Их время, интеллект и энтузиазм полностью отдавались экспедиции на Луну и проблемам открытия человеку и автоматам пути в космос.
Наше головное министерство, отвечающее за реализацию каждой космической программы, несло еще большую ответственность за создание боевых ракет. Головные организации, их главные конструкторы и ведущие специалисты, создававшие ракетно-ядерный щит, были «солдатами холодной войны» и одновременно трудились на втором — космическом фронте.
Доклад НАСА начинался на неожиданной для нас трагической ноте. «В момент величайшего триумфа космической программы США переживает критический период.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91