От бассейна к нему средь деревьев вела короткая тропинка. Перед домом тянулась широкая лента газона, позади дома стоял густой лес.
Над парадным горел свет. Собственно, я не слишком внимательно разглядел дом Хиббена вечером в пятницу, пребывая в затмении, а теперь видел, что это красивая вместительная двухэтажная современная постройка.
Не от выпивки, а от нервного напряжения меня чуть не стошнило, пока я тихо подходил к парадному. Чтоб просто устоять, пришлось подгонять себя и уговаривать. Первая створка с планками жалюзи открылась со скрипом, который разбудил бы любого живого и мертвого. Я обождал. Никакой реакции на скрип. Нажал на ручку цельной внутренней створки. Закрыто! Ава ошиблась. Проклятые Хиббены запирают дверь на ключ. Я медленно закрыл жалюзи, отошел от дома и скрылся в тени.
Уходить? Вернуться к Аве, признаться в провале?
Я целиком направил свой мощный интеллект на осмысление ситуации. И остался ни с чем.
Но тут заметил открытое окно как раз там, где должна быть гостиная, согласно моим смутным воспоминаниям о вечере пятницы. Достаточно большое окно, чтоб пролезть. Я подошел, остановился в кустах под ним. Жалюзи были спущены, но не заблокированы. Я положил фонарик в карман, сумел просунуть снизу пальцы, поднять конструкцию на роликах, после чего она щелчком встала на место. Я сунул в окно голову, видя прямо под ним столик, на котором стояла ваза с цветами, лампа и пепельница. Столик узенький, через него удастся перешагнуть, когда я переброшу ногу через подоконник, находившийся приблизительно в четырех с половиной футах от земли.
Я сдвинул цветочную вазу на один край столика, а лампу на другой. В комнате было темно, поэтому воспользовался фонариком, мельком посветив вокруг. Прямо напротив располагался камин, на котором стоял бронзовый бюст Авы, сверкнувший на свету золотом. Я выключил фонарик, положил на стол. Перекинул через подоконник ногу, миновав столик, но движение оказалось резковатым, в дело вступили некие кинетические силы, я не совсем владел своим телом, поэтому, судорожно стараясь просунуть следом за ногой голову и торс, ударился сломанным носом об оконную раму, недостаточно пригнув голову. Невольно громко вскрикнул от боли, забросил в комнату другую ногу, которая попала в стол. Лампа рухнула с дьявольским грохотом падающей к своей смерти ракеты, фонарик покатился по полу, навсегда для меня потерянный, но ваза устояла на месте.
В комнате воцарилась глухая тьма, я на мгновение обезумел. Видно, какой-то осколок кости в носу, расщепившейся при ударе о подоконник, вонзился в лобную долю мозга. Я метнулся в темноте к камину, разбив голень о кофейный столик, которого на вечеринке, по-моему, не было. Шум поднялся такой же, как прежде, но в моей голове в тот момент играл марширующий оркестр военной академии сухопутных войск Вест-Пойнт, поэтому я не особенно отреагировал. Потом гол забили морские пехотинцы, и толпы в Аннаполисе завопили.
Добравшись до камина, я схватил голову, которая весила тонну, – как минимум двадцать пять фунтов, руки-ноги дрожали, – вернулся к окну, попытался забросить ногу, разбил вазу. Потом все-таки забросил ногу, и тут комната целиком осветилась. В ней стоял доктор Хиббен в длинных белых гигантских трусах, но без рубашки. Его торс напоминал медицинский учебник по венерическим заболеваниям. Он рявкнул:
– Алан, черт побери, что вы тут делаете?
Как только он произнес мое имя, я сразу с ошеломлением полностью осознал серьезность ситуации. Я опознан. Нервная система отреагировала неожиданным воплем, представлявшим собой нечто среднее между волчьим воем и криками, время от времени отражающимися от стен Бельвью.
Доктор Хиббен на шаг отступил с испуганным выражением на лице. Он находился на расстоянии приблизительно в десять футов от меня. Вопль затих. Я по-прежнему сидел верхом на столике и на подоконнике. Кожа горела, заново разбитый нос начинал кровоточить, я пережил припадок бешенства и зажимал под правой подмышкой скульптурную голову Авы.
В комнату шагнула миссис Хиббен в прозрачном халате, держа в руках нацеленный на меня обрез. Я разглядел болтавшиеся под халатом груди, из которых бы вышли отличные средневековые винные кубки. Может быть, я очутился в каком-нибудь мокром ночном кошмаре Тинкла. Отметил – несмотря на щекотливую ситуацию, – что средневековые винные кубки весьма сексуальные, с довольно питательными темными эротическими сосками.
