Он не заметил, что у нее
разбита голова.
Оказывается, когда выпускали шасси, преступники подумали, что мы
снижаемся в Батуми, там ведь до Турции рукой подать, и приступили к
захвату самолета. Оглушили обеих бортпроводниц и те не успели нажать
кнопку "Нападение", трижды выстрелили в штурмана Плотко, который летел в
отпуск и был в форме работника гражданской авиации. Они приняли его за
члена экипажа. Потом Валю Крутикову, оглушенную и избитую, подтащили к
дверям пилотской кабины. С. ГАБАРАЕВ:
- Шабартян открыл дверь и получил в лицо пять пуль. Я услышал
несколько хлопков и даже не подумал, что это могут быть выстрелы.
Оказывается, в полете, на высоте, они звучат совсем иначе, чем на земле.
Звук примерно такой, словно кто-то рядом открывает шампанское.
Только когда Шабартян вскрикнул, я повернулся к нему. Увидел, как он
упал за кресло, а в кабину ворвались двое молодых ребят. Потом узнал: это
были Кахи Ивериели и Гия Табидзе. Ивериели подскочил ко мне и приставил к
горлу револьвер. Табидзе сорвал с командира наушники и ткнул в висок ствол
пистолета "ТТ". Лица, перекошенные злобой, мат, истошные вопли: "Самолет
захвачен! Берите курс на Турцию! Иначе мы всех вас перестреляем!"
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
- Бортинженер Анзор Чедия повернулся к ним и спросил: "Что вы хотите?
" Договорить ему не дали, прозвучало несколько выстрелов, он упал, завис в
кресле.
Когда они ворвались, я правой рукой нащупал свой пистолет в кармане,
но вынуть его не мог. Так и держал руку в кармане.
У нас было три пистолета: у меня, у Габараева и у штурмана Гасояна. У
каждого по обойме - 8 патронов.
Гасоян сидел внизу, при закрытых шторках, все слышал, но стрелять не
мог: перед ним был бортинженер. Когда Чедия упал, сектор обстрела
открылся...
В. ГАСОЯН:
- Вижу: надо действовать. Спасти положение могу я один. Достал
пистолет, взвел курок и выстрелил в преступника, который держал под
прицелом командира. Террорист упал. Другой головой по сторонам вертит,
кричит: "Кто стрелял? Откуда?", но пистолет у виска Габараева держит.
Я тогда и в него два раза выстрелил. Как потом оказалось, ранил. Он
закричал и выскочил из кабины. За это время командир успел выхватить свой
пистолет.
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
- Когда Табидзе упал, я развернулся в кресле и тоже начал стрелять.
Ивериели выбежал за дверь и спрятался за холодильник. Началась
перестрелка. Мы вдвоем с Гасояном стреляли, а у них, пожалуй, стволов пять
было.
У нас патроны уже кончаются, и я думаю: "Надо закрыть дверь". Но как?
В проходе лежит Шабартян, на нем Табидзе - то ли убитый, то ли раненый.
Говорю Гасояну: "Оттащи их от двери, я тебя прикрою." В это время
Валя Крутикова очнулась, приподняла голову. Они ее тоже у дверей оглушили.
Гасоян говорит ей: "Валя, помоги их оттащить".
Крутикова полулежа, полусидя вцепилась в Табидзе и оттащила его к
кухне. Шабартян был еще жив, попытался сам заползти в кабину, Гасоян помог
ему.
Я продолжал стрелять, чтобы прикрыть их, а Габараев вел самолет.
С. ГАБАРАЕВ:
- Во время перестрелки я управлял самолетом. Ахматгер крикнул мне:
"Переходи на ручное управление, создавай перегрузки!" Я так и сделал:
резко бросал машину по курсу и по высоте, чтобы сбить с ног преступников.
Над Гори командир израсходовал последний патрон. У Гасояна патроны
кончились еще раньше. Он взял мой пистолет и опять вел огонь. Мне
показалось, что стрельба продолжалась вечность, а прошло, наверное, не
больше пяти минут.
Валя захлопнула двери кабины, а сама осталась в салоне с бандитами.
В. ГАСОЯН:
- Шабартян пришел в себя, кричит: "Володя, посмотри, у меня глаз
вытек или нет?" Глянул на него и содрогнулся: все лицо в крови, во лбу
пулевое отверстие, в горле рана - из нее кровь так и хлещет. Я достал
платок, прижал его к ране на горле. Платок сразу пропитался кровью.
Туг опять началась стрельба. Бандиты стреляли в дверь, хотели сбить
замок.
Что делалось в салоне, не знаю. Думали: раз так жестоко с экипажем
обошлись - ни слова не говоря, застрелили Чедия и тяжело ранили Шабартяна,
то и в салоне всех перестреляли.
Шабартян кричит: "Не могу, ребята, спасите! Не хочу умирать!" Достал
документы, деньги, командиру протягивает, просит: "Передай жене". Господи,
о чем говорит! Чувствовал, что умирает.
Командир его успокаивал, как мог, держись, мол, Завен, сейчас сядем,
тебе окажут помощь.
