Он захлопнул капот, залез в машину и, невзирая на привод вентилятора,
утопил акселератор до пола. Машина двинулась вперед. Теперь профессор
думал только об одном: как отыскать дорогу назад к автостраде - к залитой
светом фар и фонарей автостраде.
Стоны вентиляторного привода усилились, приобрели оттенок протеста, и
мотор содрогнулся. Маккей громко обругал его, расстроенно стукнув по рулю.
Показалась развилка. Он затормозил и, обернувшись, всмотрелся в
длинную ленту дороги, по которой поехал сперва, потом вгляделся вперед, в
неисследованную ветку. Теоретически она должна была вести прямо к
автостраде. Автострада, несомненно, находилась вон за тем невысоким
холмом. Маккей решил рискнуть.
Он поехал - медленно, осторожно, не слишком сильно напрягая двигатель
подъемом даже на пологий откос. Но дорога становилась все уже, с одной
стороны появилась сточная канава, с другой - колючая проволока изгороди, и
душа профессора ушла в пятки. Он хмурился, погруженный в глубокие
раздумья, и вдруг разглядел, что впереди возник из темноты еще один ряд
колючей проволоки. Тупик?
Нет, дорога резко свернула вправо.
Маккей сильно вывернул руль, вписываясь в поворот. Несомненно, теперь
до автострады было недалеко.
Потом внимательный взгляд Маккея привлекло дорожное покрытие впереди.
Посередине, освещенное фарами, появилось белое пятнышко. До него было
около пятнадцати футов.
Возможно, булыжник.
Маккей подъехал вплотную и лишь тогда остановился.
Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, а живот свело.
Оно поджидало его. Караулило, обогнав его в темноте.
Объехать было невозможно - слишком уж узкой была дорога.
Профессор снова попытался подать машину назад. Привод вентилятора
протестующе взвизгнул. Машина отказывалась трогаться с места. На лбу у
профессора выступили капельки пота.
Он не мог свернуть. Не мог уехать задним ходом.
Оставалось только одно. Маккей еще раз налег на акселератор и, как
мог быстро, проехал над лежавшим на дороге предметом.
Под машиной что-то глухо стукнуло. От толчка спине профессора
передалась неприятная дрожь. Судя по звуку, это была трансмиссия.
С воем и свистом заглох мотор.
Ужас приковал Маккея к сиденью.
Он поставил переключатель скорости в нейтральное положение и
попробовал включить зажигание.
Безрезультатно.
Он опустил окно и высунул голову наружу. Никаких признаков камня
позади не было. Должно быть, он все еще находился под машиной. Профессор
прислушался к темноте.
Тишину нарушал только вой ветра.
Он всмотрелся. За колючей проволокой и чем-то вроде кустов, у
дальнего края пустоши тьма казалась не такой густой. Автострада должна
была находиться там. Если бы ему удалось добраться туда, он был бы спасен.
Но сперва пришлось бы пересечь погруженную во тьму пустошь.
Он схватился за карман. Спички! Нащупав шершавую обертку, Маккей
приободрился.
Хватит ли спичек? Обеспечит ли их тусклый свет достаточную защиту от
того, что таится во тьме?
Ему в голову пришла идея.
Он включил фары на полную мощность.
После этого он отпустил ручной тормоз и, оставив переключатель
скоростей в нейтральном положении, вылез из машины.
Маккей до отказа вывернул руль влево, закрепил и, упершись плечом в
дверцу, налег на нее. Ему удалось медленно-медленно развернуть машину на
сто восемьдесят градусов так, что крыло ткнулось в колючую проволоку
ограды, а фары выкосили во мраке прямо поперек площадки, которую
предстояло преодолеть профессору, полосу. Световую дорожку, безопасную
тропинку, тянувшуюся от машины до самого гребня обрыва.
Он закрыл дверцу, потом, вспомнив о чемоданчике на переднем сиденье,
опять открыл и извлек его из машины.
Сжимая чемоданчик в руке, Маккей поднырнул под колючую проволоку
изгороди и пошел по неровному, заросшему травой и бурьяном полю так
быстро, как только мог.
Он преодолел две трети пути к крутой насыпи, и тут фары его машины
погасли.
Удивляться, как или почему это случилось, было некогда.
Паника застлала профессору глаза, и ему показалось, будто из темноты
к нему вприпрыжку движется нечто белое, большими прыжками и скачками
сокращая отделявшее его от машины расстояние.
Трясясь от ужаса, он бросил чемоданчик на землю, выхватил из кармана
коробок и чиркнул тремя спичками сразу.
Ветер рвал драгоценное пламя, делая его голубоватым. Маккей в
отчаянии прикрыл огонек левой рукой.
