Отказаться было бы неучтиво.
– Почему ж нет? – сказал он.
Она обняла его за шею, наклонила его лицо и поцеловала со страстной, неопытной настойчивостью, невероятно трогательной. Она была надушена цветочными духами, резкими и сладкими, единственными, возможно, которые она могла себе позволить. Ему суждено было помнить этот запах до конца своих дней.
Молли прижалась к Девлину, и он нежно сказал ей на ухо:
– Тебе семнадцать, а мне уже все стариковские тридцать пять. Ты об этом подумала?
Она подняла на него невидящие глаза:
– О, ты чудесный, такой чудесный.
Глупые, банальные слова, над которыми при других обстоятельствах можно было бы и посмеяться, но не сейчас. И никогда. Он нежно поцеловал ее в губы.
– Иди!
Не пытаясь протестовать, Молли ушла. Где-то глухо залаяла собака, хлопнула дверь. Снова начался дождь. Опустив голову, Девлин устало потащился домой.
Вдруг в камышах зашуршало, и дорогу ему преградила фигура.
Несмотря на дождь, туч было немного, и в свете четверти луны Девлин увидел наклонившегося над ним Артура Сеймура.
– Я говорил тебе, – сказал он, – я предупреждал тебя, но ты не послушал. Теперь придется тебя проучить.
В мгновение Девлин сбросил двустволку с плеча. Она была заряжена, но это не имело значения. Он взвел оба курка и ткнул конец ствола Сеймуру под подбородок.
– Тихо, – приказал он, – у меня разрешение сквайра отстреливать хищников, а ты на земле сквайра.
Сеймур отпрыгнул назад:
– Я до тебя доберусь, смотри. И до этой грязной сучки. Я вам обоим отплачу. – И побежал в ночь.
Девлин закинул двустволку за плечо и под усилившимся дождем пошел домой. «Сеймур сумасшедший – нет, не так, просто безответственный». Угрозы Сеймура его ничуть не беспокоили, но когда он подумал о Молли, внутри у него все сжалось.
– Господи, – прошептал Девлин, – если он тронет ее, я убью ублюдка. Убью.
Глава 9
Пистолет-пулемет «стен» считался, пожалуй, самым лучшим оружием массового производства второй мировой войны и находился на вооружении большинства английских пехотинцев.
С виду он был сделан грубо, но выдерживал небрежное обращение, был надежнее любого другого оружия этого типа. Его можно было разобрать в секунды, положить в сумочку или карман пальто – факт, который делал его бесценным для различных групп Сопротивления в Европе, которым англичане сбрасывали «стен» с парашютами. Брось его в грязь, наступи на него ногой – он будет стрелять не хуже, чем самое дорогое ружье.
Образец МК118, специально разработанный для «коммандос», имел глушитель, действие которого было поразительным: при выстреле раздавалось лишь щелканье затвора, да и то слышимое на расстоянии до двадцати ярдов.
Утром вереду, 20 октября, на импровизированном стрельбище среди песчаных дюн в Ландсвоорте унтер-офицер Вилли Шайд держал в руках новенький пулемет. Вдали стоял ряд целей – фигуры наступающих томми в натуральную величину. Шайд выпустил весь магазин слева направо в первые пять фигур. Жутко было видеть, как пули рвут цели, а слышно только щелканье затвора. На Штайнера и его немногочисленную команду, стоявшую позади него полукругом, это тоже произвело сильное впечатление.
– Отлично! – Штайнер протянул руку, и Шайд передал ему «стен».
– Право, отлично! – Штайнер осмотрел пистолет и передал Нойманну.
Нойманн внезапно ругнулся:
– Черт побери, дуло раскалилось.
– Точно, господин старший лейтенант. Надо быть осторожным и держаться за парусину чехла. Глушитель раскаляется быстро, когда стреляешь, как из автомата.
Шайд, маленький, незаметный человечек в очках со стальной оправой и в невероятно потрепанной форме, прибыл с артиллерийского склада в Гамбурге. На стрельбище, пройдясь вдоль ряда образцов различного вида оружия, разложенного на куске парусины, он сказал, обращаясь к команде Штайнера:
– Пистолет-пулемет «стен» с глушителем и без него будет вашим оружием. Что касается легкого пулемета «брен», то он хуже нашего М642, но это отличное оружие для небольших подразделений. Он делает отдельные выстрелы и очереди по четыре-пять патронов, так что очень экономичен и исключительно точен.
– А ружья? – спросил Штайнер.
В это время Нойманн тронул его за плечо, и, повернувшись, полковник увидел, что со стороны Ийссеммеер на бреющем полете появился самолет и начал заходить на посадку.
Штайнер сказал:
– Несколько слов, унтер-офицер. – Он обернулся к своей команде: – С этого момента вы выполняете все, что скажет унтер-офицер. Вам даются две недели, и я жду, что к концу срока вы сможете разбирать и собирать эти штуки с закрытыми глазами. – Он посмотрел на Брандта: – Если унтер-офицеру потребуется помощь, позаботьтесь, чтобы он ее получил. Ясно?