При Гамсахурдиа находились некоторые, спрашивали: зачем я стрелял в
людей? Посмотрели бы они в ту минуту на Шабартяна. До конца дней не забыть
мне его лицо.
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
- Когда захлопнули дверь, я надел наушники, вышел на связь, передал,
что на нас совершено бандитское нападение: убит бортинженер, ранен
Шабартян. Потом включил сигнал бедствия.
Из Сухуми передали: "Садитесь к нам". Но я знал: в Сухуми
взлетно-посадочная полоса на ремонте, и пошел в Тбилиси. Вскоре, смотрю, у
нас на хвосте два военных истребителя, видимо, поднялись по нашему
сигналу. Доложил обстановку в Тбилиси: "Встречайте, приготовьтесь".
При снижении над Рустави первая бортпроводница Ира Химич по
внутренней связи просит: "Командир, летите в Турцию, они взорвут самолет!
Достали гранаты!" Я ей отвечаю: "Ирина, передай, что мы уже над Турцией.
Садиться будем в Турции".
Было пасмурно, дождь, туман, да и вечер уже наступил, время около
половины седьмого, думаю: "Грузия под нами или Турция - сейчас не
разберут".
В. ГАСОЯН:
- Я позже узнал, что они в салоне творили. Как только мы взлетели,
стали ходить туда-сюда, курить, пить шампанское. Наш штурман Плотко сделал
им замечание. Они его запомнили, а когда напали на бортпроводниц, подошли
к нему. Один несколько раз выстрелил в спину, другой - в грудь. Плотко
пытался закрыться рукой, у него потом из предплечья несколько пуль
извлекли.
Убили двух пассажиров - Соломония и Абовяна, над бортпроводницами,
как звери, измывались. Когда Валю Крутикову мертвую нашли, то волосы на
голове повыдергивали. Вся в крови, без волос, лежала. А Ире Химич голову
рукояткой пистолета пробили. Вот такие "борцы за свободу".
Когда мы уже садились, слышали крики бортпроводниц - бандиты
издевались над ними.
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
- Сели. Нас поставили в самый конец зоны аэропорта, рядом со стоянкой
военно-транспортных самолетов. Вижу: с двух сторон самолета солдаты с
автоматами. Угонщики заставили открыть аварийный люк, а рядом с люком
сидел пассажир - молодой солдат. Он выпрыгнул в люк на крыло, с крыла на
землю. По нему из салона стреляли, и оцепление открыло огонь, думая, что
террорист убегает. Очередями и по самолету прошлись. Габараева в ногу
ранили. Я подключил аккумуляторы, кричу по радио: "Уберите этих дураков!"
А тут и связь пропала, при стрельбе повредили радиостанцию.
У Гасояна в штурманской кабине - убитый Чедия и раненый Шабартян. Я
приказал Гасояну покинуть самолет. Он вылез через форточку. Поворачиваюсь
к Габараеву - он к ноге склонился: "Командир, я ранен". "Давай, Станислав,
вылезай", - говорю. Тот тоже вылез.
В кабине остались я и Шабартян. У него лицо все в крови, глаз вытек,
кричит, просит: "Не могу, страшная боль, дайте лекарство." И двигаться уже
не мог.
Что творилось в салоне, не видел. Только через форточку слышал: они
одного пассажира вытолкнули к двери: "Говори наши требования". Парень
вырвался, выпрыгнул, ногу сломал.
Тогда у женщины взяли ребенка, толкнули ее к двери: "Говори наши
требования. Если выпрыгнешь, убьем ребенка". Она кричит: "Заправьте
самолет, отпустите их в Турцию, а то они убьют всех пассажиров и взорвут
самолет".
Заместитель начальника Управления гражданской авиации Грузии Кадзаная
подошел к двери, стал вести переговоры, а я в форточку крикнул женщине:
"Скажите им, что мы заправимся и полетим в Турцию". Я уже видел, сзади к
нам подходил автозаправщик. Понял: решили слить топливо.
18 ноября 1983 года. Москва, Расположение группы "А".
Виталий ДЕМИДКИН, сотрудник группы "А":
- Было около 18 часов, в тире шло занятие по стрельбе. Начальник
группы Геннадий Николаевич Зайцев зашел в тир, но тут же за ним прибежал
дежурный. Он что-то доложил Зайцеву, тот поднялся в свой кабинет, и вскоре
прозвучал сигнал боевой тревоги.
Мы быстро собрались, загрузились в автобус и по дороге в аэропорт нас
ввели в обстановку: в Тбилиси захвачен самолет. Террористы действуют с
особой жестокостью - убито несколько человек.
Уже в полете получили расстановку сил и средств, кто действует в
группе захвата, поддержки, наблюдения, какими парами работаем, с какой
стороны. Руководил операцией непосредственно на самолете Михаил Васильевич
Головатов.