Он уперся взглядом в лежавший в бурьяне чемоданчик, лихорадочно
пытаясь принять решение. Боже правый, что? Что? Спички или "Лорика"? Он
мог бы зажигать спички всю дорогу до автострады, но из-за ветра неизбежно
пришлось бы пользоваться обеими руками. Кроме того, теперь его одолевали
сомнения насчет действенности "Лорики". Все равно, можно было вернуться за
ней днем.
Маккей решился.
Он развернулся и, спотыкаясь, пошел вперед, к кустам, оставив
"Лорику" лежать в траве.
Ветер вдруг сменил направление, налетел с другой стороны, и пламя
погасло.
Тьма.
Он начал рыться в кармане, чтобы набрать новую порцию спичек.
Он не успел даже вытащить их из коробка, как оно набросилось на него.
Оказавшись в кустах, Маккей некоторое время сопротивлялся, вырываясь
и брыкаясь.
Каким-то чудом ему удалось освободиться.
Или же богган, по злобе своей, просто выпустил его, играя как кот с
мышью?
Профессор, шатаясь, вывалился на автостраду и попытался кого-нибудь
остановить. Это бывало сложно и в лучшие времена. Но для человека,
внезапно лишившегося обеих рук и глаз, задача значительно усложнялась.
Наконец какой-то водитель разглядел старика, шагнувшего на дорогу
прямо под колеса его стремительно несущегося грузовика. После первого
приступа ужаса он попытался затормозить. Но было уже слишком поздно.

12
Она стояла у кухонного окна, неподвижно глядя в темноту.
Прислушиваясь к вечерним звукам, она пыталась подавить бушевавший
внутри страх. Было слышно, как в гостиной работает телевизор:
неестественно усиленные гулкие басовые ноты; обрывки музыки; рекламные
объявления; затем мужской голос, читающий одиннадцатичасовые новости. В
кабинете стучала машинка Шона. Сильный ветер колотился в стекла, тихо
постанывал под дверью подвала. В ветреную погоду всякий раз одно и то же,
подумала Энджела. Завывает во всех трещинах и щелках между полом и
фундаментом.
Она подошла к телефону и быстрым плавным движением набрала номер,
некрепко держа другой рукой трубку.
Поднеся ее к уху, Энджела ничего не услышала. Не было ни гудка, ни
даже сигналов "занято".
Она несколько раз потыкала в рычаг. Звук не появился. Она попробовала
набрать О. Ничего. Телефон молчал.
Энджела пошла в кабинет. Шон печатал пересмотренный вариант сценария,
над которым они трудились весь день.
- Быстро ты отзвонилась, - заметил он, не отрываясь от работы.
- Линия не в порядке, - невыразительно ответила Энджела.
Шон, куривший травку, затянулся и передал сигарету ей. Сделав
затяжку, она молча вернула косяк.
- Опять шотландский вяз, - сказал Шон.
Прошлая зима выдалась очень ветреной, и телефонная компания
предоставила им выбирать: провести надежную линию или лишиться чудесного
дерева. Они решили сохранить дерево.
- Как бы не пришлось его срубить.
Шон закончил абзац, который печатал, росчерком и выдернул лист из
машинки.
- Кому ты звонила?
- Черил.
Шон просмотрел страницу, которую держал в руках.
- Да? Зачем?
- Я так и не рассказала ей, что было у отца Тэггерта. - Энджела
нахмурилась, безотчетно вертя на пальце обручальное кольцо. - Или, скорее,
чего там не было.
Кивая, Шон продолжал читать.
Энджела вернулась в гостиную на диван и снова взялась за шитье. Она
выпускала в швах платье. Скоро оно должно было ей понадобиться. Она
уселась, не обращая внимания на телевизор, и дошила шов. Потом закрепила
нитку маленьким узелком и попыталась перекусить, но обнаружила, что нить
слишком крепкая. Энджела сунула руку в корзинку с рукоделием, достала
ножницы и перерезала ее. В это время в камине, взметнув облако искр,
громко треснуло полено. Энджела невольно вздрогнула и обвиняюще воззрилась
на полено, но почти сразу же расслабилась и позволила взгляду
переместиться выше, к пустому месту на каминной полке.
В комнате появился Шон с новой версией сценария, которую закончил
печатать. Он прошел к телевизору и убавил звук до безгласного бормотания.
- Хочешь прочесть? - Он подал ей стопку листов.
Энджела протянула руку и молча приняла их.
- Прости, - искренне сказал Шон.
Она быстро, исподлобья взглянула на него. Лицо Шона выражало
озабоченность, неуверенность в себе, даже раскаяние.
- За что же? - тихо проговорила она.
- За все. - Он отошел к камину и уставился на ровно горящие поленья.
- Ты хотел сделать доброе дело, - сказала Энджела, стараясь
улыбнуться. - И мне, и моему воображению.
- Я не только о камне.
- Тогда о чем?
