Если кому-то понадобится найти его, то первым делом искать будут там. В Ньюкасле он знал нескольких человек, кое-кто из них, возможно, не откажется приютить его на день-другой, да и то если не будет знать о ведущейся на него охоте. Впрочем, этот вариант тоже отпадает: Ньюкасл слишком близко, нужно убираться подальше. Карлос принялся перебирать в уме своих прежних подружек, но вскоре бросил это занятие, вспомнив, как легко и неожиданно исчезал из их жизней. Вряд ли они захотят впустить его туда снова.
И тут Карлоса поразила мысль, как мало у него друзей.
Фактически остался только один человек, к кому он мог теперь обратиться. Возможно, единственный, кто сумел бы объяснить толком, что все-таки происходит.
– Надеюсь, это вам поможет.
В таком состоянии Айзенменгер ее еще не видел. Белинда ерзала на стуле и крутила в руках папку, которую принесла с собой. Они сидели в больничной столовой, и Айзенменгер, без особого аппетита ковыряясь вилкой в тарелке, пытался понять, почему Елена так напряжена и не будет ли больше пользы, если он вгрызется в бумаги, а не в остывавшего цыпленка гриль. Белинда же не притронулась к еде вовсе. Скорее всего потому, что знала, чем это грозит, и испытывала изжогу при одном воспоминании о местной кухне. Елена, будучи осторожной во всем, и в том числе в еде, решила ограничиться бутылкой минеральной воды.
– Ну что, посмотрим? – Айзенменгер решил перейти прямо к делу.
Он положил вилку, благо подвернулась возможность это сделать. Подобно всем больничным столовым, здешнее заведение было довольно мрачным на вид – они что, специально так строят? Время основного наплыва посетителей уже миновало, и кроме них в большом, слабо освещенном зале с ровными рядами столов с пластиковым верхом, вокруг которых стояли такие же пластиковые стулья, людей в помещении было немного. По залу то и дело пробегали санитары, за одним из столиков сидела компания молодых врачей, кое-где можно было заметить медицинских сестер, заскочивших выпить чашку кофе. Вот и все, что осталось от недавней толпы, и лишь неубранные столы говорили о том, что полчаса назад здесь было людно и шумно.
– Я сделала вот что. – Белинда посмотрела на Айзенменгера. – Я извлекла ДНК и РНК…
Зная, что Елена не поймет ни слова из ее рассказа, Айзенменгер вежливо прервал девушку:
– Елена не медик, так что не углубляйся в терминологию.
Сказав это, доктор перевел взгляд на Елену, и та ответила ему благодарным кивком.
– Я сделала вот что, – начала еще раз Белинда. – Я подготовила образцы тканей, чтобы извлечь из них генетический материал, то есть дезоксирибонуклеиновую кислоту, или попросту ДНК, и рибонуклеиновую кислоту – РНК. ДНК – это материя, из которой состоят гены. Так вот, проведя анализ ДНК, можно определить, имеются ли в генах какие-либо изменения. РНК служит посредником между генами и самой клеткой. Разобравшись с ее составом, можно определить, какие из генов задействованы. Рак образуется из-за структурных аномалий в генах либо из-за того, что те или иные гены отключаются или включаются тогда, когда этого быть не должно.
Елена кивнула, и это должно было означать, что пока ей все понятно. Глядя, с каким сосредоточенным видом она слушает Белинду, Айзенменгер подумал, что она действительно понимает суть разговора.
– Проблема РНК в том, что эти соединения очень хрупки и недолговечны. Поэтому, чтобы сохранить их для исследования, конструируются их копии, называемые с ДНК. Это дает возможность анализировать РНК с помощью веществ, которые называются рестриктазами. Они разрезают с ДНК в определенных местах, и, если структура претерпела изменения, точки разреза меняются. Поэтому получающиеся фрагменты отличаются размерами от обычных. Используя флюоресцентный маркер и пропуская эти фрагменты через специальную машину, можно увидеть, какие из них переменили положение, и таким образом определить, какие изменения произошли в самой структуре.
– Флюоресцентное сканирование? – переспросила Елена, и Айзенменгер рассмеялся своей самонадеянности. Оказывается, он недооценивал эту женщину. Взглянув на него, Елена не без удовольствия улыбнулась. Айзенменгер же, склонив голову, произнес:
– Прошу извинить, если я вел себя покровительственно. Я просто полагал…
– Все нормально. Я, в общем-то, не очень разбираюсь в медицинских вопросах, но я адвокат и большая часть моей работы состоит в том, чтобы понимать людей и их проблемы, так что поневоле приходится учиться всему. С год назад я вела дело, где в качестве доказательства использовались анализы ДНК. Я запомнила несколько терминов, но так и не разобралась в принципах…
Белинда и Айзенменгер переглянулись.
