С другими обитателями этого подворья Гюльпери тоже быстро поладила. Джахансолтан она помогала управляться с малышами. Вместе с Аннабахт стала трудиться по хозяйству. Привязались быстро к ней все внуки Аташира-эфе, когда он сам бывал не в духе или куда-то отлучался, Гюльпери по вечерам принималась рассказывать детям сказки, привезенные ею со своей родины...
«Среди напавших на нас есть ее соплеменники,— сидя в запертой юрте, думала теперь о Гюльпери Аннабахт.— Я-то полюбила своего Сердара, а эту женщину что может тут удерживать? Пускай бедняга, раз подвернулся такой случай, обретет свободу и возвратится на родину...»
Отозвав Гюльпери в темный угол у выхода из юрты, Аннабахт поведала пышноволосой женщине свои размышления.
— Считаете меня уже неспособной на то, что случилось с вами? — выслушав Аннабахт, с улыбкой спросила Гюльпери.
Мать Довлета ошарашенно взглянула на невольницу, ничего подобного услышать она не ожидала.
— Вай, аллах,— пролепетала Аннабахт.— Неужто...
— Да,— заверила ее Гюльпери.— Этот старый разбойник вломился в мое сердце. Уж таковы мы, женщины. Но вашей благой помощью я бы хотела воспользоваться. Если я ему буду нужна, пускай возьмет меня как свободную. Он знает, где меня найти. Но для этого вовсе не надобно всей его банды...
Аннабахт молча кивала на слова Гюльпери, а сама в это время свернула вдвое круглый чурек, взяла кусок холодного отварного мяса, завязала в узелок и сунула в руки невольницы.
— Если увижу, что он по тебе печалится, я передам ему твои слова,— сказала Аннабахт на прощание, взяла в руки висевший у нее на шее амулет-молитвенник, коснулась им лба Гюльпери.
— Да защитит вас аллах,— растроганно прошептала освобождаемая невольница.
Аннабахт отомкнула дверь юрты и выпустила Гюльпери.
— О господи! Жертвую тебе барана, если ты убережешь нас теперь от беды. О пророк-спаситель, дай нам силы и защити нас! — запричитала Аннабахт, возвращаясь в круг своих близких.
— Ак-ишан!1 Жертвую тебе барана,— отозвалась соперница Аннабахт Джахансолтан.
— Серахс-баба! Тебе тоже жертвую барана,— продолжала Аннабахт.
— Мялик-баба!3 Тебе жертвую барана,— подхватила Огулсабыр-эдже...
— Вай-ей, мать Айши, что за напасть на нас такая,— вдруг завопила прижимавшая к себе своих малышей Джахансолтан, услыхав близкие крики и шум за стеной их убежища.— Куда же, куда мне спрятать эти несчастные головушки? Вай-ей, вы мои горемычные,— принялась соперница Аннабахт истерически целовать головки своих детей. .
Вслед за перепуганными выкриками своей матери заплакал и маленький Кемал, а за ним захныкала и Айша. Аннабахт с Огулсабыр-эдже принялись утешать детей, укоризненно поглядывая на Джахансолтан. Но той не было дела, как на нее смотрят: бедная мать в страхе за судьбу своих детей была уже на полпути к тому, чтобы лишиться рассудка...
Не находил себе места в юрте и Довлет: сражаться он еще не мог, но и обреченно дожидаться, какая им всем выпадет доля, для мальчика было мучительно...
На что теперь могли надеяться перепуганные обитатели юрты? Хотя они и заперли крепко дверь, но что стоит налетчикам острой саблей или даже кинжалами вспороть кошму самих стен! На то, что откуда-то подоспеет помощь, надежда была слабой. Оставалась одна судьба: авось она не укажет бандитам именно на эту юрту. Хотя нападающих было во много раз больше, чем его защитников, все же их очень мало для того, чтобы за несколько часов успеть ограбить все жилища. К тому же им нельзя излишне перегружаться добычей, потому что следовало опасаться и возможной погони...
