А старшим у них был учитель Федор Романов, nvppwnu огл ттлтт ~ ~
земля, так вы стали крестьянами, Ванюшко, кое-что стали заводить. Ну, ты уж тут сам помнить должон. Йыван кивнул: да, он помнит.
— Вот, вот, а ведь все почему? Потому что счет умел вести Очандр. Бедного да темного обидеть просто, ему чего ни скажут — все правда. Так что вот давай-ка, крестный Ванюшко, постигай грамоту, ремеслу учись, ни с кем не ругайся зря, а свое дело веди твердо — ты теперь хозяин. Зря тоже не обижай кого послабже, чужое не бери, свой труд цени и учитывай, потому как копейка достается тебе не шибко ловко. Я-то, сам видишь, плохой тебе помощник, в поле не хожу, дедушка у тебя тоже старик, да и семья у него восемь ртов, а у дяди Демина свое хозяйство. Вся надежда у тебя, Ванюшко, только на себя и есть.
Крестный замолчал. Так они посидели молча рядышком, потом Григорий Егорович поднялся, опираясь на посох.
— Эх, горе ты мое, только жить маленько начали, и вот — на... — пошел со двора, качая головой.
В доме уже давно попискивала сестра, Йыван слышал, однако не смел уйти, перебить рассказ крестного. Теперь можно было идти. Но он еще выбежал на дорогу, посмотрел, не едет ли мать.
Нет, никого не было видно на залитой солнечным жаром дороге...
ГЛАВА ВТОРАЯ 1
Она не видела его мертвым, не видела, как закопали гроб, и теперь ей казалось, что Очандр вовсе не умер, что он просто задержался на сплаве, а потом нанялся на другую работу и скоро вернется... Но шли дни в заботах, в делах, ездила в лес за дровами, полола и окучивала картошку, седо ставила — так дни летели, не до печали за работой. А вечером повалится на кповать —полдня проревела в копне, сердце словно бы перегорело, приуспокоилось, смирилось. На другой день она и отвела телку.
Дочь... Как возьмет на руки, так слезы из глаз — и не поймет сама Овыча, жалко ли ее, кроху, или себя?.. Но куда денешься, что поделаешь? Живого человека не закопаешь в землю и на улицу не выбросишь. Кто знает, может, счастье посулил господь, даровав жизнь новому человеку?.. Все может быть.
Если бы не Йыван! Если бы он меньше был! А то ведь настоящий хозяин. Работа по дому полностью легла на его плечи. И недосыпает, и за скотиной ходит, и за сестрой присматривает. Он старается делать все сам, до всего успеть. Да, теперь он хозяин...
Овыча договорилась с Каврием, что Йыван отработает ему долг — по два-три дня в неделю по двадцать копеек за день. Уже два раза ходил — за дровами ездил с Мигы-той, сыном хозяина...
Овыча, сидя на лавке у окна с дочерью, сосущей грудь, слышит, как Йыван у бани чего-то тюкает топориком, и сердце ее обволакивает тихая отрада, счастливо-горестные слезы застилают глаза...
— Эй, Овыча! — раздается вдруг голос под окошком. Глядит — десятский Семен Варламович.
— Чего тебе?
— На сход зовут.
— Да не могу я на сход идти.
— Тогда сына пошли.
— А о чем сход-то?
— Вопрос важный — про полевые изгороди.
Опять эти изгороди! Господи, сколько с ними маеты, сколько ругани всегда из-за них — трава на выгоне сгорела, земля до песка выбита, вот скотина и ломится в поле, а изгороди местами худые.
Страшно Овыче Йывана посылать на сходку эту — не дай бог драка начнется, Янлык Андрий горазд на скорую расправу, да что поделаешь, надо посылать. И она просит Семена Варламовича крикнуть Йывана от
2
Нурвельская сторона хоть и болотиста, и лесиста, но все деревенское огорожено — скот пасется без пастухов. Однако проклятые овцы часто находят прорехи и залезают в поле. Тогда уж поднимается вся деревня, шумит, ругается, ищет виноватого. Хотят узнать, где скотина проскочила в поле, кто огораживал этот участок? И если найдут, горе тому: побьют да заставят платить штраф. Бывает, под горячую руку попадает и невинный, да уж после драки кулаками не машут.
