Примерно таким невзволнованным голосом спрашивают: "интересный мужчина, не
угостите ли шампанским?" Но все равно бабское чутье у нее будь здоров. Там,
в Большом Доме, дамочка старалась не глядеть на меня, я тоже на нее не
пялился, однако она почуяла-таки любопытство с моей стороны. И сейчас в
вечернем полумраке, луч уличного фонаря выхватывал ее ножку от сверхмодного
короткого сапожка и далеко за коленку. Даже шубка распахнулась самым
надлежащим образом.
Теперь надо отделаться парой фраз о квалифицированности товарища
Коссовского, о гуманном советском суде, подождать пока догорит ее быстрая
американская сигарета, и выпроводить вон. Но я некстати вспомнил Затуллина
с его "образом врага" и, напротив, Сайко с его "бережным" отношением к
филологам и даже спекулянтам-валютчикам, поэтому буркнул невпопад.
- Да-да, я помню рекомендации классика. "И милость к падшим призывал". Вы,
наверное, филолог?
- Я врач-инфекционист, в Боткинской больнице работаю, гепатит лечу,
дезинтерию, сальмонеллез.
- Ну, так и лечили бы себе запор с поносом, пробки в задницу вставляли бы,
никто бы вас не тронул, не тридцать седьмой же, и не пятьдесят первый. А то
ведь вляпались в такое дерьмо, что вам на своей работе и не снилось.
- У меня муж усвистал в Америку два года назад. Он - тоже инфекционист.
Сейчас в Бостоне работает.
- Два года назад проще было. Ну, а вы-то чего, гражданка Розенштейн,
заменжевались и отъединили свою судьбу от моторного супруга?
- У меня дед был старым большевиком-ленинцем, даже улицу в его честь
прозвали. Папашу в том же преданном духе вырастил. Предки мои,
преподаватели научного коммунизма, никуда бы не двинулись. Не могла же я их
бросить и мчаться куда-то с Иосифом.
- Ясно, свободолюбивый муж Ося - ненадежный, батька с мамкой, хоть и
доценты марксизма-ленинизма, все-таки опора. Ну, и когда вы встали на
скользкую тропку антисоветизма?
- Отца год назад инфаркт скосил, на Запад не захотел, так уехал вниз. Я бы
сейчас с мамой и дочкой, конечно, отчалила, но не пускают. Иосиф попробовал
мне посодействовать через сенатора, который по таким поводам письма пишет
Брежневу и в Верховный Совет. Но попросил, чтобы я собрала кое-какой
материал через своих друзей-психиатров насчет пациентов, которые сидят в
психушках из-за убеждений. В общем, я кое-что узнала из разных там
разговоров, свои сведения передала через одного члена хельсинкской группы,
у которого хороший контакт с Западом.
- Ясно, члена хельсинской группы по фамилии Зусман-Рокитский недавно
отправили контактировать с мордовскими зэками, сенатор, который любит
писать письма, именуется Джексоном и давно считается махровым
антисоветчиком. А муж не преминул воспользоваться вами ненадлежащим образом
и спокойно подставил органам госбезопасности. Чему они, конечно,
обрадовались.
- Но если бы я могла просто сесть на самолет до Нью-Йорка, ничего такого бы
не случилось.
- Просто только в носу ковырять, гражданочка. Каждый второй из отлетевших
на историческую родину чешет сразу на радио "Свобода", в разные там
исследовательские центры, а то и прямо в ЦРУ, и корчит из себя большого
советолога, выкладывает все, что высмотрел и вынюхал на географической
родине.
- Но сведущих в секретах среди отъезжантов как раз нет.
- Уважаемая дамочка, я всегда считал врачей-инфекционистов более
искушенными людьми. Матерым аналитикам не нужны сегодня прямые сведения. Им
достаточно косвенных данных, которые они дополнят снимками со своих
спутников и результатами радиоперехвата со своих станций слежения.
Сигарета ее давно превратилась в пепел. Да и моя тоже.
- Мне не на что надеяться, да?- впервые в ее словах просочилась густая
выстоявшаяся грусть-тоска.
Я должен был, конечно, сказать, что от меня ей точно ждать нечего, но в
этот момент ее коленка случайно или специально коснулась моей руки, лежащей
на рычаге коробки скоростей, и по мне прокатилась какая-то волна. Я не из
породы шустрых кобельков, но эта пульсация скользко и тепло прошла по моему
позвоночнику, затронув все необходимые нервные центры и выделив все
необходимые гормоны. Поэтому вместо твердого отказа я нетвердым голосом
произнес:
- Ладно, попробую что-нибудь сообразить. По крайней мере, узнаю, что вам
грозит в натуре.
