Опять я плохо спала. Прав, этот безобразник по ночам преследует меня. Видать, сердится, недобрым словом поминает за то, что и глотка вина ему не дала.
И впрямь, почему не дала, почему не захотела бочонок почать? Разве мать у меня скупая была? Если к нам кто приходил, последнее готова была отдать. А мне,
дурехе, надо было из-за стаканчика кочевряжиться? Нынче же, ей-богу, этот бочонок почну, отолью в бутылку, а как только этот поганец заявится, так и скажу ему:
«Вот тебе, парень, хлебни, знаю, что задолжала тебе, возьми положенное и ступай с богом!»
Так она и сделала. Захватила в виноградник бутылку вина и рьяно принялась за работу. Только напрасно озиралась по сторонам. Он и на этот раз не пришел. А если время от времени она и углядывала кого на дороге, всякий раз оказывалось, что это односельчанин, тащивший на спине опрыскиватель или кативший на тачке пустую бочку за неимением на винограднике бетонной бадейки, куда можно бы наносить воды и размешать купоросу с известкой.
Да и Филе, ей-богу, пора бы опрыскивать! А что, если нападет на лозу пероноспора или какая иная гнусь?!
И все-таки что с этим негодником? Где он? Только понапрасну сердце растревожил. Да еще и теперь знай тревожит, хотя его и след простыл. Ну и пусть! Филоменка из-за этого запускать свою работу не собирается. Купорос еще зимой она натолкла, и известка у нее приготовлена. Завтра, завтра же надо опрыскивать!
Она опрыснула виноградник, да не раз, а по меньшей мере раз десять опрыскивала. Ясное дело, потом и по кустам это было заметно. Зеленые прежде лозы теперь ярко голубели. Куда ярче, чем на других виноградниках. Меж тем ей пришлось два раза и помотыжить. И теперь любо-дорого было на виноградник поглядеть. Ни одной лишней травинки. Зато промеж кустов зеленели фасоль, нут, бобы — всяких стручков тоже будет на зиму вдосталь!
А этот паршивец так и не показался! Зачем только бочонок распочала? Вино пропало ни за грош, все больше просто так перевелось, без всякого толку. Что ни день приносила она его в виноградник, думая, что Яно все-таки явится, но он не явился, вот она и угощала Каждого, кто случайно проходил по дороге и останавливался около.
— Филка, ты одна опрыскиваешь?
— Одна. Ведь я и есть одна.
— А не много ли на себя взваливаешь? Это же мужская работа. Могла б кого и позвать.
— Могла бы. Ведь у меня и родня есть. Глядишь, и чужие бы помогли. Да зачем? Разве сама не управлюсь? Времени у меня вдосталь. Каждый день здесь топчусь. Есть время опрыскать.
— Филка, а не жидковато ли? Могла бы чуток и прибавить. Купоросу и известки.
— Думаете, надо? Можно и прибавить. Купороса у меня много. И известки тоже.
Она радовалась, что ей присоветовали, и, чтобы не получать совета задаром, спрашивала:
— Может, выпьете стаканчик?
— А что, имеется?
— Кое-что есть. Прихватила из дому. Иной раз и сама хлебну.
Она кидалась бегом за бутылкой и стаканчиком. Наливала. Оба отведывали.
— Неплохое винцо.
— Верно, неплохое? — И оттого, что похвалили — тоже радовалась. — Откуда же ему плохому взяться? Да что толку, когда его уже мало?!
— Новое будет.
— Будет, конечно. А главное, что вам понравилось. Но будет и новое, по всему видать.
— В самом деле? А сорта-то у тебя стоящие? И вправду, Филка, похоже, славный урожай будет!
— Ну и угощайтесь! Еще налью!
Ох, Яно, ну не дурак ли он? Тидлиодлио! Винцо-то было да сплыло! А ты себе пой, иволга, пой, больше уж никто на твое пение не попадется!