Брандт вытянулся по стойке «смирно»:
– Слушаюсь, господин полковник.
– Хорошо, – взгляд Штайнера, казалось, проникал в душу каждого. – Большую часть времени мы со старшим лейтенантом Нойманном будем здесь с вами. Не беспокойтесь. Обещаю вам что совсем скоро вы узнаете, в чем дело.
Брандт скомандовал:
– Смирно!
Штайнер отдал честь, повернулся и поспешил к полевому автомобилю, стоявшему невдалеке. Нойманн последовал за ним. Когда они подъехали к главным воротам взлетной полосы, дежурный военный полицейский, открывая их, неуклюже отдал честь. Другой рукой он держал ворчащую сторожевую собаку.
– В один прекрасный день этот зверь вырвется, – сказал Нойманн, – честно говоря, не думаю, что он знает, на чьей он стороне.
Самолет приземлился, и четыре или пять механиков помчались к нему на маленьком грузовичке. Нойманн поехал за ними и остановился в нескольких ярдах от самолета. Штайнер в ожидании Радла закурил сигарету. Нойманн сказал:
– С ним кто-то прилетел.
Штайнер, нахмурясь, смотрел, как Макс Радл подходит к нему, весело улыбаясь.
– Курт, как дела? – крикнул он, протягивая руку.
Но Штайнера больше интересовал его спутник, высокий, элегантный молодой человек с эмблемой «мертвая голова» на эсэсовской фуражке.
– Кто ваш приятель, Макс? – тихо спросил он.
Натянуто улыбаясь, Радл познакомил их:
– Полковник Курт Штайнер – унтерштурмфюрер Гарви Престон из Британского свободного корпуса.
* * *
Старую гостиную в фермерском доме Штайнер переоборудовал в мозговой центр операции. В комнате у стены стояли две походные койки для него и Нойманна, в центре – два больших стола с картами и фотографиями Хобс Энда и всего района Стадли. Здесь же стоял великолепно сделанный, но еще не законченный объемный макет.
Радл с интересом разглядывал его, держа в руке стакан бренди. Риттер Нойманн стоял по другую сторону стола, а Штайнер ходил взад-вперед у окна, яростно куря.
Радл сказал:
– Отличный макет. Кто его делает?
– Рядовой Клугл, – ответил Нойманн, – он был, по-моему, художником до войны.
Штайнер нетерпеливо обернулся:
– Давайте о деле, Макс. Вы серьезно думаете, что я возьму этого... этого?..
– Это идея рейхсфюрера, а не моя, – мягко пояснил Радл. – В подобных делах я подчиняюсь приказам, мой дорогой Курт, а не отдаю их.
– Он, должно быть, спятил.
Радл кивнул головой и подошел к буфету, чтобы налить еще коньяка.
– Мне думается, вы не первый это говорите.
– Ну хорошо, – сказал Штайнер, – посмотрим на это с чисто практической стороны. Для того чтобы дело удалось, потребуется высокодисциплинированная команда, которая будет действовать как один человек, думать как один. Именно такой отряд у нас есть. Мои парни были в аду и вышли из него. Крит, Ленинград, Сталинград и несколько других мест. Я с ними прошел каждый шаг. Макс, бывают случаи, когда мне не приходится даже отдавать команду.
– Я это прекрасно понимаю.
– Так как же, черт побери, будут они действовать, имея аутсайдера, да еще такого, как Престон? – Он взял карточку, которую ему передал Радл, и потряс ею: – Мелкий жулик, позер, играющий всю жизнь даже перед самим собой. – Он с отвращением отбросил карточку. – Он даже не знает, что такое настоящая солдатская служба.
– И что гораздо важнее, как мне кажется, – вставил Риттер Нойманн, – он никогда в жизни не прыгал с парашютом.
Радл вынул русскую папиросу, Нойманн поднес ему спичку.
– Я думаю, Курт, что сейчас у вас эмоции берут верх над здравым смыслом.
– Ладно, – сказал Штайнер, – моя американская половина ненавидит это вшивое отродье, потому что он предатель и перебежчик, а моя немецкая половина тоже не очень-то к нему расположена, – он раздраженно покачал головой. – Послушайте, Макс, вы представляете себе, что такое тренировка прыжков с парашютом? – Он обернулся к Нойманну: – Расскажи ему, Риттер.
– Чтобы получить значок парашютиста, надо сделать шесть прыжков и еще не меньше шести в год, чтобы сохранить его, – сказал Нойманн. – Это требование одинаково для всех, от рядового до генерала. За прыжки платят от шестидесяти пяти до ста двадцати марок в месяц, в зависимости от чина.
– Значит? – спросил Радл.
– Чтобы заработать их, тренируешься два месяца на земле, первый прыжок делаешь один с высоты шестисот футов. После этого пять групповых прыжков в разное время суток, в том числе и ночью, все время снижая высоту, и наконец грандиозный финал. Прыжок с девяти самолетов одновременно со сбрасыванием техники в боевых условиях с высоты менее четырехсот футов.