А потом я совершил вторую ошибку. Я не высадил дамочку из машины и не
выбросил из головы как никчемное явление. Не поехал сразу к Зухре, знойной
студентке театрального института, которая владела танцем живота и делала
под тобой и на тебе все необходимые па. В этом случае гражданка Розенштейн
навеки выпала бы из моего мозга да и позвоночника тоже. Вместо этих
разумных действий я повез врачиху-инфекционистку под завывания Тынниса
Мяги, жалобно просящего из радиоприемника "остановите музыку". Доставил
прямо к ее дому, на Загородный проспект, тридцать два. Возле парадной
прогуливались разряженая кудрявая девочка годков четырех, столь непохожая
на моих близнецов, и старуха с крючковатым носом - видимо, внучка с
бабушкой. Ребенок сразу бросился к гражданке Розенштейн, тут и козлу ясно,
что встретились дочурка с маманькой. Они зашли в парадную и зажглись окна
на четвертом этаже, а я все никак не мог тронуться с места. Потому что
понял - серьезно влип. Я очень явно, словно жидкое вещество, ощутил силу,
которая в этот момент меняла мою судьбу.
А ну в задницу эту силу... Как вот такой кудрявой девоньке в американских
шмотках придется без мамаши, которая будет маршировать с метлой или лопатой
по студеному мордовскому полю? Как придется самой мамаше, когда она
приглянется гнилозубой лагерной сволочи и попадет в любовницы-марухи?


На следующий день я ненавязчиво взялся за Пашу Коссовского.
- Как ты относишься к дружбе между народами?
- Нормально, особенно на уровне койки. Но когда я работал в райкоме и
организовывал вечера дружбы с черножопыми, то меня от их физиономий порой
озноб пробирал.
- Ладно, ты же в этом не виноват. А вот та вчерашняя евреечка, ей что срок
светит?
- Тебе, что, по вкусу пришлась Елизавета Розенштейн?.. Насчет срока - пенис
его знает. Затуллин, тот, который вчера из Москвы пожаловал, смотрел папку
Розенштейнихи и уже давил на Безуглова - мол, дело вполне на статью тянет.
Дескать, центр хочет бодягу кончать и всех контактеров прикнопить. Мол,
кое-кто и у нас, и на Западе неверно понял разрядку международной
напряженности. Безуглов, кажется, не хочет доводить бабу до тюрьмы, все ж
таки это муженек-эмигрант гражданке Розенштейн удружил.
- Ну, а ты-то как, Паша?
- Мне до фени. Все равно кого-то надо сажать. Почему не ее?
- Слушай, Паша. Затуллин торопливый слишком, он скоро поскользнется.
Безуглов прав, любая посадка должна быть достаточно обоснованной, мы пока
еще разряжаем международную напряженность и у Америки хлебушек приобретаем.
У Розенштейн все в роду верные ленинцы - это тоже надо учитывать. Какой там
главный компромат на нее?
- Показания врачей-психиатров о том, что она давила на них, требуя
разглашения врачебной тайны.
- Пусть тогда Елизавета напишет, что занималась этим под давлением бывшего
супружника, с которым не хотела и не хочет иметь ничего совместного, что он
угрожал направить компрометирующие письма к ней на работу, что раскаивается
об утрате бдительности, столь присущей ее дедушке и папе...
- Ладно, Глеб, допустим, она занималась "этим" под прессом, под членом и
чем-то еще, ну, а мне-то какой прок ее отмазывать? Ведь могут и
неприятности случиться.
Конечно же Паша помыслил в этот момент, что врачиха-инфекционистка меня
"подмазала".
- А помнишь, Паша, ты брал по тридцать рэ у "Гостинки" диски "Блэк Саббат"
и прочих групп, запрещенных ко ввозу в Союз, и тебя прихватили менты? Я уже
через двадцать минут оказался в отделении милиции с бумагой от Безуглова,
что ты находишься на важном задании и трогать тебя нельзя, иначе родине
грозит ущерб. Мне тоже проку не было, но я думал, что мы - вместе, что мы
надежные кореша.
- Ладно, хрен с тобой... Только зря у тебя головка встрепенулась на эту
инфекционистку. С ней можно такую заразу нажить.
- Ты прав, хрен со мной, и это порой мешает.
С Безугловым мне самому пришлось толковать, естественно, не в прямую, а
настраивая против Затуллина. Майору этот тип тоже не шибко понравился,
поэтому Безуглов согласился, что либо мы Андрея Эдуардовича дружно
облажаем, либо он нас всех обгадит. Через пять дней от Паши я узнал, что
дело против гражданки Розенштейн прекращено, и все закончилось
предупредительно-разъяснительной беседой.


2. (Ленинград, 10 марта 1978 г.)
Все эти пять дней я подбирал материалы по мистике для полковника Сайко. Не
знаю, насколько питательный бульон приготовил, но кое-что для себя выяснил.
Мистика родилась на стыке греческой философии с египетскими и
шумеро-вавилонскими мифологиями. Деятельное участие в стыковке приняли
фаланги А. Македонского; соответственно, в Александрии Египетской возникли
гностические и неоплатонические системы Валентина и Плотина.