– Продолжай, – кивнул он.
– В итоге получается табулограмма, которая поначалу кажется непонятной. – Белинда извлекла из кармана халата свернутый лист бумаги и развернула его перед Еленой.
Это оказался график, на котором точками были обозначены верхние и нижние пики некой кривой, тянувшейся вдоль оси координат. Сама же ось была разбита на пронумерованные отрезки. Айзенменгер переставил свою тарелку на соседний столик, чтобы Белинда могла полностью развернуть бумагу. Елена вплотную придвинулась к столу и принялась с интересом разглядывать график.
– И? – прервал доктор затянувшуюся паузу.
Белинда открыла рот, словно собираясь начать обстоятельный рассказ, но потом пожала плечами и сказала просто:
– Какой-то хаос.
– То есть?
– Каждый из пораженных образцов, которые я исследовала, имеет по меньшей мере шестнадцать структурных аномалий. А некоторые и того больше.
– А сколько должно быть? Какой результат дает анализ ДНК в большинстве случаев рака? – спросила Елена.
– Всего несколько аномалий. Может, одну, ну в крайнем случае десять-двенадцать.
– Значит, это какой-то неизвестный науке особенно агрессивный рак? Вы это хотите сказать?
Белинда кивнула.
– Это не дает нам никакой новой информации, – заметила Елена.
– Нет, дает! – вдруг с жаром выпалила Белинда, и оба – Айзенменгер и Елена – уставились на нее.
– Большинство форм рака имеют собственные, характерные лишь для них аномалии, и здесь, несмотря на множество изменений, я нашла одну закономерность…
– В тех шестнадцати, о которых вы говорили?
Белинда снова кивнула. Сделав паузу, чтобы Айзенменгер и Елена могли собраться с мыслями, она продолжила:
– Анализ клонированных ДНК подтвердил выраженное постоянство подмножества во всех типах опухолей. Во многих оказалось гораздо больше, но эти шестнадцать присутствуют постоянно. Даже в опухолях, где в обычных случаях их быть не может.
– Хаос? Генный хаос? Вы это хотите сказать? – спросила Елена.
На этот раз ответ Белинды оказался не столь категоричным.
– И да и нет, – проговорила она не вполне уверенно. – Видите ли, рак представляет собой последовательное развитие генетических сдвигов, каждый из которых способствует развитию опухолевых клеток. Хотя одновременно с этим в генах происходят и другие изменения, которые не обязательно участвуют в канцерогенезисе. Их называют вторичными сдвигами. А здесь таких сдвигов неимоверное количество, и общая картина представляет собой хаос, но красной нитью во всех них и в каждом в отдельности проходят эти шестнадцать.
– Эти шестнадцать характерных изменений присутствуют в любых формах рака? – спросил Айзенменгер.
Девушка сокрушенно покачала головой:
– Я поспрашивала коллег, так, чтобы быть уверенной. Никто из тех, с кем я говорила, не мог назвать опухоль, в которой встречались бы все шестнадцать.
Все трое уткнулись в распечатку, и каждый думал о своем.
– Здесь можно увидеть еще кое-что, – произнесла Белинда. Она говорила неуверенно, почти извиняющимся тоном. Достав еще один лист бумаги, она развернула его на столе поверх первого. – Это, – сказала она, указывая на высокий пик в правой части графика.
– И что это? – поинтересовался Айзенменгер.
– Я не сразу поняла. Этого здесь быть просто не может, но это есть, во всех образцах.
Первой, как ни странно, сообразила Елена.
– Вы хотите сказать, что это заражение?
Белинда утвердительно кивнула:
– Это, конечно, наиболее вероятно. Я использовала ПЦР, полимерную цепную реакцию, полимеразу, чтобы произвести анализ с ДНК. Получилось, что копия РНК подверглась тому же самому заражению.
Не нужно было иметь диплом врача, чтобы понять: сказанное сейчас Белиндой начисто перечеркивало все предыдущие версии. Это сознавали и Елена, и Айзенменгер. Поэтому он переспросил:
– Ты уверена? У тебя есть доказательства того, что это заражение? Ты можешь точно определить, что это?
– Этим я и занималась. Я попросила коллегу из отдела вирусологии помочь мне, в таких делах у меня совсем нет опыта…
– И?… – Елена заметила нетерпение в глазах Айзенменгера. – Что это?
Белинда вывалила на стол еще груду бумаг. Графики на них были намного длиннее двух предыдущих. Четыре волнистые линии зеленого, красного, синего и черного цветов, казалось, растягивались на многие метры. Каждый их пик был обозначен буквами, которые повторялись бесконечно, казалось, без всякой закономерности.
– Все образцы выявили одну и ту же последовательность. Когда мы проверили полученные результаты по базе данных на сходство с известными генами, то получили необычный результат.
