- Наставничек тоже мне... - шарит глазами вокруг себя, - покажи, где
железные рублевки закапываешь. - Со злостью решимость постоять за себя
тает. Настурция кривит губы и слезы обиды выкатываются из серых
округляющихся глаз.
Колодец не жалеет Настурцию давно, порешив, что жалеть глупо, а тем
более девиц ее типа: сейчас рыдает, через минуту хохочет, и снова рыдает,
и все-то им трын-трава.
На работу не хочется, и Мордасов хвалит себя за предусмотрительность:
хорошо, что вывесил "Санитарный день", а намеревался в начале "Санитарный
час", можно б и "Учет" да уж в этом месяце по три раза на неделе
учитывали, а его любимая "По техническим причинам" треснула пополам,
осколки выставлять не годится, а Стручок, гад, обещает склеить уж полгода,
то-то повинно глядел на Мордасова сегодня у машины, Колодец-то про "По
техническим причинам" и думать забыл, а Стручок помнит, а глупцы мелят,
будто в пропитых мозгах ничего не застревает.
Настурция корит себя за резкость. Дура. Подумаешь, ничего такого ей
не сказали, а от Колодца она зависит капитально; сейчас возьмет да
откажется везти ее до станции и тогда в пеших порядках по кривым улицам да
на каблуках, да в жару, еще через лесок сшибать о корневища носки едва
надеванных туфель, от досады еще и зуб прихватит по новой, будь он
неладен.
Колодец кивает на машину.
- Загружайся!
И впрямь слезы высохли в момент, как капля ацетона. Настурция ловко
устраивается на переднее сиденье со сноровкой, приходящей от ежедневного
употребления, подобно чистке зубов; в городе до вокзала и с вокзала ее
подвозят, когда за деньги, когда за так: ей ли не знать, что не всякий
стребует мзду с такой, как она.
Едут молча и Колодец ерничает про себя, что даже его, человека
привычного, колени Притыки отвлекают от вождения и средство повышенной
опасности в его руках прыгает и скачет из стороны в сторону по-жеребячьи,
а колени Настурции трясутся вверх-вниз и мелькают округлыми белыми
пятнами, стоит лишь чуть скосит глаза от лобового стекла.
Машина пересекает пыльную площадь, Колодец успевает убедиться, как
двое, прочитав табличку в окне магазина, покорно отваливают от крыльца,
стоящего на двух грубо сложенных кирпичных столбиках, раствор из швов
поспешной кладки сочится, как излишек крема меж тонких листов слоевого
торта.
Электричка Притыки через двадцать минут. Настурция обретается в
Москве и то, что она столичная, а Мордасов пригородный, тоже причина
скрыто дремлющей неприязни, момент межплеменной розни, извечный конфликт
дворянства - неважно какого свойства - и беспородности.

В один день три раза переговоры - многовато, смысл виделся только в
последних, именно в них от Шпындро зависел, если не исход целиком, то
направленность обсуждения. Игорь Иванович старался, фирмач не мог не
видеть, вел себя негоциант - не подкопаешся - сух, не многоречив,
протокольно любезен, не более.
Шпындро оценил предложение фирмы толково, не захваливая, даже вкрапив
несущественные недостатки в мякоть неоспоримых достоинств; имела значение
и последовательность изложения, не велика мудрость, а многие упускают из
вида - запоминается последнее, особенно начальниками, у них перегруз
сведений, помнят только итоговое решение, иногда даже не дословно, не
смысл, а так сказать запах - положительный или наоборот. При описании
предложенной в торги продукции Шпындро недостатки сгреб в самое начало и
потом до конца наращивал про достоинства и кончил, как скульптор резцом
высек из камня: не вижу адекватных замен! Самый высокий чин кивнул
Шпындро: мол, отшлифуйте в рабочем порядке и на подпись. Выгорело. Шпындро
откинулся на спинку кресла.
Фирмач даже не глянул в его сторону - молодчина, свое дело знает
туго.
В коридоре к Игорю Ивановичу подошел Филин, прижал к стене, начал
излюбленными междометиями и покряхтываниями осыпать, засовывая папиросу и
ломая спички, будто взволнован прошедшим обсуждением.
- Ты чего его тащил? - Филин снова вещал из дымного облака и
привычность обстановки успокаивала Шпындро.
- По всем документам его товар лучший. - Шпындро умолк: Филину смешно
его слушать, что он первогодок, помимо качеств товара имелось столько
всякого-разного, что в день не проговоришь.
- Ну, ну... - Филин скроил гримасу, не оставляющую сомнений: за
дурака что ль держишь, я браток третий десяток лет здесь в
егерях-загонщиках, мне ль про дичь разлюбезную не знать всю подноготную...
