теплое местечко: он числился заместителем директора знаменитого Елисеевского гастронома. Два раза в месяц он появлялся в кабинете директора, своего закадычного дружка Юры Соколова, небрежно расписывался в платежной ведомости, но денег не брал, а наоборот вручал каждый раз Соколову конверт с пустячком — с тысчонкой американских долларов — тому позарез нужны были денежки в конвертируемой валюте, чтобы обучать в Кембридже своего способного сыночка…
От своих букмекерских операций Казаков скопил не один мешок с деньгами, нужда превратить восьмикилограммовые мешки с бумажками (именно столько весит миллион советскими сотенными банкнотами) во что-либо действительно стоящее: золото, бриллианты, антиквариат — привела Казакова к Леоновичу. Этот рыжий господин занимал ответственный пост при Министерстве иностранных дел — служил в Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса и располагал сказочными возможностями, прежде всего мог недорого продать автомобиль импортной марки, сданный на базу уезжающим из Москвы дипломатом. Однако основной статьей его доходов была вовсе не спекуляция импортными машинами. Рыжий Леонович крутил большими делами и крепкими узлами был связан с иностранцами. В основном, с фирмачами. Бизнес Леоновича был ясен, как слеза ребенка. Фирмачи привозят в Москву импортные шмотки, а в свои Парижы и Лондоны увозят русский антиквариат…
По показаниям Волина операции по спекуляции импортными дефицитными товарами, а также контрабанда антиквариата были настолько широки и деньги накоплены столь огромные, что об этом следовало бы дать знать в братские органы — КГБ и МВД. Работа эта несложная — снять трубку и позвонить по телефону, затем отдать секретарю распоряжение скопировать для чекистов показания Волина. Но начни Меркулов сейчас следствие и арестуй Соколова и иже с ним, которые наворовали не один миллион на дефиците, сбывая через черный ход «левый товар» — тонны черной и красной икры, цыплят табака и говяжьей вырезки, сотни ящиков с марочным коньяком и водкой в экспортном исполнении, сразу как из-под земли вылезут все эти кураторы и доброхоты — Щелоков, Чурбанов, Цинев, сами имеющие долю, свой процент в соколовском деле. Дай им всем волю — они в полчаса переквалифицируют многомиллионное хищение в неумышленную халатность, и глядь — вся свора отделается легким испугом. Нет, передавать это дело в МВД не годилось, как не годилось и передавать его в подведомственное генералу армии Циневу учреждение — в КГБ, тем более, что свежо было еще впечатление об этой организации после всех ракитинских записей, прочитанных у камина в уютном доме старого аккомпаниатора Люциана Ромадина…

* * *

Меркулов закончил допрос и передал Волина пожилому старшине. На прощанье Волин с такой тоской посмотрел на следователя, что тот ободряющим кивком головы успокоил его: мол, потерпи, разберемся! В дверях Волин столкнулся с Романовой, которая не шла — бежала. Она с трудом сдерживала волнение. Когда дверь за Волиным и конвоиром закрылась, она сказала с усилием:
— На, Меркулов, читай! Только что я на свою голову… этого Гелия… расколола… Лукашевича… — и протянула следователю протокол допроса.
«Все чемоданы и тюки с деньгами, золотыми слитками и алмазами Казаков вместе со мною и Генкой Фроловым отвез в „Белый дом“, там Михаил Прокопьевич Георгадзе проживает, секретарь Президиума Верховного совета СССР…» — вслух прочитал Меркулов.
Он положил протокол на стол и спросил Романову с еле заметной усмешкой:
— Вы чем-то взволнованы, Александра Ивановна, или мне показалось?
— Я не совсем понимаю, что тут, собственно, тебя радует, Константин? Знаешь поговорку — на черта попу гармонь!
Меркулов снова едва заметно улыбнулся:
— Да ты успокойся, Шура! — добавил он уже серьезно, увидев, что подполковник Романова, гроза московских бандитов и хулиганов, сама не своя, дрожит, как студент перед зачетом.
Меркулов закрыл лицо ладонями и так сидел, наверно, с минуту. Потом вдруг быстро растер себе щеки, как после мороза, снял трубку, набрал городской номер:
— Сергей Александрович? Привет, это Меркулов. Слушай, Сережа, ты обедал? Нет? Тогда я приглашаю. Мы могли бы встретиться через полчаса в «Будапеште»?.. Не беспокойся, старик, столик будет.
Положив трубку на рычаг, Меркулов повернулся к Романовой и сказал:
— Весь отдел переверни, но чтоб через пять минут у меня на столе была сотня… Лучше полторы!..