Шон нагнулся, взял из корзины последнее полено и осторожно подложил в
пылающие угли.
- Не сейчас. Это может подождать. Потом скажу.
Он выпрямился и двинулся к двери.
Энджела озадаченно следила за его передвижениями, чувствуя неладное.
- Куда ты собрался?
Шон кивнул на опустевшую дровяную корзину.
- Надо принести еще дров.
И ушел.
Энджела в тревоге вскочила.
- Шон!
Он обернулся и увидел, что жена с полным страха лицом стоит на пороге
гостиной.
- Да ладно тебе, детка, - ласково сказал он. - Мы уже сто раз про это
говорили.
Он отпер черный ход, открыл дверь и, переступив порог, быстро
притворил ее за собой, чтобы не выстудить дом.
Дул холодный ночной ветер. Он трепал штанины Шона и пронзал свитер,
словно лезвие ножа.
Пробравшись в негустой тьме к сараю, Шон постоял, сражаясь с
деревяшкой, которой они пользовались вместо засова, чтобы держать низкую
дощатую дверь закрытой.
Дверь со скрипом открылась.
Шон пригнулся, чтобы войти - и настороженно остановился. Из сарая
доносился какой-то тихий шорох, там что-то скреблось.
Может быть, крыса. Или это ветер царапал по доскам собранными в
плотные гроздья плетями плюща.
Он просунул левую руку за дверь, отыскивая выключатель.
Есть.
Единственная лампочка, свисавшая с потолка, залила старый сарай
тусклым светом. Гниющие дубовые балки - некоторым было больше ста лет.
Внутренность сарая делили грубые деревянные стойла. В былые годы в них
загоняли свиней и лошадей. Стойкий запах хлева не выветрился и по сию
пору.
Шон принюхался. По непонятным причинам сегодня запах казался более
сильным. Более зрелым, едким, сладковатым. Должно быть, от сырости,
подумал Шон.
Ветер свистел под стрехами, задувал в пустые окошки сеновала, шуршал
и постукивал плетями плюща.
Поднырнув под стелющуюся паутину, спускавшуюся с низкой балки над
входом, Шон шагнул за дверь. Он быстро прошел мимо штабеля старых банок с
краской, оставшихся с той поры, когда он приводил дом в божеский вид, и
мимо запасных баллонов с газом, которыми они запаслись, стоило замаячить
энергетическому кризису, к первому стойлу - там были сложены дрова на
зиму.
Оглядевшись, Шон увидел прислоненный в углу топор.
Он смерил взглядом груду недавно нарубленных вязовых поленьев,
которые два дня назад ему помогли притащить Марк и Верн.
Слишком зеленые и трескучие, подумал он. Им нужно время, чтобы
просохнуть.
Он сделал еще несколько шагов и вытащил четыре толстых сосновых
полена. Их он поставил на заменявший им колоду дубовый пень и мастерски
расщепил. Собрав куски дерева в охапку и пошатываясь под тяжестью этого
груза, Шон вернулся к дверям. Он на мгновение перенес тяжесть на левую
руку, а правой неловко потянулся к выключателю. Прежде, чем щелкнуть им,
он помедлил и еще раз принюхался.
Что за гнусная вонь? Должно быть, на задах сарая сдох какой-нибудь
зверь.
Шон погасил свет.
Его схватили сзади за шею. Огромные, холодные, когтистые пальцы,
бруски ледяного железа искали дыхательное горло и сонную артерию.
Задыхаясь, Шон вырвался и обернулся, с натугой перевалив тяжелые
поленья за левое плечо, туда, где находилось то, что (или кто) напало на
него.
Безжалостная хватка ослабла; его противник легко отскочил назад,
чтобы избежать столкновения с падающими дровами.
За одно наполнившее его ужасом мгновение Шон распознал ту самую белую
фигуру, что два дня назад преследовала его на Желудевой улице. Смутно
различимая в идущем из окошек сеновала свете ночного неба, она, как
большая обезьяна, изготовилась к прыжку примерно в пяти футах от него. В
тот же миг, когда время словно бы остановилось, до Шона дошло и то, что
существо это определенно не человек. Он понял это не столько по пропорциям
его тела, сколько по величине и форме головы. Маленькая, напоминающая
череп, в полумраке она казалась состоящей главным образом из огромного
рта. Никаких других черт лица Шон разглядеть не сумел - ни глаз, ни носа,
ни даже ноздрей, хотя утверждать это с уверенностью было невозможно. Зато
в лицо тугой волной ударил невероятный смрад, исходивший от твари -
резкий, сладкий запах тлена, который Шон почувствовал, едва зашел в сарай.
Он почувствовал растущее отвращение: ему вдруг стало ясно, как сильно эта
вонь напоминает другую, незабываемую, ту, что не в состоянии были скрыть
во Вьетнаме застегнутые на молнию мешки с трупами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36