Целью встречи было заключение соглашения с немцами о сотрудничестве в борьбе против партизан и о немецких поставках оружия и боеприпасов четникам. Михайлович в связи с этими переговорами издал специальный приказ об участии в них генерала Трифуновича и еще одного предателя народа – Живка Топаловича, бывшего лидера Социалистической партии, который в 1943 году присоединился к Михайловичу и стал членом его руководства, однако не добрался…
«Не добрался курьер, господин полковник, – отрапортовал ему капитан Майстрович. – На связи генерал Алимпич, но слышно очень плохо».
«Алло, алло. Говорит полковник Михайлович. Вы меня слышите, господин генерал?»
«Дража, где ты находишься? Какая у тебя ситуация?»
«Я в Добое. Пытаюсь помешать полному развалу. Хорваты массово дезертируют. Коммунисты тоже бегут, но их немного. Есть случаи нападения с тыла, от своих. Чем занимается Верховное командование? У них что, совсем мозгов нет? Алло… Алло… Алло… Нам нужно выйти к Дрине и встать там. Чтобы Сербия была у нас за спиной. Алло, алло…»
«Ничего нам, Дража, больше не нужно. Все кончено».
«Что кончено? Сербия не может пасть. Сербия не должна пасть… Что происходит? Алло, алло… Почему вы не отвечаете, господин генерал?»
«Я не могу говорить, душат слезы. Я собираюсь застрелиться. Дража, дорогой мой, подписана… генерал Калафатович подписал безоговорочную капитуляцию!»
«Миливой, гром тебя разрази, что ты такое говоришь? Ты в своем уме?»
«Мне приказано передать тебе, чтобы ты немедленно со своими войсками выступил в Маглай и там сдался немцам!»
«Какой трус и идиот, мать его, отдал такой приказ?!»
«Верховное командование. Король вместе с правительством покинули страну!»
«Да плевал я на их приказы! Никогда! Пока я жив, я немцам не сдамся. Слова «капитуляция» в сербском языке не существует! Для меня оно не существует… Алло, Миливой!»
«Слушаю, продолжай».
«Я отвергаю капитуляцию! Мы выступаем к Дрине и продолжаем бороться. Передай Верховному командованию, что Югославская армия жива и что…»
«Дража, немцы уже в Белграде. Немцы взяли Сербию!»
«Не верю! Это невозможно… Но даже если это и так, то ненадолго. Сербия не сдастся так легко. Капитуляции не будет… Алло, алло… Миливой, ты меня понял?»
«Связь прервана. Идут немецкие танки!» – отрапортовал ему дежурный офицер.
«Откроем огонь. Пусть немедленно соберутся солдаты и офицеры…»
…Громкие аплодисменты заставили его вернуться к действительности.
Весь зал рукоплескал военному прокурору Минину, который без сил, обливаясь потом, рухнул на стул.
– Защитник Джонович, хотите ли вы что-нибудь заявить? – спросил судья после того, как стих шум.
– Обвинительное заключение построено не на реальных фактах, и после допроса свидетелей я это докажу.
– А вы, защитник Иоксимович?
– Все, что приводится в обвинении, обычная фальсификация. Я с презрением отвергаю каждую строку этого идеологического манифеста, который вы называете обвинительным заключением, которое и с точки зрения права, и с точки зрения языка выглядит просто жалко.
– Вы оскорбляете суд и закон, – прокурор Минич подпрыгнул на своем месте.
– Я всего лишь защищаю от лжи своего клиента. Не более того.
– Объявляется перерыв на два часа, – сказал судья Джорджевич.
Да, то есть я хотел сказать – нет
– Обвиняемый Михайлович, вчера вы выслушали обвинительное заключение прокурора. Вы поняли содержание обвинительного заключения?
– Нет.
– Что вы не поняли?
– Невозможно понять эту ложь.
– Вы признаете свою вину?
– Нет.
– Итак, конкретно: действительно ли вы основали организацию четников и дали ей название Югославская армия в отечестве?
– Четник – это название, которое возникло в народе. Армия, оставшаяся без фронта, образует отряды четников.
– Когда у вас были первые встречи, первые контакты с партизанами?
– Только после вступления в войну Советского Союза.
– Когда это было?
– Кажется, летом. А возможно, и раньше.
– Вы имели контакты с партизанами в марте или феврале сорок первого года? Вы не можете не помнить, в каком именно месяце встречались с ними.
– Я не знаю точно, когда это было, в марте или позже. Но я знаю, что партизан вообще не было до тех пор, пока Гитлер не напал на Советский Союз.
– Вы вели какие-нибудь переговоры с партизанами?
– Да, и это были весьма продолжительные переговоры по очень многим вопросам. Я, например, предупреждал их, чтобы они не грабили крестьян, и говорил…
– Детали не важны. У вас была достигнута договоренность о том, чтобы не нападать друг на друга?
– Нет. Такое мне и в голову не приходило.
