Значит, мой рассказ слушал внимательно. — Могли там оставить машину, незаметно вернуться в Польшу, сделать со своими сообщниками что угодно, вернуться к машине и фактически отбыть из страны на следующий день. Или поздним вечером в тот же день.— И все это для того, чтобы потом вот здесь, перед вами, выглядеть идиоткой?— Не обязательно. У вас что-то могло сорваться, что-то не вышло. Протокол мы все-таки составим.Нашу беседу с большим интересом слушали два сотрудника управления, видимо подчинённые полковника. Их отправили за стенографисткой и магнитофоном. Мы обосновались в этой же комнате, полковник все-таки учёл мою просьбу, несмотря ни на что. Подозреваю, ему здорово хотелось погонять меня по лестницам! Доброе сердце… А может, просто времени не было?Я очень старательно повторила свой отчёт, расхождения с истиной выполняя столь деликатным слаломом, что самой понравилось. Надеюсь, все в точности совпало с первоначальным вариантом. Охотно подписала показания, а потом начались неприятности.Тщательно складывая странички протокола, полковник невзначай поинтересовался:— А кроме вас кто-нибудь ещё видел голову?Вопрос застал меня врасплох, я не знала, как лучше ответить. Не хотелось вмешивать в это дело Гжегожа, да и к тому же мы с ним не согласовали своих показаний, мог вывести меня на чистую воду, сам того не желая.— Значит, кто-то видел, — с удовлетворением констатировал наблюдательный полковник. — Кто такой?Я решилась— В протокол этого не записывайте, на плёнку тоже не надо, скажу вам на ушко, так сказать, не для протокола. Видел её мой давнишний хахаль, у него жутко ревнивая жена, к тому же больная, и головой ручаюсь… Тьфу, только не головой!… Наверняка вам не впервые приходится с таким сталкиваться в своей практике. Я виделась с ним в Париже.— И что?— И поскольку эта голова меня прямо ошарашила, я ему сказала о ней. Мы вместе переложили её в сумку-холодильник. Стало жарко, я вам уже говорила, он боялся, что она испортится.— Прикажете его разыскивать через французскую полицию?— Избави вас Бог! Я же говорю, у него жена… Вон у вас под рукой телефон. Можете ему позвонить, он как раз на работе.— Прошу вас, позвоните вы.Мысленно перекрестившись, я извлекла записную книжку, полистала и набрала номер телефона Гжегожа. Нет худа без добра, хоть голос его услышу. Услышала и печально проговорила в трубку:— Гжесь, это я. Доехала, все в порядке, оказалось, нога прелестно сломана, гипс не нужен, но голову у меня все-таки свистнули. Я сейчас звоню из Главного управления полиции, они в голову не верят, и пан полковник очень желал бы с тобой поговорить.Гжегож ответил не раздумывая:— Хорошо, давай его. Ты рассказала только о катастрофе, больше ничего.Передав полковнику трубку, я облегчённо перевела дыхание. Умница Гжесь все понял, а болтливым он никогда не был.Полковник развёл настоящий Версаль. Правда, их разговор я слышала несколько односторонне, по репликам полковника догадываясь о том, что сказал Гжегож, но поняла: он подтвердил — голова существовала, была самой что ни на есть настоящей, хранилась у меня в багажнике, а ногу я действительно сломала и два дня просидела на холодных компрессах со льдом.Положив трубку, полковник подумал и сказал:— Знаете что? Я вам верю. Разумеется, вы могли предварительно согласовать показания, но какой смысл? Все это настолько глупо, что наверняка правда. А относительно катастрофы мы, конечно же, все выясним. Пока вы свободны.Пока… Ничего себе, хорошенькое словечко. У меня реквизировали и сумку-холодильник, и ананас, на что я охотно согласилась и поспешила воспользоваться свободой.Гжегожу я позвонила из знакомого книжного магазина. Ясное дело, он ждал моего звонка. Услышав его голос, начала без предисловий:— Наврала я вот о чем. Ни слова о письме, могла ведь его ещё не прочитать. Ни словечка о ксёндзе в Груйце. Это самое нашла уже подъезжая к Парижу, хотела возвращаться, но тут нога подвернулась, пришлось задержаться с отъездом. Остальное — как все было в самом деле.— Логично, — поддержал меня Гжегож, — сам бы так поступил. О полиции я сказал правду, ты поняла? Не было смысла впутывать французскую полицию и так далее. А что ты получила вместо головы?— Свежий ананас. Потрясающий экземпляр!— Даже остроумно, подходяще. А где…— Или в Штутгарте, или в Болеславце, думаю, наконец научились отключать мою сирену. Впрочем, уводить машину они не собирались, им было достаточно отключить наружную сигнализацию. Менты в общем мне поверили, интересно, что станут делать. А я съезжу в Груец. Если что придёт в голову — позвони…В Груец я отправилась немедленно.