— Это не годится, — отвечал я, выражая взглядом мою благодарность, — и мне больше нечего добавить. Я не могу ограбить тебя, дорогая Люси, только потому, что ты хочешь, чтобы тебя ограбили. Подождите, я пробуду тут несколько дней, и мистер Микли сам придет и предложит план моего освобождения.
— Эврика! — воскликнул мистер Хардиндж, вскакивая и хватая свою шляпу. — Люси, я вернусь через пятнадцать минут; потом мы торжественно доставим Майлза в твой дом. Да, да, все непременно получится, только нужен более или менее респектабельный юрист.
— Могу я узнать, что ты задумал, дорогой папа? — спросила Люси, многозначительно взглянув на меня.
— Конечно, можешь. Я пойду и найду епископа, который все сделает, чтобы помочь мне; мы вместе с ним отправимся в контору этого мистера Микли и дадим ему слово священнослужителей, что Майлз явится в суд, — заместитель шерифа сказал мне, что кто-то должен поручиться за Майлза, и все наконец уладится к нашей общей радости. По дороге к епископу я забегу в контору Ричарда Харрисона и посоветуюсь с ним.
— О сэр, пойти к Ричарду Харрисону — хорошая идея. Он, возможно, даст какой-нибудь практический совет, который нам пригодится. Если бы вы еще уговорили его нанести мне короткий визит, я был бы вам бесконечно обязан. Когда меня арестовали, я как раз собирался попросить его совета на предмет страховки и хотел бы решить это дело.
Мистер Хардиндж внимательно выслушал меня и вышел из комнаты, сказав Люси, что мигом обернется. Большинство молодых леди сочли бы такое положение неловким — вот так остаться наедине с заключенным в тюрьме; но Люси настолько привыкла к тесным дружеским отношениям, связывавшим нас, что она, кажется, не чувствовала никакой неловкости. Отец оставил ее в глубокой задумчивости, и она не сразу стряхнула ее с себя, когда он ушел. Люси сидела, а я поднялся, чтобы проводить мистера Хардинджа до двери, и стал медленно шагать взад и вперед по комнате. Милая девушка подошла ко мне, взяла мою руку в свои и какое-то время с тревогой смотрела мне в лицо, прежде чем заговорить.
— Майлз, — сказала она, — я не стану больше говорить об ожерелье и о своих деньгах и сделаю так, что ты больше не услышишь о поручительстве Руперта, если только ты согласишься на поручительство, которое предложу я. Я знаю джентльмена, для которого мое слово — закон, он богат, и его поручительство будет принято, к тому же он перед тобой в долгу — я часто слышала это от него. Ты, быть может, не подозреваешь, с какой радостью он окажет тебе услугу, а я знаю это и прошу тебя дать мне слово, что ты не откажешься от его помощи, хотя бы он оказался тебе совершенно незнаком.
— Люси, откуда ты возьмешь такого человека?
— О! Ты не представляешь, какой практической женщиной я становлюсь. Ведь ты не отказался бы от моего поручительства, будь я совершеннолетним мужчиной, Майлз?
— Конечно нет, мои чувства к тебе таковы, что я скорее принял бы подобную услугу от тебя, чем от кого бы то ни было. Но ты, слава Богу, не мужчина и еще не достигла совершеннолетия.
— Тогда пообещай, что окажешь мне небольшое одолжение и примешь услугу от человека, которого я пришлю к тебе. Нам невыносимо будет сознавать, что ты здесь, в тюрьме, в то время как мы купаемся в роскоши. Я не отпущу твою руку, пока ты не дашь мне обещания.
— Достаточно твоего взгляда, Люси, я обещаю сделать все, о чем бы ты ни попросила.
Чувства переполнили милую девушку, и, как только она взяла с меня обещание, она расплакалась и закрыла лицо руками. Но это был лишь мимолетный взрыв чувства, и вскоре лучезарная улыбка рассеяла последние следы грусти на ее милом чудном лице.
— Теперь, Майлз, я уверена — мы скоро вызволим тебя из этого отвратительного места, — воскликнула она, — и прежде чем этот исполнительный лист, о котором они говорят, выдадут, у нас будет время, и мы что-нибудь придумаем. Я к тому времени достигну совершеннолетия; и по крайней мере, я смогу стать твоим кредитором вместо этого одиозного мистера Дэггита. Тебя не смутит, Майлз, если ты будешь должен деньги мне; наверное, это лучше, чем быть его должником?
— Люси, дорогая, я всем на свете хотел бы быть тебе обязанным, и это, конечно, лучше, чем быть обязанным любому другому существу, включая даже твоего уважаемого и любимого мной отца.
Люси казалась чрезвычайно довольной; на ее прекрасных губах снова забрезжила таинственная улыбка, и я уже хотел было спросить, что значит эта улыбка. Однако не успел я и слова вымолвить, как на лицо ее легла глубокая тень, и она обратила ко мне свои печальные глаза.