Доктор Хиббен строго обратился к жене:
– Опусти ружье. Нам ничего такого не надо. Это Алан Влэр, – и скомандовал мне: – Подойдите сюда.
У меня еще сохранилось несколько мышечных функций, что само по себе было маленьким чудом, поэтому мне удалось забраться обратно, поставив тяжеленную бронзовую голову Авы на столик так, словно я прихватил ее чисто случайно. Миссис Хиббен положила обрез на диван. Я стоял перед окном неподвижно, как шахматная фигура. Хорошо, что родители умерли, думал я. Их уже не опозоришь.
– Иду звонить в полицию, – объявила миссис Хиббен.
– Не надо, – запретил доктор Хиббен. – Сами разберемся. От него вовсю несет виски. Даже отсюда слышно. Ему нужна скульптура Авы. – Он с опасной проницательностью посмотрел на меня. – Что же нам с вами делать? Вы еще хуже Голдберга.
На миг я счел это за общепринятое антисемитское замечание, словно фамилия Голдберг служила синонимом «жида» или другого какого-нибудь оскорбительного эпитета, а потом вспомнил, что Голдберг – тот самый британец, который писал в чайные чашки. И устыдился за мимолетное мысленное обвинение доктора Хиббена в антисемитизме.
– Что скажете? – обратился ко мне доктор Хиббен.
Я онемел от стыда и от ужаса.
Он направился ко мне – ростом в семь сплошь веснушчатых футов, в раздувшихся огромных боксерских трусах. Фактически пошедшего на них материала хватило бы на парашют. Если бы он в них случайно выпал из самолета, возможно, остался бы жив.
Доктор схватил меня за загривок, как школьника, парализовав кое-какие нервы, включая позвоночные, поволок к дивану, швырнул на него. Я попал прямо на дуло обреза. Он по этому поводу ничего не сказал, так что я решил просто сидеть. Боялся шевельнуться.
– Вы больной? – спросила миссис Хиббен.
– По-моему, да, – сказал я.
– У вас кровь из носа идет, – указал доктор Хиббен.
Я вытер нос кулаком. Кровь шла не сильно.
Раздался стук в дверь. Доктор и миссис Хиббен переглянулись, словно ничто не могло уже их удивить.
Доктор пошел к дверям.
Я услышал знакомый голос:
– Мы слышали крик.
Командор. Пришел меня спасти?
– Ну что ж, заходите, – предложил доктор Хиббен. – У нас тут возникла весьма любопытная ситуация.
Вошли Мангров с Бобьен. Нептун-Мангров держал в руке на отлете трезубец – сеть для ловли летучих мышей. Они с Бобьен оценили хаос на полу, разбитую лампу и вазу. Потом осознали, что я, как задержанный, сижу на диване, в задний проход утыкается дуло обреза. Впрочем, возможно, последнюю деталь учли не в полной мере: видели только, что дуло в принципе направлено мне в ягодицы.
– Что вы оба тут делаете? – спросил доктор Хиббен.
Бобьен недоверчиво таращила на меня глаза.
– К Сигрид в комнату залетела летучая мышь, – объяснил Мангров, – я поймал ее, вынес на улицу, выпустил, после чего мы решили пройтись… И услышали жуткий вопль. Вы все целы?
– Алан влез в окно, – сообщил доктор Хиббен, – и пытался украсть скульптурную голову Авы.
– Иду звонить в полицию, – объявила миссис Хиббен.
– Не желаю подобной огласки, – сказал доктор Хиббен.
– Алан, что ты сделал? – озабоченно спросил Мангров.
– Сам точно не знаю, – признался я. – Звоните в полицию, я заслуживаю ареста и расстрела.
– Совсем больной, – заметила миссис Хиббен.
– Я всегда знала, с ним что-то не так, – добавила Бобьен.
И тут я краем глаза увидел, как голова Авы поднимается, как бы сама по себе, потом две чернильно-черные руки как бы хватают ее за уши, потом она исчезает, а на ее месте материализуется пара тапок.
Миссис Хиббен уловила последний этап сверхъестественного явления и завизжала, спровоцировав цепную реакцию. За ней заголосил я, за мной Бобьен. Мангров с доктором Хиббеном стойко держались и только хрипели от страха. Визжавшая миссис Хиббен сохранила присутствие духа настолько, что схватила обрез, на котором по-прежнему сидел я. Поэтому ружье вскинулось под необычным углом и, как часто бывает с оружием, случайно выпалило со страшной силой, подтверждая опасность огнестрельного оружия, хотя дядя Ирвин первым бы заявил, что опасно не оружие, а люди.
