— Вай-ей! Подъезжают к нам, мать Айши. Подъезжают! Что нас спасет, несчастных? — запричитала Джахансолтан.
— Уймись, молодка. Покрепче держи винтовку. Тут и твои дети, стань львицей ради них,— суровым голосом произнесла Аннабахт.
— Боже, что с нами будет,— прошептала Огулсабыр-эдже и положила рядом с собой острый серп.
В дверь юрты снаружи ударили чем-то тяжелым, потом еще и еще.
— Эй, тысяча шайтанов на вас, открывайте!..
— Откройте, а то будет хуже!..
— Сейчас разнесем вашу юрту вместе с вами!.. Слышались за дверью и еще более страшные угрозы.
А те, кто орудовал чем-то тяжелым, стали ударять еще яростнее. «Не следует оставлять во дворе без присмотра бревна»,— успела пожурить себя Аннабахт, и вышибленная дюжими аламанщиками дверь с треском распахнулась...
Джахансолтан, как ей приказала Аннабахт, все время держала свою винтовку направленной стволом к двери, и, как только в проеме показался детина в остроконечном шлеме, она, цепенея от ужаса, нажала курок. Прогремел выстрел, и бандит рухнул, перегородив собой путь остальным. Но аламанщики всегда знают, на что они идут: смерть соучастника в разбое воспринимается ими обычным делом. Сейчас же через труп сотоварища перепрыгнули сразу двое...
— К оружию, женщины! Ях аллах! — прокричала Аннабахт и рязрядила свой пистолет в плотного коротышку с перекошенным от воинственного крика лицом.
Одновременно с ней выстрелили из своих винтовок Огул-сабыр-эдже и Айджерен — пули матери и дочери свалили второго из ворвавшихся в юрту бандитов, безусого юнца примерно одних лет с Гочмуратом. «А ведь и жизнь моего старшего сына могла вот так оборваться не в мужском бою, а в нападении на женщин»,— подумала Аннабахт. Ощутив себя сердаром в юбке, она вселяющим силы взглядом окинула ряды своих соратниц.
Как ни странно, но хрупкая Айджерен выглядела вполне пристойно — девушка была полна решимости и дальше сражаться за свою честь. А вот крупная телом Джахансолтан сидела и тряслась, потирая свое ушибленное прикладом винтовки правое плечо.
Огулсабыр-эдже увидела торчавший за поясом у убитого плотного коротышки длинноствольный пистолет, выхватила его и взвела курок...
— Эй, вы там, в юрте, не добивайте пленниц. Если вам не нужны старухи, то, может, мне какая сгодится,— послышался голос снаружи, и Аннабахт сообразила, что там не знают, кто это в самом деле стрелял, а думают, что это их приспешники, ворвавшись в юрту, открыли пальбу. Этим следовало воспользоваться, и Аннабахт приказала всем перезарядить оружие. Подметив, что Джахансолтан теперь не в состоянии это проделать, Огулсабыр-эдже всучила ей в руки пистолет, добытый из-за пояса бандита, а сама поспешно стала заражать винтовки, свою и дочери...
— Эй, где вы там пропали? С красавицами, что ли, тешитесь? — вновь раздался на улице голос бандита, видно, хорошо знавшего повадки своих приспешников.
— Смерть — имя той красавицы,— выкрикнула достойная подруга жизни полководца и выстрелила в заглянувшего из любопытства внутрь юрты пожилого бандита...
Больше никто не появлялся. Осажденные прислушивались, но за стенами их маленькой крепости было тихо.
— Значит, шайтан наслал на нас их только четырех пока,— решила Аннабахт.
Она еще не договорила, когда вскочил со своего места Довлет и, перепрыгивая через трупы бандитов, выбежал на улицу.