Шпындро еще не успокоился после сообщения на переговорах и сейчас
видно: побледнел сверх меры. Филин вовсе не имел в виду дознаться до
причин поддержки Шпындро продукции именно этой фирмы; разве секрет, что у
каждого свои производители-любимчики и любовь эта произрастает на почве не
бескорыстной тяги, а в результате многолетних прополок и поливок, и
щедрого внесения удобрений тем, кто хочет продать.
- В субботу в путь? - Уточнил Филин, давая передых Шпындро и намекая,
что в коридоре прицепился только по этой причине. Шпындро кивнул. -
Зайдем, потолкуем.
Секретарь проводила начальника и подчиненного калькулирующим
взглядом, учитывающим и частоту появления в последнее время Шпындро в
начальственном кабинете и простоту обращения с ним Филина, почти обнявшего
победителя последних переговоров за плечи и торжество, плохо скрытое в
глазах Шпындро - унюхал, что его берет - и многое другое, что словами не
передашь, а при опыте известном ощущаешь, будто самое что ни на есть
материальное.
Пропуская Шпындро перед собой, Филин кивнул секретарю, мол, ко мне
никого - занят.
Сели. Шпындро прицелился метнуть анекдот для разгона, но решил не
торопить события; пошутили не зло о высоком начальстве и готовность Филина
к вышучиванию министерского олимпа подчеркнула его расположение к Шпындро.
В данный момент! Игорь Иванович понимал: момент потому и момент, что не
длится вечно, и надо так все обставить, чтобы до его отбытия за рубеж
приязни не сменился противоположным; вывести отношения на высокий уровень
доверия - попотеешь, но удержать их на нем и того труднее, всякий
проходил, как после тесных уз, контактов запоем, начинает трескаться
монолит взаимности и тем глубже трещины, тем ветвистее, чем радужнее и
доверительнее сложились отношения до кризиса.
- Слушай, - Филин выложил перед собой сразу пять папирос, каждую
размял, вытряхнул крошки табака. Шпындро проникся: разговор долгий. -
Слушай, ты бабку эту в деле проверял?
Шпындро усмехнулся, мужчины, как заговорщики переглянулись, что
говорить, сказанул Филин не без подтекста, не без двойного дна. Игорь
Иванович решил не трусить, кивнул с готовностью, мол, проверял, даже руки
развел - пользовался и не единожды.
- Боязно. - Филин пыхал дымом, как паровозная труба. - На склоне лет
к знахарке. А?.. Хотя и не такие, как мы не брезговали. А?.. Если прижмет,
выбирать не приходится, - и ошеломляя виртуозной тактикой мгновенного
переключения. - Значит говоришь не тянул фирмача? Не подсоблял классовому
врагу?
Шпындро уже уяснил: страшного не будет, Филин повозится с ним, как
сытая кошка с мышью и отпустит, так, лапкой помотает и все. Даже
парировать колкость не сподобился, сразу видно - начальство крови не
жаждет, развлекается. Филин курил жадно, уверовав заранее, что
таинственная бабка перво-наперво пресечет курение и еще беспокоило
пунктирно, то вспыхнет, то отпустит: что ж Шпындро решил отделаться
единственно старухой без поддержки дачного строительства патрона? На
понижение... играть не годится. Филин, конечно, ничего не скажет, не
проявит нездоровый, так сказать с отблеском алчности, интерес, полагая,
что Шпындро и сам догадается: расположение расположением, а жизнь
диктует... От напора дурманящего дыма плыло перед глазами и дочери
привиделись обе, взбредет же в голову такая странность: арена цирковая,
Филин на четвереньках в жабо, будто собачка или обезьянка скачет по кругу,
а дочери в откровенных костюмах, заголив все, что можно, а пожалуй и
нельзя, расхаживают по бортику арены, щелкают кнутами здоровенными, будто
перед ними не согбенный папаша на склоне лет, а выездка горячих коней.
Филин отложил папиросу, успокоился, постепенно вывел разговор на
Кругова: хотел проверить, станет ли Шпындро топить соперника. Не
удержался, шельма, от шпилек, но топил по всем правилам чиновной магии: ни
единого дурного слова, все кругами, экивоками, недомолвками, закатыванием
глаз и упиранием взора в пол, мол, против товарища не хочу, но... Филин
любовался: до чего ж отшлифовали людей, как же так, вроде лучший друг
Кругову, ни одной откровенно злокачественной оценки и все же замордовал по
всем статьям.
Филин для себя уж решил сделать ставку на Шпындро - проходим он,
никаких зацепок против, ведь посылают не за достоинства, а по случаю
оглупляющего проверяльщиков отсутствия недостатков, по гладкости анкетной,
по незапятнанности послужного списка Шпындро многих превосходил. Блюл себя
строго в стенах учреждения, все правила, даже из тех, что и осторожные
перестали соблюдать, все предписания душных лет, болотных и мглистых
исполнял истово, а ведь молодой, поражался Филин, мне и то нет-нет шибанет
в голову и хочется взбрыкнуть, а как же этот довел себя до такой
покорности, удручающей даже на вид. Конечно, управляемый человек ценен
руководству, однако, если б полная подчиненность нижестоящего, его
вековечное "не моги возразить" было наиценнейшим товаром в иерархиях,
тогда б рабовладельческий строй не знал равных по производительности, ан
нет, не вышло. Филин прикурил четвертую папиросу. Куда меня занесло?