— Майлз, я, кажется, все поняла, когда ты говорил о состоянии Руперта, — сказала она. — Я боялась, что бедная, святая душа поступит так; и я знала, что ты отдашь все, до последнего доллара, чтобы исполнить ее волю. Как это я раньше не догадалась… но так тяжело плохо думать о брате! Я не задаю никаких вопросов, потому что я вижу: ты не станешь отвечать на них, — быть может, ты дал сестре обет; но мы не можем жить с таким позором; в тот день, когда мне исполнится двадцать один год, эта вопиющая несправедливость должна быть исправлена. Я знаю, что состояние Грейс составляло больше двадцати тысяч долларов, и этой суммы было бы достаточно, чтобы выплатить все твои долги и начать новую жизнь.
— Даже если бы то, что ты вообразила, было правдой, неужели ты думаешь, что я стал бы обкрадывать тебя, чтобы вернуть долг Руперта?
— Не говори об обкрадывании. Я не могу жить с унизительной мыслью, что кто-то из нас живет на твои деньги, в то время как тебе предстоит расплачиваться с долгами и сидеть в тюрьме. Ты знаешь, Майлз, только одно не позволяет мне вернуть тебе долг — состояние Грейс — то, что мне еще нет двадцати одного года.
Снова эта неизъяснимая улыбка мелькнула на ее лице, и я уже решился наконец спросить, что она означает, но тут за дверью раздались шаги мистера Хардинджа.
— Мистера Харрисона нет в конторе, — воскликнул пастор, входя в комнату, — но я оставил ему записку и написал, что его старому знакомому капитану Уоллингфорду срочно нужна его помощь. Он уехал в Гринвич, в свое родовое поместье, но вернется до конца дня, и я настоятельно просил его явиться на Уолл-стрит, как только он сможет. Я не стал описывать твои невзгоды, Майлз, но, как только он приедет, он тотчас даст нам знать. Это мой старый школьный товарищ, и он не замедлит оказать мне услугу. А теперь, мисс Люси, я собираюсь выпустить вас из тюрьмы. Я видел некоего мистера Дрюитта, направлявшегося к Уолл-стрит, и любезно сказал ему, что вы будете дома через десять минут.
Люси поднялась с живостью, которая больно задела меня. Краска залила ее лицо, и мне показалось, что она даже несколько поспешно увела отца. Однако, прежде чем выйти из комнаты, милая девушка, улучив момент, подошла ко мне и тихо сказала:
— Помни, Майлз, ты дал мне слово; через час ты будешь на свободе.
ГЛАВА ХХVIII
Она ко мне прижалась нежно,
Откинув голову назад,
И на меня в порыве страстном
Был устремлен влюбленный взгляд.
С. Т. Колриджnote 156
В последующие два часа никто не нарушал моего одиночества. Окно комнаты, где мне позволили остаться, выходило в soi-disantnote 157 парк — а вернее сказать, Манхэттен-disant, — и, выглянув в это окно, я вдруг увидел моего помощника и Наба, переменными курсами ходивших у ворот тюрьмы или даже осадивших ее, чтобы меня тайком не увезли в неведомые дали или какое-нибудь иное ужасное несчастье не проникло туда извне. Впрочем, зачем эти двое честных и верных людей несли свою вахту, я не знал; мне оставалось только строить догадки. Наконец Наб исчез и не появлялся целый час. Когда он вернулся, на плече его висел моток каната, затем оба отошли на безопасное расстояние от тюрьмы и стали отмерять фатомы, обрубать, вязать узлы и сплеснивать. Меня забавляло их усердие, которое не умерилось, пока я сам не прервал их занятия. О том, что они затевали, читатель вскоре узнает.
Через два часа после того, как Люси и ее отец покинули меня, вошел надзиратель и объявил о приходе другого посетителя. Я ожидал увидеть моего адвоката или мистера Харрисона; но каково же было мое удивление, когда в комнату вошел Эндрю Дрюитт. За ним следовал тюремщик, который держал в руке бумагу и, к моему изумлению, произнес:
— Капитан Уоллингфорд, я получил указания выпустить вас — за вас внесен залог.
Тюремщик удалился.
— И этим я обязан вам, мистер Дрюитт!
— Мне бы очень хотелось, чтобы это было правдой, дорогой сэр, — отвечал Эндрю, взяв меня за руку и горячо, сердечно пожав ее, — но это не совсем так. Конечно, после того, как вы спасли мне жизнь, мог ли я допустить, чтобы вы оставались в тюрьме, когда мне в радость оказать вам эту ничтожную услугу — поручиться, что вы явитесь в суд; я бы охотно стал и в свое время стану вашим поручителем за уплату присужденной суммы. Однако отдадим должное тому, кому принадлежит эта идея. Мисс Хардиндж попросила меня добиться вашего освобождения, а ее желание сравнимо только с чувством признательности, которое я испытываю к вам.
Он сказал это искренне, по-мужски; и я спросил себя, почему же Эндрю Дрюитт никогда прежде не представлялся мне в таком благоприятном свете? Теперь мне казалось, что он изменился в лучшую сторону, вел себя как джентльмен и был во всех отношениях приятным, элегантным, благовоспитанным и рассудительным молодым человеком. Я готов был признать за ним все совершенства, но не мог простить ему, что Люси предпочла его мне.