И сегодняшняя сходка мало чем отличалась от прежних, когда говорили об изгородях. И сегодня выскакивал на крыльцо скотской караулки Янлык Андрий и орал, словно разъяренный бык, размахивая волосатыми ручищами — смотреть страшно. И сегодня стоял в сторонке и хмурился Шем Каврий — он никогда не ругался, не дрался, потому что хотел, чтобы его ни в чем не подозревали. Однако все знали, что это он распаляет Андрия тихими речами. И сегодня мужики стояли толпой и глухо вторили Андрию: да, все пожрут, все потопчут овцы, собирать нечего будет!.. Но в душе-то каждый боялся, что, может, это на его участке прошла скотина в поле. Но сегодня что-то сильно разошелся Андрий. Видать, его рожь потравили... А Каврий, выждав тихую минутку, обронил:
— Чего шуметь-то попусту. Пойдем лучше на месте поглядим...
—- Правильно, правильно! — раздалось в толпе,— Верно говорит Каврий. Пошли.
И табуном, пыля на всю улицу, двинулись в поле. Впереди Андрий, заложив ручищи за спину, точно копя силы для виноватого. И бедная чья-то будет сегодня спина...
А Каврий, как всегда, сторонкой идет, обочиной — пыли, может, поменьше, идти полегче? В руках у него бумага, где все записано, и мужики не могут отвести глаз от этой бумаги.
Вышли ^ полю, стабунились. Андрий трясет жеоди.
— Ну то-то! Идут дальше.
— Чья?
— Федора-кузнеца.
— Ничего, ладно. Йывану не видно, что там делается — он позади толкается, робеет в гущу лезть. Он только слушает.
— У Андрия руки чешутся,— долетает до него шепоток.
— Да, давно не дрался...
Но Йыван это вспоминает даже с интересом: что дальше будет?
Толпа опять сбилась плотно, как раз перед самым оврагом. Загомонили, зашумели пуще прежнего — ничего не понять. Но перекрывает этот гомон голос Андрия:
— Эта чья ограда?— точно удар грома обрушился на толпу, мужики отпрянули.
— Что воды в рот набрали?— закричал Янлык Андрий. Потом, вытаращив налитые кровью глаза, стал оглядывать всех — ровно и в самом деле зверь какой лютый, ноздри ходят, зубы скрипят.
— Чья, спрашиваю?— снова закричал он. Теперь стало еще тише. Будто вся округа испугалась его голоса и замерла.
— Я знаю! — выбился вдруг из толпы мужичишка с рыжими, как корни ольхи, волосами. Он вытер рубашкой лицо, похожее на гороховую лепешку, и блеснул вокруг глазками.
— Верь рыжему Полату!— ехидно бросил кузнец Федор.
— Думаете, он не знает?— выскочил Полат, выпятив грудь.
— Почему же тогда не говоришь?— сразу раздалось несколько голосов.
— Эта ограда,— вкрадчиво выговорил Полат,— вот этого птенца вороньего!..— И ткнул пальцем в Йывана.
Йыван не понял сразу, на кого указал Полат. Он решил, что кто-то за ним стоит. Оглянулся — никого. Йыван растерялся. Ветть он ynnnmn чиятт итл иv ^пюлт^ „««ж»™
Или решил посмеяться над сиротой? Или сбивает народ с толку? Ему бы о себе побольше думать. Никогда его полевая ограда не сделана толком, и прошлый раз через его участок овцы влезли в поле. Видимо, он хочет отвести вину от себя...
Еловая ветлина, словно чудом оказавшаяся в руке Андрия, резанула по спине Йывана. Мальчик ойкнул и от боли, от страха, от вида в ярости побелевшего лицом Андрия присел, прижался к земле.
— Не надо так, — спокойно сказал Каврий.— Давай кладите его и по всем правилам десяток розог...