На подворье он увидел трех лежавших на земле верблюдов, уже нагруженных поклажей из награбленного добра, к ограждению двора были привязаны четыре лошади, к седлам которых тоже были приторочены узлы, в противоположном конце двора ярко горели разграбленные юрты соперницы матери Довлета и деда...
— Если уцелеем, то будем жить какое-то время все вместе,— решила Аннабахт, когда Довлет поведал о том, что он увидел во дворе.
— Что будем делать с этими, соседка? — указала Огул-сабыр-эдже на трупы бандитов.
— В огонь их! — вскричала Джахансолтан.— Пускай они все сгорят вместе с моей юртой!
— Можно было бы и в огонь, но не следует нам пока выбираться из нашего убежища,— сказала Аннабахт.— Они хотели нас ограбить и увести в неволю, пускай теперь нас хоть немного защитят, если нагрянут другие...
И Аннабахт, отложив саблю и пистолет, стала перетаскивать убитых женщинами бандитов к двери, уложила их поперек входа. Когда она чуть приподняла старика, заглянувшего к ним в юрту последним, тот застонал.
— Убейте его! Убейте! Он еще жив,— вскричала Джахансолтан.
— Возьми да и убей,— предложила ей Аннабахт.
— Я не могу...
— Отчего же ты, молодка, думаешь, что мы можем? Одно дело — защищаться от них, совсем другое — убить беспомощного.
— Посмотри его рану,— приказала своей дочери Огул-сабыр-эдже.
Айджерен повиновалась матери всегда без возражений, она перевернула старого аламанщика, оглядела его и, быстро найдя рану в левом боку бандита, стала освобождать ее от мешающей одежды.
— Он ранен навылет, мама,— сказала девушка, быстро разобравшись в сути.
— Обмой и перевяжи его рану чем-либо, как я тебя учила,— велела Огулсабыр-эдже.
Аннабахт уже открыла сундук, порывшись там, достала чистую тряпку и передала ей Айджерен.
— Ну да, мы его вылечим, он оклемается, нас же всех тут и зарежет,— сказала Джахансолтан.
— Не зарежет,— уверенно пообещала Огулсабыр-эдже. Когда дочь ее, взяв от очага кумган с теплой водой,
обмыла вход и выход от пули Аннабахт на теле бандита, Огулсабыр-эдже тоже оглядела его рану.
— Стреляете вы, соседка, не как Палат-Меткий, до сердца тут целая ладонь, но все равно ваш Сердар вас похвалил бы,— сказала она Аннабахт.
— Тут не до его похвал. Живыми бы дал аллах остаться,— ответила та.
Айджерен вначале робко, а затем, очевидно, припоминая наставления матери, все увереннее перевязывала раненого. Огулсабыр-эдже в это время размотала пояс на одном из убитых бандитов и, когда дочь ее закончила перевязку раны старика, женщина крепко связала ему за спиной руки, взяла свой острый серп, отрезала оставшийся кусок матерчатого пояса и завязала старому аламанщику еще и рот.
— Это чтобы он не сумел звать своих, когда оклемается...
И вновь за стенами юрты послышался топот копыт, громкими голосами и выкриками наполнился двор.
— На этот раз их много больше,— сказала Аннабахт.
— О аллах,— прошептала Джахансолтан.
— Побережем, соседка, пули,— предложила Огулсабыр-эдже и, сжимая в правой руке свой острый серп, встала по левую сторону от двери, знаком предложив Аннабахт занять место справа...
Кое-как прилаженная после первого налета дверь теперь рухнула от первого же удара в нее ногой снаружи. Ворвавшийся в юрту бандит, споткнувшись о лежавший поперек входа труп, упал и был зарублен острой саблей Аннабахт. Шедшему вслед за ним другому бандиту Огулсабыр-эдже серпом перерезала горло. Но гибель своих товарищей увидели другие нападающие и стали палить из винтовок и пистолетов внутрь юрты.