Айзенменгер смотрел на буквы, словно пытаясь сложить из них какое-нибудь слово.
– Что значит – необычный? – спросила Елена.
На лице Белинды появилось выражение крайней озадаченности.
– Оказалось, что все образцы содержат шестнадцать генов, перемежающихся цепями, в которых я долго пыталась разобраться. И еще, там не было интронов.
Здесь Елена окончательно потерялась:
– Что это значит?
Не отрывая глаз от графиков, Айзенменгер пояснил:
– Гены – штука сложная. Бог, или кто еще там, произвел их в виде сгустков, которые принято называть аксонами. Эксоны разделяются длинными отрезками ДНК, которые на первый взгляд кажутся бесполезными. По крайней мере, если говорить о строительных генах, интронах. Когда ген выражен и переведен в РНК, используются только эксоны, интроны удаляются и отбрасываются. Некоторые специалисты считают их бесполезными, но мы просто не знаем пока, какую функцию они выполняют.
– Тогда почему это так важно?
– Потому что трудно понять, из-за чего все шестнадцать генов могут оказаться связанными в одну нить и не иметь при себе интронов. – Доктор вдруг улыбнулся, но не потому, что сказал что-то веселое. – По меньшей мере, все это выглядит странно.
Айзенменгер высадил Елену у дверей ее дома. Было время, когда он мог позволить себе подняться вместе с ней выпить чашечку кофе и поболтать, но теперь об этом лучше было не вспоминать. Затормозив у подъезда, он вдруг подумал, что остановил машину почти на том самом месте, что и в тот вечер, когда Мари, движимая ревностью, неожиданно выскочила из-за угла и едва не сбила Елену с ног. Да и время суток было то же – уже начало смеркаться. Когда Айзенменгер напомнил Елене о том происшествии, она пропустила его слова мимо ушей. Или сделала вид, что пропустила.
– Послушай, Елена, в чем дело? – внезапно разозлившись, проговорил он, отбросив свойственную ему деликатность. – Ты выглядишь так, словно весь вечер пребываешь в каком-то параллельном мире.
Елена уже выходила из машины, всем своим видом показывая, что ей хочется как можно быстрее избавиться от его присутствия. Вопрос доктора, казалось, лишь усилил это желание, но в тот момент, когда Елена уже одной ногой стояла на тротуаре, она вдруг неожиданно повернулась к своему спутнику. На лице ее в этот миг был написан ужас; оно напоминало посмертную маску.
– Зайди-ка ко мне, Джон. Думаю, произошло нечто ужасное, – произнесла она.
Беверли вернулась за свой рабочий стол. Больше она такому бабуину, как Лайм, не доверит никакой работы. Дело, похоже, становилось все более интересным, хотя куда оно могло привести, Уортон пока не понимала. Однако еще несколько часов работы – и все прояснится.
Беверли начала с проверки Миллисент Суит и Робина Тернера, которая, в общем-то, ничего ей не дала. Она узнала, что Тернер недавно женился, и на всякий случай записала его адрес. Потом, заметив, что день подходит к концу, отыскала в справочнике телефонный номер Лейшмановского центра в Ньюкасле, позвонила туда и попросила соединить ее с отделом кадров. И вот тут начались проблемы. Беверли ответил молодой женский голос; судя по тому, что у обладательницы этого голоса в голове вместо мозгов плавало непонятно что, это была секретарша.
– Я не могу предоставить вам информацию.
В сущности, секретарша была права, и Беверли знала это, но для нее это не имело значения. Ей во что бы то ни стало требовалось узнать, кто такой Карлос и где его искать, а на официальный запрос у нее не было времени, да и впутывать в свое неофициальное расследование тамошнюю полицию ей тоже не очень хотелось.
– Послушайте, девушка. Я инспектор Уортон. Инспектор полиции, и вы обязаны отвечать на мои вопросы.
– А откуда мне знать, что вы действительно из полиции?
«О боже!»
Она терпеть не могла джорди, этого нортумберлендского произношения, находя его искусственным.
– Дорогая, я же не спрашиваю у вас шифры замков на сейфах компании. И меня не интересует, носит ли ваш управляющий под пиджаком женское белье и не вставляет ли себе в зад рыбий хвост, развлекая таким образом гостей на вечеринках. Мне лишь нужно знать, работал ли у вас в какой-либо должности человек по имени Карлос, и если да, то как его полное имя и где он проживает.
– Хамить для этого вовсе не обязательно, – вполне резонно заметил голос на том конце провода.
– Мне срочно требуется эта информация.
– Мне-то какое дело?
«О небо! Дай мне силы справиться с этим».
– Как вас зовут, дорогая? Я хотела бы знать, кому предъявлять обвинение в противодействии сотруднику полиции, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Я расследую убийства, и у меня нет времени на болтовню с непонятно кем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56