— Люси все помнит нашу детскую дружбу, — сказал я, немного смутившись. — Когда она уходила, то сказала, что собирается предпринять что-то подобное, хотя, признаться, этого я не ожидал. Вам можно позавидовать, мистер Дрюитт, вы редкий счастливчик!
Эндрю как будто пришел в замешательство. Он посмотрел на меня, зарделся, перевел взгляд к окну, затем огромным усилием, казалось, обрел самообладание.
— Кажется, я понимаю вас, Уоллингфорд, — сказал он. — Вы намекаете на мою якобы помолвку с мисс Хардиндж?
— А на что же еще? Все, что я слышал, все, что я видел, особенно этот последний поступок, с очевидностью подтверждает мои догадки.
— Нет, это только догадки. Мне не удалось снискать расположения мисс Хардиндж, ее рука достанется лишь тому, кто завоюет ее сердце, кого она полюбит всей душой.
Что я слышу?! Я был как громом поражен. Люси не обручена с Дрюиттом, не любит его — как он сам признался — и едва ли полюбит! Думаю, Эндрю понимал мои чувства, ибо он, похоже, не прочь был продолжить разговор и, к его чести надо признать, в таком тоне, который не оставлял неприятных сомнений относительно истинного отношения к нему милой моему сердцу девушки.
— Только недавно, — говорил он, — я увидел, какую огромную несправедливость я и моя семья допустили по отношению к мисс Хардиндж. Поскольку вы старый, очень старый ее друг, буду с вами откровенен и постараюсь хоть в какой-то степени оправдаться, хотя я чувствую, что мне никогда не удастся до конца снять с себя вину. Вы сказали, что слышали, будто я помолвлен с мисс Хардиндж?
— Совершенно верно. Мне кажется, так считает ее отец, впрочем, он, должно быть, полагает обязательство условным, так как Люси никогда не вышла бы замуж без его согласия.
— В таком случае мистера Хардинджа ввели в заблуждение. Надо признать, мистер Уоллингфорд, что я давний поклонник мисс Хардиндж и очень давно сделал ей предложение. Мне было тут же отказано. Но Люси откровенно призналась, что ее сердце свободно; и я упорно продолжал свои ухаживания, вопреки ее советам, ее желаниям и даже ее настойчивым просьбам. Мне кажется, она уважает меня; я знаю, она очень высокого мнения о моей матери, которая любит ее почти так же, как я. Я надеялся, что это уважение и почитание может перерасти в любовь, и моя самонадеянность была наказана. Около полугода назад — я помню, это было вскоре после того, как мы услышали о вашей смерти, — я имел с ней объяснение на эту тему и уверился в том, что у меня нет ни малейшего шанса. С тех пор я пытался обуздать мое чувство — вы ведь знаете, что любовь без взаимности проходит, — и это мне в какой-то мере удалось; теперь, когда я рассказываю вам это, я уже не чувствую той боли, которую когда-то мог причинить мне подобный разговор. Однако я глубоко уважаю мисс Хардиндж, и единственный ее поощрительный взгляд даже теперь пробудил бы во мне былые чувства. Впрочем, у меня такое впечатление, что она не собирается выходить замуж. Но давайте уйдем отсюда, вы больше не должны здесь оставаться.
Мое состояние трудно было описать. Что значила для меня весть о моем освобождении, когда я столь неожиданно узнал, что Люси не связана никакими обязательствами? Люси, которую многие годы я считал помолвленной и безвозвратно потерянной для меня и которую я не переставал любить, хотя надежды не было. Я подумал, что Эндрю Дрюитт никогда не любил, как я, иначе он не мог бы говорить так; а может быть, дело в том, что любовь к Люси не была неотъемлемой частью его жизни с самого отрочества, как моя. В то время, как все эти мысли проносились в моем сознании, я взял Дрюитта под руку и поспешил покинуть тюрьму.
Признаться, оказавшись на улице, я воспрянул духом. Мой спутник последовал за мной, и я привел его к тому месту, где Марбл и Наб все еще возились со своим канатом. Каково же было их удивление, когда они увидели меня на свободе; мне даже показалось, что помощник был несколько разочарован, хотя он все понял, едва только увидел Дрюитта.
— Если бы ты только дождался ночи, Майлз. — Марбл угрожающе сжал кулаки. — Мы с Набом показали бы этой проклятой тюрьме, что такое моряцкая выучка. Мне даже немного жаль, что так получилось, а то проснулись бы они, когда пробьют две склянки, и нашли бы свою клетку пустой. Может, ты вернешься туда, а, дружище?
— Нет, мне вовсе не хочется исполнять твою просьбу, так что сделай милость — отнеси мой мешок обратно в пансион, где я снова собираюсь вечером повесить свой гамак. Мистер Дрюитт, я должен поспешить — отблагодарить ту, которой я обязан своим освобождением. Вы составите мне компанию?
Эндрю попросил разрешения удалиться;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69