Рабовладение! Хватил, братец!
Всерьез его занимала только дача - достроить бы! - последняя ставка
всей жизни.
Поговорили задушевно о семьях, о болезнях, о жизни, умещающейся
целиком в стенах присутствия, помечтали об отпускной поре, обмолвились о
рыбалках, кострах, палатках, лодочных моторах, и автомобильных прицепах,
перебрасывались словами долго и охотно, как бы заключив основополагающее в
их сложно сплетенных отношениях. Шпындро размяк под добрым взглядом Филина
и... не удержался.
- Затеял дела домашние, ну вроде полуремонт, полуприведение в порядок
антресольного хозяйства и мест общего пользования, дело хлопотное, может и
не затевать, если... - он, будто стряхнул многолетнюю напуганность, то
набегающую на лицо, то исчезающую вовсе, как разные цвета скачущие по
диковинной тропической рыбе, - когда ехать-то?
Главное сказано и Шпындро благостно откинулся назад.
- Х-м! - Высверк пламени на спичке, дымное облако. - Х-м! Сразу уж и
ехать. Шустрые вы. Х-м! - Снова туча дымная поплыла из края в край
кабинета: кто ж дачу мне продвинет, мил человек, кто ж раздобудет эти
чертовы пробойники или как их там, чтоб толковый фундамент подвести, а
вагонку для кухни где умыкнуть, уж и деньги на нее отложены. - Слушай, -
Филин встрепенулся, сейчас он обращался на ты, а случалось и на вы, и эта
чересполосица, на диво удобная, как бы сигнализировала об отношениях, о
котировке слушателя в миг беседы. Сейчас Шпындро котировался высоко. -
Слушай, у тебя нет ходов, чтоб вагонку достать?
Шпындро помрачнел: думал обойтись бабкой да женским гардеробом для
совок из завальников-запасников жены, а всплыла вагонка: теперь размышляй
и тут образ скупо улыбающегося Мордасова подоспел на помощь. Колодец все
мог достать и не раз доказывал это; и еще почему-то Шпындро рассудил, раз
станция под боком у Мордасова, разгрузки-перегрузки, должна водиться
вагонка, это же не задник гастронома на центральной улице, где кроме
батона колбасы да закатанного в баночную жесть дефицита ни чем не
разживешься. Станция пахла вагонкой или Шпындро ничего не смыслил в жизни.
Вагонка! Ишь какой поворот. Игорь Иванович прижался к стене, передние
ножки стула задрались, чиновник размышлял явно и натужно: пусть знает,
боров, не так просто даже в дебрях мысленных нащупать путь к вагонке, а не
то что отгрузить ее, смолисто попахивающую в прелести свежеструганного
дерева.
Молчали. Филин позвонил, похмыкал в трубку. Скорее всего жене, вроде
тактично дает Шпындро соредоточиться, поскрести по донышку памяти, авось и
проклюнется вагонка; а Игорь Иванович, выйдя мысленно на Мордасова, сразу
понял: он! через него вагонка и приплывает, и сейчас прикидывал, что
сегодняшние переговоры отзвенят ему немалой благодарностью купца,
изобретательного на подношения и не скупого.
Начальник потянулся к пятой папиросе, глянул на часы и Шпындро понял:
поря отвечать, время вышло, вагонку не обойдешь, не зря Филин напрямую
увязал деревяшки с отъездом, утешало только, что сама по себе штука это не
слишком дорогая, главное разжиться вагонкой и даже, если платить выпадет
Шпындро, что ж оно и кстати: гардероб для совок плюс оплаченная вагонка,
как раз и погасят выданные Филиным предъпоездочные векселя.
- Вагонка будет, - просто пояснил Шпындро и отчего-то вспомнил: "Я
знаю город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди на белом или на
этом - не припомнишь - свете есть". Какие люди!
- Лады! - Филин привстал. - Готовься! - И прощально махнул ладошкой.
Шпындро вышел, посмотрел сквозь секретаря и досада изжелтила его лицо: к
чему готовься? к вылазке в субботу? к доставанию вагонки? к долго желанной
поездке туда? или ко всему вместе готовься, потому что командировка за
границу не есть нечто изолированное от потока жизни, а как раз и
проявляется суммой самых разных деяний, совершенных в прошлом, творящихся
в настоящем и призывно подмигивающих из будущего, когда с заморскими
дарами возвращаешься к любезному очагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38