Ак-ишан, Серахс-баба, Мялик-баба — туркменские религиозные святыни.
Неизвестно, как сильно овладел бы обитателями этой
юрты страх, если бы Аннабахт вдруг не услыхала, что в их двери кто-то скребется снаружи.
— Тихо! — прикрикнула она на свою соперницу.
— Вай-ей, это бандиты! — вскричала та и заголосила еще громче.
— Бандиты не скребутся, а ломятся — спокойно сказала Огулсабыр-эдже, и Джахансолтан притихла.
Аннабахт и Довлет кинулись открывать двери, а когда распахнули их, то увидели лежавшего у порога истекающего кровью Гочмурата...
Не промолвив ни слова, Аннабахт кинулась поднимать израненного старшего сына. Вдвоем с Довлетом они втащили Гочмурата внутрь жилища.
Мать не могла сразу уразуметь, куда ранен ее сын. Вся одежда Гочмурата была в крови, и снимать ее с раненого было опасно, можно причинить ему лишние страдания. Аннабахт схватила со стены острый кинжал и принялась вспарывать на Гочмурате чекмень, рубаху и брюки...
Джахансолтан была настолько напугана видом крови раненого, что больше не кричала, а только глядела на него расширившимися глазами...
Гочмурат не издал ни звука, пока мать обмывала и перевязывала его раны, а когда Аннабахт уложила его в постель, юный воин дерзко улыбнулся и тут же впал в беспамятство...
Как ни странно, но раны собственного сына не породили отчаянья в Аннабахт, а, наоборот, предельно обострили ее рассудок. Эта женщина вдруг ясно осознала: поддайся она теперь панике, и все, кто находится теперь в ее доме вместе с ней, будут обречены либо на смерть, либо на рабство. Одно им оставалось, по разумению Аннабахт: если нагрянут бандиты и на них, постараться от них отбиться...
В семье двух сердаров оружия всегда было много. Аннабахт сорвала со стены одну из винтовок и подала ее Огулсабыр-эдже.
— Знаете, где надо нажимать, уважаемая?
— Знаю, соседка. Вы правильно решили,— ответила Огулсабыр-эдже и передала винтовку своей дочери.— Если на тебя накинется аламанщик, Айджерен, направь на него этим концом и натисни пальцем на этот крючок.
— Я боюсь, мама,— пролепетала девушка.
— Я тоже, доченька, боюсь. Но ни страх, ни мольбы от бандитов нас не спасут. Делай, что я приказала...
Немного успокоенная твердым голосом матери, Айджерен, приняла из ее рук винтовку и уложи \а ее себе на колени, приготовившись точно исполнить наказ своей матери, которой девушка еще ни разу в жизни не ослушалась... Аннабахт подала Огулсабыр-эдже другую винтовку. — Заряжена? — спросила достойная женщина. — У нас всегда все эти железки заряжены,— ответила Аннабахт и третью винтовку на всякий случай положила около впавшего в беспамятство Гочмурата...
— Дайте и мне,— услышали все дрожащий голос Джа-хансолтан.— У меня тоже дети...
Аннабахт взглянула с сомнением на свою соперницу, но винтовку все же подала и ей. Себе Аннабахт взяла пистолет и вытащила из ножен саблю.
— Всей сворой они на жилища людей не нападают,— сказала она своим союзницам.— А если к нам заявятся двое или трое...
Аннабахт недоговорила, в этот миг в дверь жилища тихо постучали.
— Они! — ужаснулась Джахансолтан.
— Бандиты не так стучатся,— вновь успокоила ее Огулсабыр-эдже.
— Неужто и дед заявился? — промолвила Аннабахт, когда Довлет отпирал двери.
Но за порогом все увидели не Аташира-эфе, а доставшуюся ему по жребию невольницу Гюльпери.