5

Приглашая в ресторан старого друга и коллегу Сергея Андреевича Емельянова, с которым они тянули прокурорскую лямку еще в Зеленоградском районе, Меркулов не очень надеялся на скорый успех. Поэтому он даже немного опешил, увидев, что информация о махинациях Георгадзе, выдаваемая инструктору административных органов ЦК КПСС, попала в самое яблочко.
Емельянов быстрыми шажками ходил по ресторанному кабинету, заложив руки за спину и наклонив на бок голову. Точь-в-точь как Владимир Ильич Ленин. И говорил он, подражая вождю, чуть грассируя.
— Страна наша на переломе. Особенно остро это ощущается именно сейчас, сегодня! Умер Брежнев, у руля наконец-то стал твердый ленинец! Начинается новый исторический этап в жизни нашего государства! Этап новый! — Он пытливо посмотрел на Меркулова, стараясь разглядеть — понял ли тот, что у этой фразы есть еще и другой, скрытый смысл.
Седой почтительный официант убирал грязные тарелки, ставил чистые, с ловкостью иллюзиониста полировал и без того сверкающие норвежские ножи и вилки. Освободив середину стола и взгромоздив туда медный судок с ароматным гуляшом, он незаметно удалился.
— То, что ты рассказал мне сейчас… ну это… про Георгадзе… это же, слушай, грандиозно! — продолжал инструктор ЦК уже по-свойски, сидя за столом. — Ты знаешь, девочка моя, это как раз то, что ищет сейчас Андропов — нам нужен яркий пример. Юра решил навести в стране железный порядок. Пора, пора, дери их мать, очистить нашу Русь от брежневских холуев. Чтобы отучить простой народ воровать, надо сначала дать по рукам всем этим щелоковым, шибаевым, медуновым… Они же… едри их в холеру… классовую совесть пропили, стали Рокфеллерами и морганами. А народ, сам знаешь, народ не проведешь, русский народ хоть и молчит, но все видит, все слышит, все знает…
Наступила долгая пауза. Емельянов осушил бокал «Токая», приступил к гуляшу.
— М-да, конечно, Георгадзе это тебе не Медунов какой-нибудь. Второй человек в Президиуме… — Емельянов вытер крахмальной салфеткой губы, красные от соуса. Рука с салфеткой застыла в воздухе. Зыркнул по сторонам, сказал почти шепотом: — Заметано. Начинаем операцию. Попытаюсь сегодня же пробиться к Андропову. Давай свои бумаги…
Положив прокурорскую папку в цековский портфель, он отогнул угол скатерти и постучал перекрещенными пальцами по деревянному столу: хотя и большой партиец, но суеверен до чертиков. Потом неожиданно сказал:
— Пойдешь ко мне в замы?
Меркулов не понял — о чем это он?
— Знаешь, в чем историческая миссия Андропова? Не в том вовсе, что он намерен один все менять в государстве. Все сделаем мы, новое поколение партийцев, специалистов в различных областях… Андропов ведет нас к власти, сорокалетних, ну, пятидесятилетних. Надо лишь убрать этот мусор, валяющийся у нас под ногами. И если мы с тобой, моя девочка, свернем завтра шею твоему Георгадзе, то Юрий Владимирович, вот увидишь, предложит мне место прокурора Москвы. Не в знак благодарности, нет. В знак доверия! Нашего городничего Малькова погонит на пенсию, с него уже труха сыплется. Тогда ты, я спрашиваю, пойдешь ко мне в замы? Будешь со мной расчищать все эти мусорные ямы?
Меркулов прищурил глаза и твердо сказал:
— Пойду!
Они выпили по чашечке крепкого кофе. Меркулов щедро расплатился с официантом, и они направились к выходу. На Неглинке было очень людно. Накрапывал дождь.