Это была не война, тут не имело большой власти над налетчиками даже чувство мести, свой набег они совершали ради грабежа и наживы, захваченные живыми люди тоже представляли большую ценность, их можно было продать, потому бандиты и стреляли в юрту не прицельно, а ради того лишь, чтобы парализовать обороняющихся страхом...
Довлет очень переживал оттого, что, хотя у него и было оружие, но во время отражения первого нападения бандитов он так и не смог нажать курка, не отыскал в себе силы, которая позволила бы ему выстрелить в живого человека. Может быть, он и теперь бы на такое не осмелился, а потом терзался бы еще больше от стыда, что женщины дрались, а он бездействовал, но судьба распорядилась по-иному. Вместе со своей сестрой Довлет сидел у самой стенки юрты, как вдруг между его головой и головой Айши возник обнаженный кинжал — это снаружи какой-то бандит вонзил его в покрывающую юрту кошму. Кинжал задергался то вверх, то вниз, разрезая все большее и большее отверстие. Айша с ужасом отпрянула в глубь юрты. В образовавшуюся дыру Довлет увидел, что в другой руке бандит держал пылающий факел, с которого капала горевшая смола.
— Живьем их всех сейчас зажарим тут! — заорал разбойник хриплым голосом, яростно кромсая туго поддававшуюся кошму.
Довлет и подумать ничего не успел, как его правая рука словно сама выхватила из-за пазухи подаренный отцом пистолет. То ли от страха, то ли оттого, что в это время стреляли ломившиеся в юрту аламанщики, своего выстрела мальчик не услышал, но уроки Палата-Меткого не пропали даром: Довлет увидел, что его пуля угодила прямо в злобно оскаленную физиономию бандита с факелом — тот вдруг умолк и опрокинулся, упал спиной на вывалившийся из его левой руки пылающий факел...
— Джигитом стал,— услышал Довлет прерывающийся голос. Он оглянулся и увидел, что на него ласково глядит еще недвижимый, но уже пришедший в себя его израненный старший брат.— Теперь бери Айшу и вылезайте в эту дырку,— указал глазами Гочмурат на прорезь в стене юрты.— Может, не заметят. И вам удастся где-то спрятаться...
Приказ был отдан братом таким голосом, что невозможнобыло ему не подчиниться. Довлет схватил за руку от страха упиравшуюся Айшу и потащил ее за собой в прорезанную бандитом дырку...
К счастью для детей, с этой стороны никого не было, кроме убитого Довлетом бандита. Факел под ним не потух, и теперь разгоралась его одежда и загорались густые взлохмаченные волосы на голове. Пробегая мимо, Довлет, не выпуская из своей левой руки ладошку Айши, правой выхватил из-за пояса у убитого бандита заряженный пистолет. Свой, разряженный, он выронил в юрте сразу после выстрела...
В десятке шагов от их юрты во дворе стояла в конце минувшего лета заботливо сложенная Аташиром-эфе скирда высохшей травы — заготовленный на зиму корм для лошадей и овец. Приходилось лишь удивляться, как сено не воспламенилось от догорающей поблизости юрты деда. Конечно, опасность еще не миновала: мог еще перемениться ветер и швырнуть в скирду искры, могли и бандиты ее поджечь. Но иного укрытия поблизости просто не было, и Довлет завел свою сестру за скирду. С этой стороны каждый день брали сено, отчего в скирде образовалось несколько глубоких выемок. В одну из них проворно нырнули дети. Довлет быстро надергал с боков и сверху сена и укрыл им Айшу и себя...
Три женщины и молоденькая девушка не могли долго противостоять десятку штурмовавших их «крепость» бандитов, и вскоре те ворвались внутрь юрты.