Уже скорые руки Полата тянулись к Йывану, однако в последнее мгновение он увернулся и, как звереныш, стрельнул между мужичьих толстых ног.
— Ах, керемет! — заругался Полат. — Держи его!
Но никто не побежал вдогонку, а Каврий сказал с укором:
— Из-за одного ленивого все поле может потравить скотина.
Йыван отбежал на сажен пятьдесят и, не слыша погони, остановился. Боль скоро прошла, но обида, недоумение и яростная ненависть кипели в нем. Этот Полат! Кто не знает, что он первый враль и обманщик в деревне? Кто не знает, что живет он воровством? То лошадь, то корову угонит из соседних деревень и продает в Цареве. Да и в своей деревне не пропустит легкой наживы. И все это знают, не раз он и попадался, да все как с гуся вода, ни рук, ни ног не поломали. Другому вору то палец отрубят, то на веревке водят по деревне, навешав на спину краденое, и кто хочет, тот и бьет его, и в лицо плюет, пинает и ругает, а Полату отчего-то все прощают...
Так с негодованием думал Йыван, а толпа в отдалении о чем-то шумела, кто-то с кем-то ругался.
— Если до вечера не починит ограду, мы заставим его возместить убыток от потравы, — громко, так, чтобы Йыван слышал, заключил Шем Каврий и пошел дальше.
Делать нечего, PI когда мужики толпой ДВИНУЛИСЬ
А толпа в это время уже дошла до Кожлаяльской межи. Издали смотреть — что толкучка на царевском базаре: гомонят, руками размахивают. Йывану слышно:
— Эта ограда беспалого Янгелды!
— Нет, его огород уже прошли!
— Тогда Потап Исая! — снова вмешивается голос рыжего Полата.
— Потап Исая, Потап Исая! — несколько голосов поддержали его слова. Но много несогласных. Растолкав мужиков, к Андрию с Каврием смело вышел широкоплечий Федор.
— Тихо вы, кияматы!— задрожал его голос. Толпа успокоилась, притихла.
— А где же ограда Потап Исая?— спросил Шем Каврий.
— Там, подальше, впереди.
— Правильно говорит Федор,— вмешался ободренный таким заступничеством и маленький Потап Исай, мужичишка лет тридцати.— Моя огорода дальше, а это хромого Миклая Бороды.
— Правильно, правильно, Бороды Миклая! — поддержало несколько человек.
— Сам он болеет, чинить не может, поэтому и сюда не пришел.
Если бы Борода был здесь, то не посмотрели бы на его болезнь, отведал бы он Андриевой ветвины. Да вряд ли бы и заступились за него — так все были разгневаны, что поле травила скотина. А сейчас обошлось тем, что его фамилию Каврий записал на бумажку. И толпа пошла дальше по изгороди. Прошли поля Изолык, Йошкар-ана... Тут все было хорошо и мало где останавливались — на ходу потрясут жерди. К следующему полю, к Шенкан-куп идти надо было через мокрую болотину, и шаг у мужиков замедлился, а Йыван, легко прыгая с кочки на кочку, почти совсем догнал их, да и никто уже на него не обращал внимания, только идущий позади дядя Демид спросил, не больно ли? Нет, не больно, ответил Йыван, только очень сапнит.

вороны. Пусть они с матерью исправят.
И как-то странно подействовали на мужиков эти спокойные речи кузнеца. Уже никто не кричал, не махал руками, но когда пошли дальше, то стало заметно, что толпа все больше и больше распадается на две части.
158
— Надо попробовать, — баском отвечал Йыван.
Кое-как починил подошву. Мать надела и похвалила, хоть подошва и бугрилась под ногой рыхлыми петлями.
Йыван, не откладывая дела, принялся было за новые лапти. Он знал, как надо начинать: прежде всего свить
159


крик: кто хозяин? Кто огораживал? Но никто не признается, никого не могут найти.
— Теперь я точно знаю! — опять кричит рыжий По-лат.— В тот раз, ребятки, ошибся я, а теперь точно — его это огорода! — и опять тычет на Йывана.