Нет, Яно Филоменку не забыл. Однажды — а было это в середине августа и как раз в воскресенье — ввалился он к ней прямехонько в горницу. Старательно выбритый, вроде прилично одетый, он показался ей даже более ладным, нос и тот вроде подходил к лицу. Он улыбался и весело размахивал руками.
— Ну вот я и пришел, Филка. Пришел винца твоего отведать.
— Если вина тебе, парень, захотелось, так ты малость
припозднился. Я уж и бочки все повымыла. И этот малый бочонок, который я тогда поминала, тоже давно весь вышел. Сполоснула я его сперва кипятком, потом холодной водой — готовлю бочки для нового вдна. Право слово, теперь у меня не напьешься.
— Как же так, Фила? Бутылку все ж могла бы оставить. Хоть бы литрик для меня приберегла.
— Не приберегла. Не люблю беречь. Потому что такие господа, как ты, всегда найдутся. Да, пожалуй, и бутылки у меня никакой. Остатнюю семисотграммовую, постой-ка куда я ее дела? Ей-богу, должно быть, сама выпила. Что бы тебе, дуралею, раньше прийти.
— Не мог, Филка.
— А я не могла так долго беречь.
— Эка жалость! Ну да ладно. Другой раз буду умнее. Знаешь что, Филка. Если будет у тебя хороший урожай, приду, собрать помогу.
— А если будет плохой, думаешь, брошу его в винограднике?
— Нет, совсем так не думаю. Просто помочь предлагаю. А хочешь, и отжать могу, а потом нового винца и отведаю.
— Не сулись! Я и сама ловка управиться!
— Знаю. А все же с путной 1 мотаться тебе ни к чему. Пятна мужику под стать, потаскать ее — мне ничего не стоит. Да и отжать виноград — я мастер. А что, он еще не начал мягчеть?
— Да уж вроде мягчеет.
— Ну вот. Как-нибудь прибегу, соберем виноград, подавим, по крайности винцо быстрей выбродит.
— Чудило, с тобою не столкуешься!
— Не робей, Филка! Нынче я пришел только поглядеть на тебя, потому что долго тебя не видел. Хорошо у тебя здесь — Яно стал все оглядывать и восторгаться. — И скатерть на столе и красивенькая вазочка на ней, и как у тебя плита сверкает, батюшки мои! Должно быть, здорово ты ее драила. Кастрюль и кружек, пожалуй, маловато, но для тебя одной и этого хватит. Быстрей вымоешь!
— Не насмешничай! Не то прогоню тебя, так и знай!
— Ты что! Правду говорю, мне тут нравится. И часы эти хороши,— кивнул он на стену. — Жаль, что на них только одна стрелка! Это — маленькая или большая?
Большая.
— Тоже хорошо. Благо большая быстрей бегает. И ты, должно, вместе с ней ловко крутишься.
— Ну-ну, не подсмеивайся! Маленькая ли, большая, а все часы. У тебя, может, никаких нету.
— Нету. А мне и не требуются. Если хочешь, возьму часы с собой, отдам их в починку. Или сам маленькую стрелку прилажу.
— Ох и часовщик! Не трожь часы. Я к ним привыкла. От матушки достались.
— Да толку-то от них! Как ими пользоваться? Разве по ним узнаешь, сколько времени.
— А вот знаю. Ведь я время и отгадать могу. Час, а то и полчаса угадываю, а по большой стрелке только минуты отсчитываю.
— Даже не верится! А идут точно?
— Очень даже точно.
— Ну и дела! Ей-ей, это мне по душе. Рад, что с такой ухватистой девкой познакомился. Но стрелку на эти часы я и вправду приладил бы.
— Нет, нет, не трожь их! Теперь, к примеру, семь часов и двенадцать минут. Вот-вот завечереет, а я спать довольно рано ложусь. Надеюсь, ты тут долго не задержишься.
— Я еще не пришел путем, а ты уж меня выпроваживаешь. Посижу немного. Я ведь городской человек, а у горожан всегда больше времени, чем у деревенских, значит, ты меня так быстро не выставишь.