«Несчастная я, что наделала! Отпустила эту негодную, а она привела своих, чтобы нас ограбить и убить»,— пронзила мозг Аннабахт первая мысль. Но за спиной у Гюльпери никого не было. «Не одна же она, со своим кинжалом, явилась нас разорять»,— пришла к Аннабахт вторая мысль. К тому же Гюльпери держала свое оружие в какой-то очень безвольной и окровавленной правой руке, на которой, как сразу отчего-то подметила Аннабахт, больше не красовался ее серебряный браслет. «Бедняжка, с ней что-то случилось нехорошее»,— было третьей мыслью Аннабахт, уже сострадательной...
— Входи же,— позвала она.
Гюльпери, пошатываясь, вошла, и Довлет быстро запер за нею двери. Аннабахт, увидев, что с этой женщиной творится что-то неладное, быстро налила в пиалушку чай и поднесла его ей.
— Попей, дорогая.
Гюльпери взяла пиалушку левой рукой и поднесла ее ко рту.
«А на этой руке браслет есть^>,— отметила про себя Анпа-бахт. Довлет же обратил внимание на то, как громко стучали о край пиалушки зубы несчастной женщины, когда она пила чай...
Обласканная Аннабахт и немного пришедшая в себя Гюльпери поведала бывшим в юрте свою жуткую историю.
Когда эта женщина, отпущенная на свободу хозяйкой юрты, выскользнула во двор, то вскоре и вправду встретила группу знакомых ей всадников.
— Эй, односельчане! Это я, Гюльпери, ваша соседка. Меня забрали сюда пленницей,— радостно закричала она всадникам.
Двое из них, уже отделившиеся от остальных, чтобы захватить эту женщину для себя, узнав землячку и сообразив, что в добычу ее обратить нельзя, пришпорили своих коней и помчались вслед за удалявшимся отрядом...
Обескураженная таким оборотом, Гюльпери пошла дальше по подвергающемуся разорению селению. Она шла мимо полыхающих пожарищ, слышала крики обезумевших жертв грабителей, мимо нее проносились вырвавшиеся из загонов испуганные животные, но все это Гюльпери пока еще не соотносила со своей долей, беда чужого селения мало ее огорчала, еще совсем недавно подобное она видела в своем родном селении. Встреча с проскакавшими мимо нее односельчанами хотя и огорчила Гюльпери, но еще не угасила в ней радость от только что обретенной свободы...
И вдруг во всаднике, приторачивавшем к седлу коня узлы с награбленным добром под развесистым карагачем, Гюльпери узнала родного брата. Рядом лежала на земле уже нагруженная всяким захваченным скарбом верблюдица. Гюльпери в тот момент позабыла, сколько горя в свое время уже доставил ей ее старший брат. Молоденькой девочкой, поскольку родители их на то время умерли, старший брат выдал ее замуж за нелюбимого. Но муж ее оказался добрым человеком, и она привыкла к нему постепенно. А когда полтора года назад ее мужа убили аламанщики, старший брат попытался было выдать за калым ее замуж во второй раз. Но, слава аллаху, родственники ее погибшего мужа тоже оказались добрыми людьми, они защитили Гюльпери от насилия, которое собирался снова учинить над ней ее брат...
— Муса! — радостно закричала Гюльпери, бросаясь к брату.— Муса-джан, милый мой брат!..
Аламанщик взглянул на подбегавшую к нему женщину, смерил взглядом ее с головы до ног, но ответной радости на его лице не отразилось.
— Как ты тут оказалась? — спросил он небрежно.
— Ты что, не знал, что меня захватили аламанщики? Так вот, они привезли меня в это селение. Но, слава аллаху, я встретила тебя! И теперь вернусь домой...
Брат еще раз ее пристально всю оглядел, потом хмыкнул, отвернулся и вновь занялся своим делом.
— Муса,— растерянно произнесла Гюльпери,— разве ты мне не поможешь? Разве не возьмешь меня с собой?..
