Теперь все переменилось. Человек, вместе с которым мы смотрели в лицо опасности, человек, научивший меня моему ремеслу, тот, кого я искренне любил, на моих глазах умирает без помощи, которую я мог бы оказать ему! В мгновение ока я оказался на палубе, потравил шкоты и переложил руль. Подчиняясь моей воле, судно пошло в фордевинд, и вскоре с того места, где я стоял, у штурвала, я мельком увидел обломки недалеко от наветренной кат-балки. К тому времени ветер сильно утих, а судно глубоко погрузилось в воду и оттого двигалось очень медленно. Даже несмотря на то, что я положил руль по ветру, оно едва делало пол-узла. Я стал опасаться, что вообще не достигну цели!
По временам наступал мертвый штиль, затем снова слабыми порывами дул ветер, с трудом толкая вперед отяжелевшую глыбу корабля. Я свистал, я молился, я громко призывал ветер; одним словом, я употреблял все известные средства, от моряцких суеверий до исступленных обращений к Всемилостивому Создателю. Полагаю, мои ухищрения не дали никакого эффекта, лишь время принесло необходимые перемены. За полчаса до того, как солнце погрузилось в океан, до обломков оставалось пройти около ста ярдов. Это я определил, бросая мимолетные взгляды в их сторону: при том направлении, которого я принужден был держаться, носовая часть судна загораживала от меня мою цель, а я не решался отойти от штурвала и пройти вперед, боясь пропустить их. Я приготовил кошку: положил небольшой верп на шкафут с подветренного борта привязал к нему трос; я был уверен, окажись я в нескольких футах от дрейфующего рангоута, я смогу подцепить что-нибудь. Мне казалось теперь, будто судно совершенно не желает двигаться. Оно, конечно, шло вперед, но за пять-шесть минут преодолевало расстояние, равное своей длине. Беглые взгляды в сторону рангоута говорили мне, что еще два таких рывка, и я окажусь у цели. Я едва дышал, чтобы, не дай Бог не свернуть с правильного курса. Мне казалось странным, что Марбл не окликал меня, и, решив, что он спит, я закричал во все горло, чтобы пробудить его. «Как радостно отзовется в его сердце этот крик! » — думал я, хотя мой собственный голос показался мне неестественным и тревожным. Ответа не последовало. Потом я ощутил слабый удар, словно водорез задел за что-то, и тихий скрежещущий звук по меди обшивки возвестил о том, что судно врезалось в обломки.
Оставив штурвал, я вскочил на шкафут, подняв верп. Потом верхние реи с силой развернулись под давлением днища на оконечность нижней мачты. Я не видел ничего, кроме огромной глыбы снастей и обломков рангоута, и едва дышал от страха, боясь промахнуться. Могло случиться так, что вся глыба поплыла бы к корме, и тогда я не смог бы бросить верп; малые мачты больше не отклонялись внутрь судна, и я видел, что «Рассвет» и обломки медленно отдаляются друг от друга. Глухой удар о дно прямо подо мной заставил меня перегнуться через борт, и я увидел, что фока-рей, расположившись косвенно к мачте, одним концом скребется о борт судна. Это был единственный шанс — другого, я знал, у меня не будет, и я метнул верп в гущу обломков. К счастью, трос натянулся, и лапа якоря оказалась прямо под реем, внутри пертов, брас-блоков и других канатов, прилаженных к нокам нижних реев. Судно шло так медленно, что моя кошка выдержала и вся масса обломков подалась. Я бросился к фалам и гитовам, убавил стаксель, потом подтянул к рею бизань — я сделал это, чтобы кошка от сильного натяжения не соскочила с рея.
Надобно заметить, что вплоть до этого момента я и не смотрел в ту сторону, где предполагал найти Марбла. Я так боялся упустить обломки, что ни о чем ином не думал, ничего другого не видел. Убедившись, однако, что мой швартов не сорвется, я побежал вперед посмотреть на марс, который благодаря натяжению троса оказался точно под самым носом — через него он раньше и свалился в воду. Марс был пуст! Предмет, который я принял за Марбла, мертвого или спящего, был частью пуза грот-марселя, который был пропущен через сетку марса и закреплен там — то ли для укрытия от волн, то ли для ночлега. Каково бы ни было назначение этого гнездышка, в нем больше не было его обитателя. Марбла, вероятно, смыло волной, когда он предпринял рискованную попытку более надежно защититься от стихии или устроиться поудобнее.