Вот так они ворковали, а временами и подтрунивали друг над дружкой. Когда уж на дворе стало темнеть, Филоменка предложила гостю ужин, но тут же напомнила, что после ужина надо ему и честь знать.
Однако Яно уходить не собирался. А ей вроде неловко было вновь и вновь напоминать об этом. Только когда ей показалось, что он уж слишком засиделся, она заговорила понастойчивей:
— Тебе правда пора идти, Яно. Не хочется тебя выгонять, а выспаться надо. Ступай, видишь — ночь на дворе! Чужого мужчину ночью в доме не потерплю.
Яно было поартачился, но под конец-таки ушел.
А два дня спустя снова тут как тут. И тоже под вечер.
— Филка, пришел спросить насчет сбора винограда.
— Какого сбора? Я ведь тебя на сбор не звала.
— Как не звала? Мы ж про то говорили. Не одной же тебе все спроворить. Ведь это хлопотливая работа.
Одному человеку она и в радость.
— В радость не в радость, а меня, Яно, на все хватит. Кабы люди меня с тобой увидали да узнали, что ты еще мне помогаешь, мне б в деревне несдобровать. Невестка постаралась бы меня даже выгнать из родительского дома. У них-то ведь тоже не бог весть какое жилье. А детей все прибавляется.
— А ты не бойся, Филка! Что тебе до невестки? В понедельник приду уже прямо с путной, и возьмемся за дело. Увидишь, в два счета соберем.
— Хочу с будущей недели начать, только до сих пор я всегда одна управлялась. Путны у меня две, и подносчика мне не надобно, я их и сама отнесу.
— А я, ей-богу, приду-
— Нет, лучше не приходи! Ведь ты у меня и не больно заработаешь. Хочешь заработать, найди себе где в другом месте поденку, мало ли кругом богатых виноградарей? Отчего в Модре не наймешься подносчиком?
— А зачем в Модре? Я хочу тебе помочь. Не станешь же ты путны сама таскать.
— А что особенного? С путной-то я уж с малолетства бегала. И на нашем винограднике и на чужом. Будто мало я в жизни наподенничала? Чтоб путну таскать, я и народилась, а ты думаешь, я теперь ее испугаюсь? За меня не волнуйся. А лучше вообще обо мне не думай!
— А я буду думать. Правда, хотя бы отжать помогу.
— И этого не надо. Сама справлюсь. А если случайно и заглянешь, то только на минутку. Поможешь сусло отжать либо брус на давильне переложить. Только я все равно буду тревожиться. А вдруг кто ненароком заявится? И брат мой, Йожо, может прийти. Может, поинтересуется, как я давлю. Что он обо мне подумает?
— Пусть что хочет думает, а я, Филка, приду виноград давить. И брус могу переложить, если захочешь. Хоть что-нибудь сделаю. Мы ведь с тобой уже познакомились? Могу же я тебе немного помочь.
— Не знаю, Яно. Как хочешь.
— Ну поладили! В понедельник беремся за дело! А теперь бегу. Сегодня мне тоже некогда. Будь здорова, Филка!
Но около полуночи кто-то постучался к ней в окно. Может, уже и раньше стучался, только она спала и не сразу, верно, услыхала.
— Отвори, Филка! — раздалось у окна, а чуть погодя уже и у двери. — Не бойся, это я.
Она села в кровати и, сонная, оробевшая, таращилась на дверь.
— Отвори же, Филка! — раздалось снова.
Она узнала голос Яно. Досадливо слезла с кровати, подошла к двери, но открывать не стала.
— Тебе чего надо? Спятил, что ли? Ты чего еще и ночью тревожишь?
— Филка, я у тебя тросточку позабыл. Новую такую, с чеканкой. Пришлось за ней воротиться, мне ее только на время дали.
— Я ее здесь не видала. Не было ее у тебя. Нету тут никакой тросточки.
— Должна быть, Филка, такая новенькая, с чеканкой, и ужасно нужна мне. Кабы моя была, я б тебя не тревожил. А мне отдать ее надо. В другом месте я не мог ее оставить. А она правда новенькая, правда с чеканкой. Дорогая тросточка. Филка, если не верну ее, хлопот не оберусь.