— Верблюдица перегружена, а на лошади поеду я сам,— через спину ответил ей брат.— К тому же ты постарела, Гюльпери, и хорошего калыма за тебя уже не предложат...
Брат Гюльпери говорил неправду, она еще не состарилась. И в свои сорок два года Гюльпери сохранила еще немало девичьей красоты. Просто она долго ходила среди пожарищ, ее обкуривал дым, садились на лицо ее и одежду пепел и сажа, женщина даже и не заметила, как обрела вид старухи. Глубоко уязвленная жестокостью брата, Гюльпери повернулась и пошла прочь, хотя и не знала, куда ей теперь идти...
— Постой,— вдруг услышала она позади себя.
Думая, что брат ее все же устыдился и передумал, что он все же возьмет ее с собой, Гюльпери вновь подошла к нему.
Аламанщик ухватил Гюльпери за правую руку и стал срывать серебряный браслет. Сними он его аккуратно, быть может, все и окончилось бы только еще большим унижением и ограблением и без того уже обездоленной женщины. Но брат Гюльпери имел бо\ьшую силу, к тому же он старался заглушить в себе остатки стыда злостью, а потому он сорвал с ее руки браслет, ободрав при этом до крови кожу...
Острая боль вдруг всколыхнула в памяти Гюльпери все то зло, которое причинил ей когда-то этот человек, определенный судьбой в ее брата, а значит, и защитника, но всегда раскрывавшего перед ней обличье только алчного зверя. И когда ее брат разглядывал браслет, прикидывая в уме его стоимость, Гюльпери вдруг выхватила у него из-за пояса кинжал и по самую рукоятку вонзила его брату в то место, где его шея переходила в левое плечо. От ужаса перед содеянным рука женщины одеревенела, она не смогла ее разжать, а потому, выдернув оружие из раны тут же рухнувшего брата, Гюльпери пошла прочь, все еще сжимая в руке кинжал...
...— Больше у меня нет земляков, нет близких. А ваша судьба — теперь и моя судьба,— сказала пышноволосая женщина бывшим в юрте, заканчивая свое печальное повествование.
Слушавшая ее Джахансолтан прослезилась. Огулсабыр-эдже сострадательно вздохнула.
— Кинжал у тебя есть. Вот, возьми еще пистолет,— сказала Аннабахт, снимая со стены и подавая Гюльпери оружие.— Если, голубка, наша судьба — теперь и твоя, то будем вместе обороняться, если что...
Шло время. Запершимися в юрте женщинами и детьми то овладевал страх, то крепло в них по очереди мужество, отчего почти каждый миг они имели возможность утешать и успокаивать друг друга.
— Его убили! Убили! Убили! — вдруг закричала Гюльпери и забилась в руках успевшей схватить ее Аннабахт.
— Кого убили? Про что ты? Как ты могла о ком-то узнать, сидя тут? — старалась уговорить ее Аннабахт.
— Хрыча вашего старого убили. Я почувствовала. Пуля в него попала. Он свалился...
— Что ты такое бормочешь, несчастная,— накинулась на Гюльпери Огулсабыр-эдже.— Как твой язык не отсох...
— Оставьте ее, соседка,— заступилась за Гюльпери Аннабахт.— Ты правда почувствовала, голубка? Когда это с Аташиром случилось?
— Сейчас! Вот только что прогремел выстрел, и он упал. Пустите меня, я найду его...
Удержать Гюльпери было невозможно, и Аннабахт кивком головы приказала Довлету отпереть дверь, в которую Гюльпери и выбежала, сжимая в одной руке пистолет, а в другой кинжал.
— Может, снова к своим побежала? — сказала ей вслед Джахансолтан.
— Свои для нее теперь тут,— заступилась за ушедшую Аннабахт...
И почти сразу послышались за стеной громкий топот копыт и злобные выкрики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54