6

На пороге возникла красивая, вернее — эффектная брюнетка. В легкой дымчатой дубленке и белоснежно-ажурной шали, с черной изящной сумочкой в руках, она белозубо улыбалась, и мягкие бархатные глаза ее прямо-таки излучали приязнь и симпатию. Я ее возненавидел с первой же секунды.
— Моя фамилия Соя-Серко. Меня, собственно, вызывал Барков, — Алла Александровна присела на стул и стала с любопытством разглядывать наш кабинет. И меня заодно. Как вещь. — Мне сказали, что мое дело теперь у Турецкого. Это вы?
У меня не было настроения выказывать ей знаки расположения. Я выудил из дела лист номер 13, список знакомых, которых потерпевшая сама назвала при первом допросе в милиции. Все эти люди, по показаниям Аллы Александровны, так или иначе интересовались ее коллекцией.
— Ваш список я бы назвал одноплановым. Здесь музейные работники, специалисты, коллекционеры. Но вы наверняка встречались с людьми другого сорта. Вам приходилось продавать, менять, покупать некоторые вещи из вашей коллекции. — Это, собственно, был не вопрос, а утверждение, поэтому я не стал ждать ответа, а продолжал. — Тут должны действовать иные лица: ловкачи, доставалы, спекулянты. Я прав или нет?
Соя-Серко неподдельно вздохнула и вытащила пачку «Марлборо». Безмятежно закурила. Но я нутром почувствовал ее скрытое напряжение — она не предложила мне сигарету, значит, закурила непроизвольно, от внутреннего волнения.
— Вы совершенно правы, Александр Борисович. А как же в наш век без ловкачей? Эдак жизни не будет, земля остановится! Что поделаешь! Грешна, батюшка, приходилось и приплачивать, и услуги оказывать! А как же иначе?
Алла взяла доверительный тон, и я понял, что она не расколется. Я же не Меркулов! Она предложила мне сигарету, не спохватившись, а так, как само собой разумеющееся. Значит, справилась с собой, можно дальше пудрить мозги неопытному следователю.
— Да что коллекции — дела серьезного не столкнешь с места, если правила какого-нибудь не нарушишь! Возьмите любое предприятие — куда ни двинь — у нас все нельзя! Вот и получается: все и все должны нарушать? Мы же этими инструкциями на всех углах обставлены. Все-то они запрещают, все усложняют, с каждым днем их все больше и больше. А дороговизна растет. Достань, попробуй, хорошую антикварную вещь…
Ах, какие же мы откровенные и бесшабашные! Все-то нам ни по чем! А вот конкретно, что вы мне скажете, мадам Соя-Серко? Я слушал ее и думал, как бы мне поумнее спросить про Леоновича и прибалта, чтоб не провалить все дело. В сущности я ведь ничего не знал об этом Юрии Юрьевиче — кто он и что он. И я спросил:
— А почему в вашем списке нет Юрия?
Нет, она не растерялась. Только посмотрела на меня своими бархатными глазами, которые вдруг посветлели, а взгляд их стал колючим и недобрым.
— Это какого Юрия вы имеете в виду?
— А это уж вы сами решайте, — нашелся я, — он же не мой знакомый, а ваш.
— Загадками изволите говорить. — Она сморщила свой носик. — Что это за «Юрий» такой — что-то не припомню.
— Вы хотите сказать, что ни одного знакомого Юрия у вас нет?
— Нет, почему же, — Соя-Серко заставила себя беззаботно улыбнуться, — наверное, есть. Сразу как-то не припомнишь.
— Надо вспомнить. Я не настаиваю, я советую. В конце концов, коллекцию-то украли у вас, и вы должны быть заинтересованы в раскрытии преступления не меньше меня. Ведь какие ценности унесли, шутка сказать! И какая старина! Чуть не прошлый век!
— Прошлый, даже позапрошлый, — горестно качнула точеной головкой потерпевшая, — еще отец моего свекра собирать начал.
— Тем более. Поэтому я и спрашиваю, есть ли у вас какие-нибудь подозрения? Ну, в смысле наводки?
— Знаете что, давайте я еще разок подумаю. Дома. Постараюсь, вспомнить.
— Подумайте, — с важность сказал я. — А мы тут пока всех этих… ваших… проверим. Надо же искать — куда денешься. Вот и Попович по вашей просьбе жалобы пишет!
— Какой Попович? Какие жалобы? — вздрогнула Соя-Серко, как бы не понимая, о чем идет речь. Это замешательство меня удивило. Мне показалось, что она не наигрывает, действительно не знает ничего о жалобе.
— Какой Попович, говорите? Да у нас один Попович, космонавт, дважды герой. Вот, полюбуйтесь, его жалоба на листе дела пятьдесят три. — Двумя пальцами я вытащил из вороха неподшитых бумаг жалобу Поповича — полстраницы занимало перечисление заслуг Павла Поповича: дважды герой, заслуженный космонавт, депутат, председатель федерации Спорткомитета, глава Союза дружбы СССР с какой-то зачуханой нашей африканской колонией.
— Да что же я горожу! — воскликнула Алла, даже прищелкнув себя ладошкой по лбу. — Конечно же, я обращалась к Павлу — просила похлопотать, посодействовать… Но это давно, вскоре после кражи коллекции… Вот дура какая! Просила помочь, а теперь отказываюсь!
Алла Александровна улыбнулась с прежней открытостью. Но мне показалось — она не была уверена, что вспомнила о своей просьбе.
— Бывает, бывает… Так что, я жду вашего звонка? — Я старался сохранить хорошие отношения с приятельницей знаменитого космонавта.
— Насчет этого Юрия? — спросила она, крепко пожимая мне руку.
— Не только. Вообще насчет этого круга людей.
— Да, да, я поняла.
— Тогда прекрасно, до встречи!
Соя-Серко вышла, а я набрал мамин телефон. В трубке долго раздавались длинные гудки, я уже начал нервничать — не случилось ли чего… Наконец, запыхавшийся мамин голос:
— Алло, слушаю…
— Мам, это я…
Мамин голос теплеет:
— Ты, сынок! Мы ждем тебя, Сашенька. Я звонила много раз… Тебя нет и нет… Приезжай вечером!
Придерживая трубку, я одновременно собирал протоколы по делу Соя-Серко, по-быстрому запихивая их в папку.
— Чего это вдруг? — спросил я, зная, что мать не поклонница званных ужинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36