Екнуло сердце Йывана, кинулся было он прочь, но чья-то цепкая рука ухватила его за ворот и кинула на землю.
— Это не наша огорода! Наша там! — заверещал Йыван. Но кто теперь поверит ему? Нужен ответчик, нужно мужикам ярость свою выплеснуть на кого-то.
— Дать ему, дать!
И свистнула в воздухе ветвина Андрия и ожгла через рубаху спину, да другой раз, да третий!.. Кажется, перехлестнет пополам его маленькое, жидкое тело. Йыван бьется, но держат теперь его крепко за руки да за ноги.
— Ай, спасите! Ай, не надо!..
Не выдержал кузнец, перехватил руку Андрия.
— Погодь, Андрий,— спокойно сказал кузнец,— надо бы поточнее узнать, чья ограда.
И крепко, должно быть, стиснул он руку Янлыка Андрия, так крепко, что Андрий, побелев от гнева лицом, все же удержался и не ударил Федора. Будь другой, по-слабже, вылетели бы у того зубы. А тут еще в толпе ропот поднялся несмелый: да, проверить надо!
— Чего тут проверять! — крикнул Андрий.
— Нет,— спокойно возразил Федор, — я знал покойного Очандра, он плохо не любил делать, и думаю, это не его изгородь...
— А чья же?— тихо спросил Шем Каврий, точно желая уличить во лжи кузнеца.
— А не знаю чья.
— Не знаешь, а говоришь! — выкрикнул Полат, норовя подойти поближе к Каврию, чтобы он видел его рвение.— Эта ихняя, ихняя!
— Даже если ихняя,— сказал глухо Федор, — нам нужно прежде сказать об этом Овыче или велеть тому же парнишке починить ее, а не обижать
Меньшая, человек в десять, шла впереди, молча, затаенно — это была верхушка Нурвел во главе с Каврием и Андрием, да к ним еще прилепился Полат — это его рыжая голова мелькала между картузов. Другая же часть, большая, человек в тридцать, все отставала и растягивалась вдоль изгороди, словно чужие друг другу. Так и пришли обратно в деревню — солнце уже клонилось к черневшему вдалеке бору...
— Йыван, — сказала Овыча,— не починишь ли ты мои лапти?
— Надо за лыком сходить...
— Да лыки есть, отец еще припас, на повети лежат. Сумеешь ли только?
Йыван промолчал, пошел на поветь, принес две связки лыка и колодку. Ни слова не говоря, надел на колоду худой материн лапоть и начал вдевать лыко в след.
Йыван и раньше починкой занимался — отец в зимовье учил его этому. А плести новые не научился. Отец говорил: «Не торопись, успеешь, научу еще новые плести». Вот нужда пришла, а плести не умеет. Ладно, лето на дворе, а осень придет — нет лаптей.
Мать, погромыхивая чугунами у печки, говорила:
— Можно и новые купить, вроде бы и не дорого берут, четыре-пять копеек, да для нас теперь и эти деньги большие...— И спрашивала, ободряя неуверенные движения сына: — Ну как, получается?— И радостно сплескивала руками: — Да и правда хорошо выходит! Когда ты успел научиться ловко-то так?..
— Зимой, когда на бору жили, — глухо ответил Йыван.— Вечерами все только и плели лапти, а я глядел.
— Да ты, может, и новые умеешь?

тоже не слыша плача дочери в зыбке.
— Хорошо-то как!..
Йыван залился звонким счастливым смехом.
— Вот еще девятилычные тебе сплету! Я все научусь, как дядя Потап! Вот увидишь!..
162

— Садись, садись, начнем,— сказал дядя Потап Йывану.
Йыван сел на скамеечку.
— Что я буду делать, смотри и сам делай то же самое. Это лыко нужно так положить, а это — вот так, вот это — так...
Йыван стал плести лыко, искоса глядя на руки Потапа, маленькие, сухие, быстрые.
— А теперь вот закругли, а лыко согни вот так, поверни, как это я делаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40