Чувство разочарования, охватившее меня при виде пустующего марса, было почти столь же мучительным, как боль, которую я испытал, увидев, как моего помощника уносит в океан. Если бы я нашел его тело, на душе у меня стало бы легче: мы могли бы вместе пойти ко дну и найти вечный покой в одной могиле — в глубинах океана, который мы вместе избороздили, преодолев тысячи лиг. Я бросился на палубу, забыв о собственной участи, и горько-горько зарыдал. Там лежал мой матрас, на него я и упал теперь. В конце концов силы мои иссякли, и я заснул крепким сном. Помнится, последней моей мыслью было, что так, на этом ложе, я и пойду ко дну вместе с судном. Природа взяла свое, я даже не видел снов. Я не помню, чтобы когда-либо спал таким глубоким, освежающим сном; он длился до тех пор, пока лучи занимающегося дня не разбудили меня. Быть может, именно этому благословенному сну обязан я тем, что теперь могу поведать вам о своих приключениях.
Едва ли нужно говорить о том, что ночь выдалась спокойная; иначе ухо моряка непременно уловило бы какие-нибудь признаки тревоги. Поднявшись, я увидел, что океан блестит как зеркало и почти не колышется. Можно было заметить лишь то движение, которое часто уподобляют сонному дыханию какого-то огромного животного. Еще лежа на матрасе, я слышал, как обломки ударялись о борт судна, напоминая о своем соседстве. Не было ни единого дуновения ветра. Временами судно, казалось, вздыхало, тяжелые донные волны катились вдоль его бортов, и шум их извещал меня об их мимолетном посещении; в остальном все было так недвижно, как будто океан только возник из небытия. Я снова преклонил колени и вознес молитву Тому Грозному Существу, с которым, как мне теперь казалось, я остался наедине посреди Вселенной.
До того как я поднялся с колен, я и не думал употреблять усилия, чтобы спастись или немного оттянуть свой последний час, использовав обломки рангоута. Но когда я огляделся, когда увидел, как умиротворенно безмятежен океан, жажда жизни вновь зашевелилась во мне, я стал обдумывать мои шансы на спасение, какими бы ничтожными они ни были, и принялся искать необходимые для этого средства.
Прежде всего я еще раз проверил помпы. За ночь воды прибыло не так много, как за предыдущий день. Но все-таки она прибывала; ее было на три фута больше, чем тогда, когда я замерял глубину в последний раз, — это неопровержимо доказывало, что где-то образовалась течь, которую один я был не в силах заделать. А значит, нечего было и думать о спасении судна. Оно уже погрузилось настолько, что нижние болты фори грот-русленей были затоплены водой; мне казалось, что оно продержалось бы на поверхности воды еще сутки, если бы не повреждение, которое я обнаружил под катбалкой с левого борта после столкновения с обломками рангоута. Мне казалось, что течь произошла от этого удара, и, конечно, она на несколько часов приблизила гибель судна.
Прикинув, таким образом, сколько у меня осталось времени, я стал серьезно готовиться к предстоящему переселению на плот. В некотором смысле я не мог значительно усовершенствовать его по сравнению с прежним его состоянием; под мачтами находились реи, придававшие им необходимую плавучесть. Мне пришло в голову, однако, что, если установить брам-стеньгу и бом-брам-стеньгу с их реями вокруг марса, я смогу с помощью крышек люков соорудить помост, который в тихую погоду не только убережет меня от воды, но и, пожалуй, вместит всю провизию для одного человека на целый месяц вперед. Этим я и занялся.
Мне не составило труда открепить стеньги и установить их вокруг марса. Эта работа требовала скорее времени, нежели сил — мой труд облегчало то обстоятельство, что снасти остались на прежнем месте и почти в том же состоянии, в каком они были, когда стеньги стояли вертикально. Прочий такелаж я обрубил и, вынув шлагтовы, по одному, ногой прогнал стеньги сквозь соответствующие эзельгофты. Конечно, чтобы проделать все это, мне пришлось залезть в воду, но я нарочно сбросил с себя почти всю одежду; погода была теплая, и я почувствовал, как купание освежило меня. Через два часа брамстеньга с реем была уже надежно прикреплена к топу и эзельгофтам, которые я для этой цели распилил на кусочки. В качестве креплений я использовал найтовы, костыли — среди плотницких запасов я обнаружил их множество, — а также всевозможные инструменты.
Покончив с этой частью сооружения, я плотно позавтракал, а затем принялся класть настил на моих примитивных балках, скрепляя крышки люков. Это было несложно: крышки были длинные, а рамы на них позволили мне принайтовить их да еще прибить костылями. Задолго до того, как солнце стало в зенит, мой небольшой прочный помост уже возвышался над водой на целых восемнадцать дюймов, окруженный чем-то вроде леера, чтобы вещи не соскользнули с него. Затем я отрубил от реев все паруса и отвязал весь такелаж и металлические части, которые не нужны были для скрепления обломков рангоута. Читатель без труда сообразит, насколько после этого увеличилась плавучесть моего плота. Один фок весил гораздо больше, чем я вместе со всеми припасами, которые я бы мог уложить на свой помост. Что касается фор-марселя, от него и так мало что осталось, большую часть паруса сорвало с рея еще до того, как рухнула мачта.