Игорь ОРЕХОВ, сотрудник группы "А":
- Выезжая по тревоге, не знаешь, будешь ли в группе захвата или
поддержки. Когда сказали, что я вхожу в группу захвата, ощутил какое-то
двойственное чувство: с одной стороны, радость и гордость за доверие, а
значит, и признание как профессионала, с другой - волнение, желание не
подвести.
Сразу же после объявления состава группы ребята стали помогать
подгонять нам бронежилеты, вооружение. Здесь же, в самолете, обсудили
первоначальный план действий, потом руководство собрало группу захвата,
уточнили некоторые детали.
Когда мы прилетели в Тбилиси, все силы уже были приведены в
готовность по плану "Набат". Аэропорт оцепили войска. Погода - хуже не
придумаешь: дождь, промозглый ветер, градуса два-три тепла. Темно.
Вошли в здание аэропорта в касках, в экипировке, с кейсами. Вокруг
полно людей, все таращат на нас глаза. Ведь в ту пору о группе не писали
ни слова, сверхсекретность. Мы тоже ни с кем не разговариваем, не
общаемся...
18 ноября 1983 года. Тбилисский аэропорт. Арушан ГЕВОРКЯН, авиатехник
по самолетам и двигателям Ту-134 Тбилисского авиапредприятия:
- Ночью, где-то между 23.00 и 24.00 у меня состоялся разговор с
командиром 347-го летного отряда Григолашвили. Он попросил: надо пойти на
захваченный самолет, помочь раненым и выполнить некоторые технические
работы. Сказал, что это дело добровольное и связано оно с риском. Я
согласился.
Меня отвели в комнату особого отдела. Там были председатель КГБ
Грузии генерал Инаури, офицеры спецподразделения, еще какие-то люди.
Мне сказали, что надо помочь раненому флагштурману Шабартяну,
подключить электропитание и выполнить работы, необходимые для слива
топлива с самолета.
На машине поехали к стоянке самолета: я, начальник управления
Кадзаная и три милиционера. Подошли к самолету. Кадзаная начал переговоры
с угонщиками. Они требовали дать свет в салон и заправитьлайнер. Кадзаная
сказал, что для этого нужно пропустить техника в кабину.
Бандиты потребовали, чтобы я разделся догола у них на виду. Пришлось
подчиниться.
На аэродроме ветер, дождь, замерз, заледенел. А они стоят на том,
чтобы я прошел в кабину через салон. С трудом удалось объяснить, что дверь
в кабину заперта и из салона ее не открыть. Согласились. По аварийному
канату я влез наверх, протиснулся в кабину. Вытолкнуть в форточку
Шабартяна не удалось, он был полный мужчина.
Включил аккумуляторы, преобразователи тока, в общем, сделал все
необходимое для слива топлива. Пока работал - бандиты из салона ломились,
просили открыть дверь, сулили миллионы. Потом стали угрожать. Я не
отвечал.
Закончил ремонт, спустился обратно по канату. В это время один из
милиционеров отвлекал их разговорами. Когда я спрыгнул, он сказал: "Беги".
Все время, пока бежал, милиционер (он был в бронежилете), закрывал меня
своим телом. Добежал. Оделся. Рассказал о том, что видел и слышал.
Под утро узнал, что спецподразделение быстро и умело обезвредило
террористов.
В. ДЕМИДКИН:
- В аэропорту нам дали возможность потренироваться на запасном
самолете. Все-таки волнение было - до сих пор мы работали на учебных
машинах, а тут реальный самолет, настоящие убийцы, жертвы.
После тренировки началось самое неприятное время: время ожидания. В
здании аэропорта нам отвели несколько комнат, периодически их покидали и
выдвигались к самолету. Потом вновь уходили, прятались за ангаром, за
грузовиками. Ждали. И так в течение всей ночи. В это время штаб по
чрезвычайному происшествию вел переговоры с террористами.В зависимости
отнакала этих переговоров и действовали. Они агрессивней - мы ближе к
самолету.
Там я впервые понял состояние солдата на фронте перед атакой. Его не
передать словами...
Видимо, террористы нас все-таки заметили. Дело в том, что самолет
освещался прожекторами, и делалось это весьма неудачно: наши тени были
видны из иллюминаторов. На ломаном русском языке звучали угрозы, мол,
уходите отсюда, иначе всех взорвем. Потом вдруг слышу: что-то упало нам
под ноги. Невольно весь сжался - ни бежать, ни падать нельзя. К счастью,
это оказалась не граната, а оторванная телефонная трубка.
Минуты текут, волнение нарастает, промозглый ветер с дождем, кажется,
протыкает ледяными иглами каждую косточку. Вокруг темнота, где-то вдалеке
горы. О них я судил по огонькам селений, да по фарам машины, которая
петляла по горной дороге. Луч ее то утыкался в скалу, то шарил по небу,
словно прожектор. Подумалось: увижу ли я еще раз эту ночную картину?
Вспомнились семья, жена. Моему ребенку исполнился год, один месяц и один
день. Увижу ли я своего малыша, когда ему будет год, месяц и два дня?
Но в следующее мгновение раздался плач ребенка из салона самолета, и
мысли о семье ушли. Теперь все силы души были отданы операции:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37