– Впечатляюще, – сказал Радл, – но Престону-то спрыгнуть надо только один раз, правда ночью. К тому же на протяженное и удлиненное побережье. Отличная зона приземления, как вы сами признали. Я бы считал, что нет необходимости хорошо тренировать его ради одного прыжка.
Нойманн в отчаянии обернулся к Штайнеру:
– Что еще ему сказать?
– Ничего, – ответил Радл, – потому что Престон полетит, так как рейхсфюрер считает это удачной идеей.
– Ради бога, – сказал Штайнер, – это же невозможно, Макс, неужели вы не понимаете?
– Я возвращаюсь утром в Берлин, – ответил Радл, – поедем со мной, и скажите ему сами, если вы так настаиваете. Может, лучше не ехать?
Штайнер побледнел:
– Черт бы вас побрал, Макс, я не могу, и вы знаете почему. – Какое-то мгновение казалось, что он не может говорить. – Мой отец – как он? Вы его видели?
– Нет, – сказал Радл, – но рейхсфюрер поручил мне сказать вам, что в этом деле вы имеете его личную гарантию.
– А что, дьявол побери, это должно означать? – Штайнер глубоко вздохнул и иронически улыбнулся: – Я знаю одно. Если нам удастся захватить Черчилля, которым – теперь я могу вам это сказать – я всегда восхищался, и совсем не потому, что у нас обоих матери американки, то мы в любой момент можем спрыгнуть на штаб гестапо на Принц-Альбрехтштрассе и захватить этот кусок дерьма. Если подумать, то – неплохая идея. – Он усмехнулся Нойманну: – Как ты думаешь, Риттер?
– Значит, вы берете его? – быстро спросил Радл. – Я говорю о Престоне.
– Да возьму я его, – сказал Штайнер, – только к тому моменту, когда я кончу его тренировать, он пожалеет, что родился на свет. – Он повернулся к Нойманну: – Ладно, Риттер. Приведи его, и я покажу ему, через какой ад предстоит пройти.
В прошлом, когда Гарви Престон был актером, ему как-то пришлось играть в знаменитой пьесе «Конец пути» доблестного юного британского офицера времен первой мировой войны. Храбрый, уставший от войны молодой ветеран, старый не по годам, способный встретить смерть с усмешкой на лице и со стаканом, поднятым, хотя бы символически, в правой руке. В конце пьесы накат землянки проваливался, занавес падал, и Престону надо было просто подняться и идти в артистическую уборную смывать кровь.
Но теперь все происходило на самом деле. Ему стало жутко, я внезапно затошнило от страха. Дело было не в том, что он потерял веру в способность Германии победить. Он безоговорочно верил в это. Просто он хотел остаться в живых и самому увидеть этот славный день.
В саду было холодно. Гарви нервно ходил взад-вперед, куря сигарету и с нетерпением ожидая появления хотя бы какого-нибудь знака из фермерского дома. Нервы его были напряжены. На пороге кухни появился Штайнер.
– Престон, – позвал он по-английски, – войдите.
В гостиной Штайнер, Радл и Нойманн стояли вокруг стола с картами.
– Господин полковник, – начал Престон.
– Заткнись, – холодно бросил ему Штайнер и кивнул Радлу: – Приказывайте.
Радл официально произнес:
– Унтерштурмфюрер Британского свободного корпуса Гарви Престон, с этого момента вы считаетесь в полном и абсолютном подчинении подполковника парашютного полка Штайнера. Это непосредственный приказ самого рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Понятно?
В глазах Престона Радл мог быть одет в черный капюшон, потому что слова его прозвучали как смертный приговор. На лбу у него выступил пот, когда он повернулся к Штайнеру и заикаясь сказал:
– Но господин полковник, я никогда не прыгал с парашютом.
– Это самый меньший из ваших недостатков, – угрюмо ответил Штайнер, – но уж поверьте мне, мы всеми займемся.
– Господин полковник, я должен протестовать, – начал Престон, но Штайнер обрушился на него, как меч.
– Заткнись и поставь ноги вместе. Учти на будущее: будешь говорить только тогда, когда к тебе обратятся. – Он обошел Престона, который встал по стойке «смирно». – Все, что ты сейчас представляешь собой, – это балласт. Ты даже не солдат, так, красивая форма. Но придется постараться измениться, верно? – В гостиной стояла тишина, и Штайнер совсем тихо повторил вопрос на ухо Престону: – Верно?
Своему голосу он придал такую угрозу, что Престон поспешно ответил:
– Да, господин полковник.
– Хорошо. Теперь мы понимаем друг друга. – Штайнер опять встал лицом к нему: – Первое. Мы, четверо в этой комнате, единственные, кто знает цель, ради которой мы собрались в Ландсвоорте. Если по твоей вине еще кто-нибудь узнает, прежде чем я сам найду нужным рассказать, я расстреляю тебя. Понял?
– Да, господин полковник.
– Что касается чина, то с этого момента у тебя его нет. Лейтенант Нойманн позаботится, чтобы тебе выдали комбинезон парашютиста и маскхалат. И ты не будешь отличаться от тех, с кем будешь тренироваться. Конечно, тебе придется дополнительно потрудиться, но об этом мы поговорим позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46