Когда мой плот был закончен, я почувствовал голод; а плот, надо сказать, вышел замечательный. Величина помоста составляла десять квадратных футов, и теперь он на два фута возвышался над водой. Это не так уж много при сильном волнении, но у меня были некоторые основания надеяться, что после недавней яростной бури некоторое время продержится относительно хорошая погода. Я не был бы настоящим моряком, если бы не позаботился о мачте и парусе. Для этой цели я припас фор-бом-брам-стеньгу и рей вместе с парусом, решив установить их, когда у меня не будет других дел. Затем я съел свой обед, состоявший из остатков холодного мяса и птицы, которые мне удалось найти среди припасов в кают-компании.
После еды нужно было снабдить провизией и мой плот. Это не потребовало много времени и сил. Офицерские погреба еще не были затоплены водой; мешок галет да мешок крекеров, этого продукта исключительно американской изобретательности, немного копченой говядины, ящик бренди, два бочонка воды — вот из чего составился мой провиант. Я добавил сюда горшок масла, несколько превосходных копченых сельдей и несколько анчоусов. Мы неплохо питались в кают-компании «Рассвета», и нетрудно было бы запастись всем необходимым на месяц для шести — восьми человек. Заметив, что плот, после того как я снял с него груз парусов и такелажа, не слишком отяжелел от запасов, я стал осматриваться в поисках каких-нибудь ценных вещей, которые мне хотелось бы спасти. Приготовления, которыми я занялся, внушили мне уверенность (может быть, здесь было бы уместнее слово «надежда») в том, что мне удастся выжить, — чувство, вероятно, столь же естественное, сколь безрассудное. Я изучил все предметы, которые у меня были, критически осмотрев их с точки зрения ценности и будущей пользы; это кажется нелепым, но как цепки человеческие желания даже на пороге смерти! Как грустно покидать в море судно со всеми его хитроумными приспособлениями и зная при этом его настоящую цену! «Рассвет» вместе со своим грузом стоил, должно быть, восемьдесят тысяч долларов, а то и больше, и вот я собирался покинуть его посреди океана, почти не сомневаясь, что страховщики не вернут мне ни цента.
Последние страхуют только от крушения и несчастных случаев, вызванных стихией, в том числе пожаров; причем на застрахованном лице лежит правовое обязательство — заботиться о том, чтобы судно было надлежащим образом оснащено и укомплектовано людьми. Я полагал, что ничего бы не случилось с «Рассветом» во время недавнего шторма, если бы на его борту была вся команда полностью; а в том, что на судне не хватало людей, с юридической точки зрения, был виноват я. Я готов был позволить англичанам доставить его к ним в порт и ожидать судебного решения — закон подразумевает, что так отправляется правосудие. Здесь закон, возможно, глубоко заблуждается, но власти предержащие никогда не признают своих ошибок. Если бы во время задержки судна англичанами было допущено правонарушение, тогда по закону мне полагалось бы соответствующее возмещение убытков. Правда, задержка сама по себе могла бы разорить меня — ведь я был весь в долгах, — но закон с его прямолинейностью это нисколько не заботит. Когда бы я мог доказать, что понес убытки из-за упавших цен, возможно, я получил бы компенсацию, при условии, что суд вынесет приговор в мою пользу и противная сторона не станет обжаловать решение судьи, а если станет, то при условии, что последующие решения подтвердят первое; и если все определения суда будут в мою пользу — милорд Харри Дермонд, может быть, заплатит мне несколько тысяч в качестве компенсации. Но мыслимое ли это дело?
Я всегда брал с собой в плавание большой сундук, который приобрел в одном из первых своих походов; в нем я обычно держал деньги, одежду и другие ценные вещи. С помощью талей мне удалось вытащить этот сундук на палубу и переправить через борт на плот. Это было, пожалуй, самое трудное во всем предприятии. К нему я присовокупил мой ящик-секретер, матрас, два или три одеяла и несколько других легких вещей, которые, как мне казалось, могли пригодиться, но в то же время я в любой момент мог выбросить их в море, возникни такая необходимость. Когда все это было проделано, я счел мои приготовления законченными.
Сгущалась тьма, я изрядно устал и хотел спать. Вода прибывала очень медленно в последние несколько часов, но судно теперь осело так сильно, что мне казалось небезопасным оставаться на нем на ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69