Эти два александрийских гражданина занимались устроением Всего, которое
представлялось им в виде многослойного пирога, состоящего из ступенчатых
эманаций Высшего Света, а проще выражаясь, из каскада энерго-информационных
полей. Большая информация означает высокую энергию. Низшие поля - это
тускнеющие отражения верхних. Верхние поля управляют низшими, однако чем
ближе к донышку, тем все становится гуще, кислее и противнее. Последний
слой, этакая ядовитая корка грязи - есть Наш Мир.
Когда появляются мощные религии, мистической философии, чтобы как-то
уцелеть, приходится скрещиваться с ними. У мусульман то, что получилось,
называется суфизмом, который, однако, из-за влияний соседки-Индии
превращается в один из вариантов йоги, то есть в психическую гимнастику. У
христианства - это Дамаскин, Эриугена, Эккарт, Николай Кузанский, Беме -
начинающие каждый раз с начала и словно бы усмиряющие сами себя, наверное,
потому, что находятся за пазухой у клерикалов. К тому же с семнадцатого
века все лучшие западные умы предаются одной науке.
Получше сложились дела у еврейской мистики. Ей тоже приходилось делать
много поклонов в сторону религии, однако придавленному иудаизму было
недосуг ереси душить. В науку товарищей еврейской национальности до
двадцатого века тоже не особо впускали, следовательно над конструкцией
мироздания было кому поразмышлять со скуки. В итоге получился неразрывный
каббалистический поток, все менее расцвеченный витиеватыми ближневосточными
образами: "Сефер Йецира", "Зоар", "Эц Хаим" и так далее вплоть до ныне
здравствующего каббало-математика Штайнзальца.
Однако и ныне мистика практически заканчивается там, где начинаются
естественные науки. Даже кванты и нейтрино для каббалы - это грубые
материи. А все наши грубые материи лишь крохи от потоков мощных энергий,
просочившиеся через экран, что отделяет наш мир от высших измерений и после
которого начинаются пространство, время, масса и прочие неприятности.
Сконструировать какое-нибудь архистрашное оружие с помощью любой
мистической трепотни было бы, пожалуй, затруднительно. Уж не собираются ли
в четырнадцатом отделе ПГУ вызывать ангелов или, например, демонов для
интенсификации борьбы с мировым империализмом? Хотя чем черт не шутит.
Ходит-бродит же успешно по всему миру призрак коммунизма.
На пятый день мозги у меня настолько завяли, что я решил проведать врачиху
Розенштейн. Для проведения своей предупредительно-разъяснительной беседы.
Подъехал к дому на Загородном, поднялся на четвертый этаж и звякнул в
нужную дверь. Та распахнулась, вывалилась разгоряченным телом Елизавета,
возбужденная и радостная, из квартиры подул гастрономический ветерок,
сдобренный пьяными довольными голосами и подвываниями мистера Джорджа
Харрисона. Все ясно, можно приступать.
- Гражданка, я по объявлению. Шатенка с ореховыми глазами ищет мужчину с
яйцевидной головой и красной книжицей в штанах.
Узнав меня, она сразу как-то потухла, хотя своим любезным видом я не
напоминал оловяного солдатика партии. Сразу скисла, как птичка, которая
вроде бы уже полетела, а оказалось, что на ниточке.
- Напугались? А зря, Лиза. Из клетки вас действительно выпустили. Летайте
на здоровье. Порхайте, парите. Если кто-то из ГБ попытается приблизиться к
вам ближе, чем на сто метров, да еще с недружественными целями, его сразу
проберут понос и сальмонеллез.
- У меня люди,- гораздо уже спокойнее, уже с заметным неудовольствием
произнесла она.- Мы, конечно, должны еще с вами... как бы встретиться, все
же я вас просила.
- Я тоже пока отношусь к категории "люди". Кроме того, встречаться со мной
отдельно и смущенно вручать коробку сладеньких конфеток да бутылочку
спиртного по имени "Наполеон" не требуется. Мое одолжение того не стоит.
Оно стоит совсем другого.
- Ну, так чего же?- гордо вопросила она с нетерпением змеи, пытающейся
поскорее избавиться от старой шкурки.
Да, эта дуреха явно не понимала, что я крупно рискнул из-за нее.
- Вы же написали на листочке бумаги, что вас, невинную и кроткую, попутали
бесы в виде вредоносных друзей и нехороших мужей. Вот я и хочу понаблюдать,
не принялась ли вновь виться вокруг вас всякая нечистая сила: демоны,
инкубы, гомункулы и и прочие искусители. Вы разве забыли, что чекист -
лучший друг любого человека?
- Но я не давала согласие на сотрудничество!- взвилась она.
- Прекрасно, сотрудничать со славной дочерью большевиков-ленинцев буду я.
Я уже двинулся по коридору, бросая по дороге свою куртку на вешалку.
- В какую дверь приглашаешь, хозяйка?
- Но я не знаю даже, как вас представить.
- Глеб, одноклассник. Ну не надо так растерянно смотреть - я ведь, как ни
странно, тоже учился в школе. И у меня тоже довольно молодое лицо. Надеюсь,
одноклассников у вас сегодня в гостях нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49