— Да, чаще всего исповедую именно я, — так ответил на мой вопрос викарий груецкого костёла, ещё довольно молодой симпатичный мужчина, очень похожий на учителя закона Божьего в нашей начальной школе. — Но ведь фамилий исповедуемых мы не знаем. Хотя, минутку, как вы сказали? Елена Выстраш? Кажется, я слышал эту фамилию… — Викарий задумался, нахмурив брови, затем внимательно поглядел на меня. — А собственно, почему это пани интересует?Я молча вынула письмо Елены и подала ему. Дождавшись, когда он кончил читать, сказала:— Так вот, проше пана, извините, проше ксёндза, на эту Елену я наткнулась сразу же после столкновения машин на шоссе под Лодзью. Хорошо рассмотрела несчастную, она успела мне сказать два слова, а вскоре после этого обнаружила в багажнике своей машины её отрубленную голову. Вернее, обнаружила уже после того, как проехала с ней пол-Европы. Вернулась в Варшаву, чтобы сдать голову в полицию, и тут выяснилось — её у меня похитили. Объясните же, ради Господа, что все это может значить? Если Елена у вас исповедывалась, а в письме она написала об этом, так поясните хотя бы… Нет, нет, я знаю, тайна исповеди — святое дело, я и не прошу вас выдать мне её, но ведь не исключено, исповедь поможет вам понять, что же произошло, и вы сочтёте возможным дать мне какие-то указания, посоветуете, как поступить.Ксёндз в обморок не падал, восклицаний никаких не издавал, но было видно, очень встревожился. Очень долго молчал, потом не торопясь заговорил:— Да, я вспомнил, действительно, она у меня исповедывалась. И вот теперь мертва… Вы уверены, что это была именно Елена? Пожалуйста, расскажите поподробнее, как все произошло.Я как на духу рассказала ксёндзу викарию все. Нахмурившись, выслушал он меня, не перебивая, очень огорчился и наконец заявил:— Разрешите, я подумаю. Боюсь, дело гораздо серьёзнее, чем я предполагал. А теперь, понимаете, мне необходимо для себя уяснить, что мне известно об исповеди этой несчастной, а что стало плодом собственных умозаключений. На собственные умозаключения тайна исповеди не распространяется. Вы разрешите пока не возвращать вам её письмо?— Разумеется, пожалуйста.Договорились — я через час вернусь. Этот час я просидела в машине, прогулки мне были ещё не по силам. Правда, у меня хватило такта отъехать от костёла на почтительное расстояние, чтобы не давить на психику ксёндза. Достаточно уже и того, что я впёрлась на машине прямо во двор костёла, подъехала к самому входу, что было не только неприлично, но и наверняка запрещено, не хватало ещё и после беседы с ксёндзом торчать у него под носом. Беседовали мы перед входом в костёл, потом викарий удалился в ризницу, проявив деликатность и не сделав замечания насчёт машины, но ведь выходя мог на неё наткнуться, увидеть, как я торчу в ней, не сводя взгляда с костельных врат, и счесть это психическим воздействием. Нажим на психику в любом человеке вызывает протест, а ксёндз тоже человек.Этой своей идиотской тактичности я себе потом простить не могла…Вторично подъехав к костёлу, я была поражена столпотворением у его входа. Стояла машина «скорой помощи» и две полицейские, двор оцепила полиция, меня тоже не пустили. Из костёла выбежали два санитара с носилками, на которых, прикрытый простыней, кто-то лежал. Вокруг меня голосили бабы, из их воплей я разобрала лишь «антихрист» и «святой человек».Опустив в машине стекло, я громко вопросила, что случилось. Отвечать мне кинулись сразу все.— Пани, нашего ксёндза викария убили, преступники, антихристы окаянные, нет на них грома небесного, не так давно святые мощи из костёла украли, совсем страх Божий люди потеряли, теперь вот прямо в костёле нашего викария убили, да не в костёле, а в ризнице, ну все равно в костёле, всю голову бедняге разнесли топором, да не топором, застрелили сердечного, такой золотой человек был, поискать, теперь костёл осквернили, весь кровью забрызган, такой рекой и текла до самого алтаря, наверняка хотели ограбить дом Божий, а наш викарий не побоялся богохульников, грудью на защиту бросился…Уже больше не слушая баб, я сидела как громом поражённая. Ужасная мысль пронзила сердце: ведь это я убила викария!Дура безмозглая, разговаривала с ним на виду у всех, на паперти, он из вежливости вышел ко мне, чтобы не заставлять женщину с больной ногой подниматься! И я, ослица, не скрываясь дала ему письмо Елены! Все получилось случайно. Подъехав, я спросила костельного сторожа, есть ли сейчас в костёле кто-нибудь из здешних ксендзов, и сторож пошёл узнать. Оказался тот самый викарий, у которого исповедывалась Елена. Кто же мог знать… Смилуйся надо мной, Господи!