– Значит, вы не договаривались о взаимном ненападении?
– Абсолютно верно. Точно так. Мы договорились о взаимопомощи.
– Из этого я делаю вывод: была достигнута договоренность о взаимном ненападении.
– Об этом не шла речь.
– Как это не шла речь?
– Зачем нам было нападать друг на друга? Я мог только приветствовать их уход в леса и решение бить врага.
– Я хочу напомнить ваши показания, полученные в ходе следствия.
– Не нужно. Прошу извинить, если я чего-то не помню, но все, что в моих силах, я делаю.
– Каким было отношение к вам во время снятия показаний?
– Очень хорошим.
– Таким образом, все было вполне корректно?
– Ни в коей мере.
– С вами в тюрьме дурно обращались? Да или нет?
Совершенно верно. Отношение было очень хорошим.
– Вас вынуждали к даче каких-либо показаний?
– Нет.
– Вы ознакомлены с предложением некоторых американских адвокатов защищать вас?
– Я отказался.
– Добровольно или под давлением?
– Я не хотел искать защитников за пределами моей страны.
– Товарищ Вера, запишите. Обвиняемый полностью понял обвинительное заключение, отношение к нему в следственном изоляторе было вполне корректным, его не принуждали к даче показаний, не применяли по отношению к нему никакого насилия, он совершенно добровольно отказался от предложения американских адвокатов защищать его, потому что он полностью доверяет суду своей страны…
Пока генерал слушал диктовку судьи Джорджевича машинистке и безуспешные попытки адвоката Иоксимовича оспорить «полную точность» передачи и толкования судьей заявлений обвиняемого, ему вдруг показалось, что он сидит за пишущей машинкой и составляет секретное донесение князю Павлу и генералу военно-воздушных сил Душану Симовичу. Но самое удивительное, что, сидя за столом в Праге, он одновременно расхаживал по своему кабинету и самому себе диктовал:
«Прага, Мостецка, 15. Совершенно секретно, лично в собственные руки. Полковник Хаек – преданный нам человек, у него от нас нет тайн. Немецкий контрразведчик, полковник Чунке, убит немцами за его связи с русскими. Ханна – стопроцентно наша. Русские разрабатывают проект танка с броней гораздо более прочной, чем немецкая. Кроме того, они работают над реактивным минометом. Детали сообщу, как только они станут мне известны…»
– Когда, по вашему мнению, был наиболее благоприятный момент для общего наступления на немцев?
– После того, как партизаны взяли Ужице, а я Пожегу и Чачак.
– Когда точно это было?
– Возможно, первого августа. Тогда мы взяли Лозницу.
– Именно в этот день?
– Я точно не помню.
– Это вы в августе напали на одно из подразделений валевского партизанского отряда в селе Планинка? Действительно ли лично вы возглавляли нападавших?
– Да.
– Но как же так? Вы воюете против оккупантов, а сами убиваете партизан за то, что они подняли восстание против тех же оккупантов?
– Я это объяснял вам еще находясь в изоляторе.
– Мне? Вы это объясняли следственным органам.
– Это были вы. И прокурор Минич. И Пенезич. Вы прекрасно знаете, что тогда никто не погиб и все взятые в плен партизаны были выпущены на свободу.
– Так вы напали или не напали на партизан в себе Планинка?
– Разумеется, да.
– Из-за чего?
– Я защищал крестьян от грабежей. Именно поэтому народ и поддерживал меня. В такой ситуации я напал бы и на своих собственных бойцов.
– Значит, если бы ваши люди занялись грабежом, вы бы за это на них напали?
– Те, что были в Планинке, были обычными ворами. Крали продукты питания. По такой же причине еще раньше я однажды напал и на отряд Печанаца.
– Но почему? Коста Печанац был воеводой четников.
– Они грабили.
– Значит, Печанац – грабитель?
– Не он, а его отряд.
– Получается, что Печанац и его люди были грабителями.
– Конечно.
– В это время восстание в Сербии уже разгорелось в полную силу?
– Я не могу точно вспомнить время и связь всех событий.
– Вы считали восстание преждевременным?
– Не понимаю, почему вы так настаиваете на этом. Понятие «преждевременно» может иметь разные значения. Если силы противника слабы, то тогда это не преждевременно. Лично я командовал наступлением на Горни Милановац, Страгаре, Рудник, Пожегу. Я наступал и на…
– Когда? Мне требуются точные даты.
– Я не могу вспомнить. Было так много событий в моей жизни в последнее время, что я как-то выдохся.
– Что значит выдохлись?
– Физически и духовно истощен. Я претерпел ужасные мучения…
– Когда вы отбили у немцев Чачак и Пожегу?
– Не помню.
– Может быть, это было в апреле 1941 года?
– Не знаю.
– Обвинительное заключение гласит, что ваши люди, Глишич и Игнятович, напали в Пожеге на партизан.