— Погоди немного снаружи! Я зажгу свет, поищу.
Она засветила керосиновую лампу. Осмотрелась в
горнице, заглянула туда-сюда.
— Ничего здесь нет. Поди, и не было у тебя ничего. Ты разве пан какой? На что такому дурню тросточка?
— Она нужна мне, Филка. Не могу без тросточки воротиться.
Фила опять огляделась вокруг. И в конце концов впустила Яно в горницу.
— Ну где она? Ищи ее! На кой мне твоя тросточка? Нечего было таскать ее с собой. По-пустому теперь бушуешь.
Яно тоже чуть поозирался по горнице. И вдруг задул лампу. Филоменка сперва даже не поняла, что происходит.
Яно стал ее обнимать, а ей почудилось, что он душит ее. Она давай кричать, но он вовремя утихомирил ее:
— Не глупи, Филка, не будь дурой! Я ведь обнимаю тебя.
С минуту казалось, что они дерутся. Потом он кое-как успокоил ее, хотя она по-прежнему дергалась и пыталась вырваться из его рук. И взахлеб его ругала.
— Несчастный обманщик! Негодник! Пусти меня, пусти, бесстыдник носатый!
А он все поворачивал на шутку.
— Ну, Филка, богом прошу, перестань! Я же сюда ради тебя пришел. Неужто мне теперь в такую даль домой переться, да еще ночью?
— Обманул ты меня!
— Не обманул я. Обманывал только для того, чтоб впустила меня. Нечего тебе бояться, право, нечего, даже самую малость! Хочу побыть с тобой немножко. Ну видишь, Филка, видишь же, ничего с тобой не делается. Чего так дрожишь? Знаешь что? Ложись лучше, хоть маленько успокоишься. Не бойся, ложись тихо-мирно в постель, даже раздеться можешь, а я подставлю к постели стул и чуток посижу рядом. Поговорим по душам.
Она послушалась. Он действительно подставил к кровати стул, только долго на нем не усидел. Не успела Филоменка все взвесить и немного опомниться, как он юркнул к ней под перину...
А потом все завертелось с удивительной быстротой. Яно захаживал к Филе чуть ли не через день. Помог ей собрать и отжать виноград, но уже во время сбора урожая предложил:
— Знаешь что, Филка? Урожай хороший, вина будет вдосталь, чего мудрствовать? Давай не будем ни виноград, ни вино продавать, подождем только, пока оно выбродит, а там и под венец.
— Это ты что задумал? Никак, жениться хочешь?
— А почему бы и нет?
— Да ну тебя! Я о замужестве никогда и не помышляла. Что скажет брат? А его женушка? Да и наши деревенские были бы против.
— Да что ты мелешь? Почему ж это другие всегда
должны решать за тебя? Неужто станем кого спрашивать? Ну их всех к лешему! Филка, ты же взрослая женщина, никто не волен помыкать тобой.
— Нет, Яно, не торопись! Я тебя даже путем и не знаю. Знаю только, как тебя зовут, но кто ты и что делаешь, этого пока мне никто не сказал.
— А кто тебе должен сказать? Если ты меня не знаешь, кто ж тогда меня знает? Знаешь ведь, что я — Яно, ну а делаю что? Я и о том тебе говорил. В городе работаю, при магистрате.
— Какой ты работник при магистрате? Ты ж все лето по грибы хаживал.
— Ну и что? Раз грибы росли. А вообще делаю, что мне положено. Иной раз и улицы подметаю. Понимаю толк и в других делах. Знаю каждый уголок в городе, да и всю округу знаю.
Филоменка раздумывала. Никак не могла решиться. Кабы мать жила, посоветовалась бы с ней. Старая-то говаривала, что Фила никогда не выйдет замуж, но, может, теперь по-иному бы рассудила. Глядишь, ее замужеству и порадовалась бы.
Брат с невесткой долго ее отговаривали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16