Бабы вокруг по-прежнему голосили. Я подняла стекло, от воплей разбаливалась голова, а она и без того отказывалась работать, так оглушило случившееся. В собственное оправдание могу сказать, что я даже не подумала — вот, так я и не узнаю, что же произошло. Нет, меня целиком и полностью оглушило сознание собственной вины за гибель ни в чем не повинного человека. Действительно просто рок какой-то… Потом пробилась все-таки в голову капелька здравого смысла, вспомнила двух санитаров с носилками, как они бежали к машине «скорой», как та рванула с места и помчалась, завывая. Не стали бы они так торопиться, если бы везли труп. Видимо, в ксёндзе ещё теплилась жизнь, может, есть шансы на то, что удастся его спасти. И вот ещё полицейские… Езус-Мария, если они меня тут прихватят, не удастся выкрутиться. Ведь если бы даже письмо Елены я прочла уже после того допроса в управлении, я просто обязана была туда позвонить, передать вещественное доказательство, а не приставать к ксёндзу!…Затаившись, я тихо сидела до тех пор, пока не уехала полиция, пока народ не стал расходиться из костёла после мессы. И только когда никого не осталось, опять решилась заехать во двор костёла. У входа беседовали два ксёндза, похоже, один из них пробощ. Вышла из машины и, отчаянно хромая, дрожа всем телом от волнения, потащилась к ним.— Простите, ведь вы ксёндз пробощ? — обратилась я к старшему из священнослужителей. — Теперь я уже совсем не знаю, что делать. Боюсь, это из-за меня стреляли в ксёндза викария, и умоляю вас, ради всего святого, поговорите со мной!Естественно, эти слова я произнесла чуть слышно, какие-то старушонки все-таки крутились поблизости и наверняка линчевали бы меня, услышь, что их обожаемого викария убили из-за меня, но пробощ не был глухим, услышал, кивнул и, вежливо взяв меня под руку, произнёс:— Пошли, дочь моя, давайте…Я не дала ему закончить, громко вскрикнув, ибо проклятая нога угодила на неровность между плитками двора. Хорошо ещё, что вместо обычного проклятия «О, к…!», я успела выкрикнуть одно «О!».— Что с вами, дочь моя? — встревожился ксёндз.— Ничего особенного, отец мой, просто ногу сломала, но ходить могу, если недалеко…Недалеко оказалось какое-то хозяйственное помещение. Меня усадили в кресло, наверняка епископское, но за древностью уже вышедшее в отставку. Сам ксёндз занял место в столь же древней исповедальнице без верхних стенок и поинтересовался, о чем я желала с ним побеседовать. Набравши в грудь побольше воздуха, я в третий раз за день рассказала свою историю. Слушатель оказался внимательный и терпеливый. Когда закончила, только и произнёс с лёгким укором:— Действительно, все обернулось не наилучшим образом.Помолчав, ксёндз спросил:— А где же письмо этой… Елены, вечная ей память?— Письмо я оставила ксёндзу викарию, он сам попросил. Ради Господа, скажите же, что произошло с викарием, не то меня совесть насмерть замучает!Пробощ тяжело вздохнул.— Все произошло в ризнице, там кто-то спрятался, ведь двери не запираются, и выстрелил в викария. Стрелял из пистолета с глушителем, не удивляйтесь, мы, слуги Божии, тоже смотрим телевизор. Он не убит, но рана тяжёлая. Доктор Петркевич — великолепный хирург, мы все будем молиться, уповаем на Господа, надеемся, что с его помощью доктору удастся спасти нашего викария. К счастью, в момент покушения в ризницу вошла одна из наших прихожанок, преступник не сумел выстрелить второй раз и сбежал. К сожалению, прихожанка, женщина преклонного возраста, ничего не поняла и никого не заметила, хорошо, хоть шум подняла. Мы сбежались, вызвали «скорую», приехала полиция… Господи, воля твоя!Я испустила такой вздох облегчения, что свободно могла надуть паруса знаменитого учебного парусника «Дар Поморья».— Слава тебе Господи! Увы, колени преклонить не могу. Не дай Бог… до конца дней своих не простила бы себе! Конечно, я не нарочно, обратиться к ксёндзу викарию меня заставило письмо несчастной Елены. Я коротко перескажу вам его содержание. А кроме того, возить по разным странам человеческую голову в багажнике своей машины, это, скажу я вам, так просто не забывается. Наверняка все это связано с каким-то преступлением и в то же время относится ко мне, но вот каким боком — не пойму, а хотелось бы понять. Да, в полицию я обратилась, они не очень-то мне поверили и что предпримут — не имею понятия. Ксёндз викарий был единственной моей надеждой, я кинулась к нему, и вот результат…— А вы не предполагаете, что за вами следили?— Понятия не имею. Не исключено, Елена перед смертью могла наговорить преступникам много лишнего, возможно, несчастную пытали. Господи, я уже не знаю, что и думать! А не мог преступник забрать её письмо у викария? Может, из-за него и стрелял.— Боюсь, дочь моя, стрелял он не из-за письма, а из-за сведений, которыми располагал ксёндз викарий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35