– То есть как? Я совершенно твердо уверен в том, что мы освободили Пожегу. Я лично командовал наступлением на немцев. Как мне помнится, это партизаны напали на моих людей и взяли в плен Глишича. Они хотели его расстрелять, но я послал письмо Тито в Ужице и просил его…
– Когда и где вы встречались с маршалом Тито?
– Никогда и нигде.
– На следствии вы сделали другое заявление. Кроме того, всей Сербии известно об этих встречах.
– Он в то время, как я помню, не был маршалом, да и вообще, в военном отношении был…
– Обвиняемый Михайлович! Когда вы встречались с маршалом Тито? Сколько раз?
– Три раза.
– Где?
– Один раз в доме воеводы Мишича, а два раза в селе Брайичи.
– Действительно ли вы с маршалом Тито 26 октября 1941 года заключили соглашение о совместной борьбе четников и партизан против оккупантов?
– Ему ничего не стоило подписать все что угодно, потому что он ни одного дня не соблюдал договоренности. Мы подписали, а он тут же…
– Действительно ли вы 26 октября взяли на себя обязательство участвовать в совместных действиях против оккупантов?
– Ну, наверное. Дату я не помню.
– А вам известно, что Божа Яворац в ночь с первого на второе ноября напал на партизан в Иванице?
– Он не подчинялся мне. Действовал самостоятельно.
– В ходе следствия вы заявили, что приказали снять осаду Кралева. Вы, конечно, помните, что ваши силы напали на танковые подразделения и артиллерию партизан и при этом перебили весь личный состав?
– Партизанские танковые подразделения?! Но это просто смешно. Таких и не существовало… Я об этом понятия не имею.
– А на артиллерию было нападение?
– У меня было два орудия, и у партизан тоже два, они их получили от меня. Ими командовал мой офицер, но я сейчас не помню его имени.
– Похоже, вы не помните ничего из того, в чем вас обвиняют. С какой целью было произведено передвижение Рачича в южном направлении?
– Дероко. Это был он.
– Не понимаю?
– Мой капитан Йован Дероко командовал теми орудиями, которые я передал партизанам. Они убили Дероко на Любиче.
– Это гнусный вымысел! – выкрикнул прокурор.
– С какой целью, повторяю, было произведено передвижение Рачича в южном направлении? – повысил голос судья Джорджевич.
– С целью передвижения в южном направлении.
– Хорошо, остановимся тогда на Четвертом наступлении. Вы заявили, что лишь из материалов следствия узнали о сотрудничестве ваших командиров с оккупантами.
– Даже если я это и знал раньше, то не могу вспомнить из-за всего того, что мне пришлось перенести. Тиф, потом вирус, все эти мучения…
– Это мы уже обсудили. Отношение к вам было вполне гуманным. Не отклоняйтесь от обвинительного заключения.
– Речь идет не только обо всех этих зверствах, но и о голоде.
– Вы хотите сказать, что голодали в следственном изоляторе?
– Ни в коем случае. Сейчас все просто прекрасно по сравнению с прошлым годом.
– Вы тогда голодали?
– Страшно. И я, и мои люди.
– А что же вы пережили в прошлом году? Может быть, это представляет интерес для суда. Где вы жили?
– В лесу.
– В какой-то постройке?
– Нет.
– А где же?
– Просто в лесу.
– У вас был какой-то бункер или землянка?
– Иногда был, иногда не было.
– Чем вы питались?
– Тем, что удавалось купить, но это было очень трудно.
– Вы всегда ели обычную человеческую пищу?
– Одно время мы питались только улитками.
– У вас были деньги?
– Деньги у меня были, но я умирал от голода вместе со своими деньгами.
– Значит, все это происходило с вами после окончания войны и вплоть до ареста?
– Да.
– Суд не интересует, чем вы питались, изолировав себя от своего народа, – прокурор встал. – Скажите, почему Недич оказался в Санджаке?
– Он собрался убить меня.
– Ваш союзник – убить вас? – расхохотался Минич.
– Не он сам, а Вучко Игнятович, который порвал со мной.
– Почему вы не расстреляли Игнятовича, ведь ваши люди арестовали его после того, как он бросил в вас гранату?
– Остоич хотел его расстрелять, но я сказал «нет».
– Действительно ли даже британский офицер Бейли требовал от вас, чтобы вы били оккупантов, а не партизан? – почти выкрикнул прокурор.
– Да.
– Прошу вас внести в протокол это признание о сотрудничестве с оккупантами.
– То есть, нет. Абсолютно нет, прокурор.
– Вы только что признались в измене.
– Я хотел сказать – нет. Со мной происходит что-то странное. У меня бывают мгновение, когда я думаю «да», а говорю «нет», или наоборот, думаю «нет», а говорю «да». Может быть, это от тифа или от вируса.
– Итак, действительно ли Бейли требовал, чтобы вы прекратили нападать на партизан и вместе с ними способствовали успешной высадке союзников на побережье Адриатики, которая тогда планировалась?
– Совершенно верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26