Нащупав лежавшую рядом с ним винтовку, Гочмурат, не имея еще сил подняться с постели, все же схватил ее и выстрелил в самую гущу бандитов, один из них рухнул. Но это были разбойники, привычные и к сопротивлениям, и к воплям своих жертв, ничто не могло отвлечь их от главной их цели — от грабежа. Один сразу бросился к сундуку, кинжалом стал взламывать замок. Другой, выбив ногой из рук Айджерен винтовку, из которой она так и не успела выстрелить во второй раз, ухватил девушку поперек талии и поволок из юрты. Третий, не мешкая, облапил Джахансолтан со спины, но за ее подол цеплялись четверо ее малышей, и тогда бандит пинками поотшвыривал их в разные углы юрты, а мать их, от ужаса вдруг обмякшую, взвалил себе на спину, как мешок, и понес из юрты. Сыну Джахансолтан, трехлетнему Бекму-ратику, удар бандитского сапога пришелся прямо в висок. Отлетев от матери, он упал в красном углу юрты и больше не двигался...
Погнавшуюся за бандитом, тащившим ее дочь, соседку Огулсабыр-эдже тоже было схватил один из аламанщиков, но, разглядев, что жертва его уже не молода, выпустил и свалил с ног ударом рукоятки сабли по голове...
Нет, не сундук свой стремилась спасать в эту грустную минуту Аннабахт, а сына. Когда ее отшвырнули от входа ворвавшиеся в юрту бандиты, Аннабахт сразу метнулась к тому месту, где лежал опять впавший в беспамятство Гочму-рат. Ощетинившись против нападающих пистолетом и острой саблей, эта бесстрашная женщина намеревалась закрывать собой сына до последнего дыхания. «Уж двоих-то из них я еще ухлопать смогу, а там пусть все будет, как аллах распорядится»,— подумала она про себя. И может быть, так и случилось бы, в конце концов бандиты убили бы Аннабахт, но в это время на улице раздались крики их приспешников, из которых стало ясно, что к жертвам набега подоспела помощь. Хватая все, что подворачивалось им на бегу, бандиты с паническими криками устремились вон из юрты...
— Даже и кумган закопченный чуперли, шакалы,— вдруг услышала Аннабахт за спиной прерывающийся голос вновь пришедшего в себя Гочмурата.
Убедившись, что ее старшего сына уже обидеть некому, Аннабахт тут же о нем забыла и заметалась по юрте, отыскивая Айшу и Довлета. Сразу за очагом валялся сгорбленный кусок кошмы. Аннабахт захотела прибрать его, подняла и увидела забившегося под кусок кошмы своего самого младшего сына.
— Вай, Кемалик, какой же ты молодец! Сам догадался спрятаться. Кошму не всегда и пуля пробивает...
Весь боевой пыл в Аннабахт уже иссяк, теперь она была простой женщиной, глубоко встревоженной матерью. Подхватив на руки и лаская Кемалика, она рыскала взглядом по пережившей налет бандитов юрте.
— Довлета и Айшу ищешь, их нет в юрте,— сказал ей тихо Гочмурат.
— Где же они? — вскрикнула Аннабахт.
— Если им повезло, то спрятались где-либо во дворе, а если нет, то теперь в плену...
— Болячка на твой язык, что ты такое болтаешь,— накинулась на израненного старшего сына Аннабахт, но тот лишь улыбнулся на ее ругань, он видел, как его мать была готова принять смерть, обороняя его.— Присмотри тут за детьми Джахансолтан, а я побегу поищу их во дворе.
— Я пригляжу, соседка,— поднимаясь, сказала Огулсабыр-эдже.— Кроме ваших, мне больше не за кем приглядывать. Мою Айджерен, звездочку мою, захватили эти проклятые...
Пустыми словами нельзя было смягчить горе матери, лишившейся своей дочери, потому Аннабахт и промолчала.
Трое из детей Джахансолтан, лишившись матери, теперь дружно ревели в разграбленной юрте. Внимание Огулса-' быр-эдже сразу привлек четвертый сынишка Джахансолтан, трехлетний Бекмуратик, который лежал на кошме в красном углу молча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54