Глава 38

Морская пехота громит сухопутные войска. Пулевое отверстие. Меня не впервые называют маньяком, и я того заслуживаю. Мангров и Бобьен. Ава в моей постели. Если тебя повесят. Я всегда любил Бэтмена. Оставшиеся концы
Взрывная сила выстрела из обреза произвела на меня катапультирующий эффект. Я опрокинулся через подлокотник дивана, ударился о боковой столик, расколовшийся пополам; вместе со мной на пол рухнула прелестная старинная лампа. Мы с лампой связались прочными узами, подумывая о браке. Боковой столик пытался вмешаться, но мы ему сказали, что получится уже толпа.
Пока мы с лампой старались заснуть на полу, поднялся громкий шум. Морская пехота явно забила еще один гол.
Потом в радостном хоре болельщиков в Аннаполисе безошибочно прозвучал голос Бобьен, полностью зациклившейся на одном:
– Мои тапочки!
При этом я очнулся от навеянных выстрелом грез, оглядевшись вокруг. Доктор Хиббен, явно не обращая внимания на то, что меня подстрелили – что понятно, поскольку я со взломом проник в его дом, – бросился к парадной двери, щелкнул выключателем и выскочил на улицу. Со своей наблюдательной точки с пола я увидел в окне массовую иллюминацию. Он включил прожектор перед домом, хотя я бы подумал, будто этот тот самый свет озарения, о котором мы столько слышали.
Командор бросил сеть для ловли летучих мышей и пал рядом со мной на колени. Видно, сильно разволновался, ибо сдвинул на лоб наглазную повязку, пристально разглядывая своего павшего сержанта.
– Куда она тебя подстрелила? – спросил он чуть не плача.
Непривычно было видеть два глаза, горящие на его суровом, меланхоличном лице. Наглазная повязка на лбу напоминала кусочек иудейской филактерии – церемониальной молитвенной коробочки, которую каждое утро носил дядя Ирвин.
– Точно не знаю, – ответил я.
Миссис Хиббен стояла выпрямившись, в полном ошеломлении, до того никогда никого не подстреливая, как я предполагал, и по-прежнему держала в руках смертоносное оружие, милосердно направленное в пол.
Бобьен из-за спины Мангрова вглядывалась в меня, прижимая к груди свои тапочки.
Я сунул под себя руку, ощупал сквозь штаны ягодицы. Перекатился на бок, провел рукой по заду – ни крови, ни пулевого отверстия. Если какие-то крабы остались, можно надеяться, что они навсегда оглохли.
– Кажется, не подстрелен, – заключил я.
Мангров помог мне подняться. Правая ягодица вроде бы онемела, словно ее лошадь лягнула, но повреждения тем и исчерпывались; ну, штаны сзади испачканы – можно отчистить.
Услышав, что я не подстрелен, миссис Хиббен вернулась к жизни.
– С вами все в порядке? – спросила она.
– Да, не ранен, – подтвердил я.
– Слава богу, – вздохнула она, что было с ее стороны очень мило.
– Вы могли погибнуть, – ласково и сочувственно проговорила Бобьен. Выстрел пробудил во всех лучшие качества.
Мы взглянули на диван. Когда миссис Хиббен подняла обрез, изменив угол прицела, мои ягодицы были спасены, но диван получил смертельное ранение. В подушке сиденья образовалась огромная выжженная дыра, прорвавшая обивку так, что обнажились пружины матраса.
Вернулся доктор Хиббен. Лицо его горело под веснушками. Казалось, он воспламенился от волнения.
– Он убит? – спросил доктор, глядя на меня, живого, здорового, относительно говоря, но желая точно удостовериться.
– Нет, – сказала миссис Хиббен. – Пуля в диван попала… Давайте позвоним в полицию.
– Замолчи ты с этой проклятой полицией… Вокруг никого. Если бы кто-то был, я увидел бы. Наверно, успели удрать по лужайке… Кто ваш сообщник, Алан? Говорите!
– Давайте позвоним в полицию, – сказала миссис Хиббен.
– Заткнись! – рявкнул на нее доктор. – У нас нет разрешения на чертово ружье твоего брата! И убери сейчас же эту хреновину, пока еще кого-нибудь не подстрелила!
Бобьен, Мангров и я опустили голову. Было непристойно, даже в столь живописный момент, присутствовать при скандале между директором Колонии Роз и его женой.
Миссис Хиббен села на уцелевший край дивана, осторожно опустила оружие на пол, закрыла лицо руками и начала всхлипывать.
У нас с Бобьен это вызвало сочувственную реакцию, и мы тоже заплакали хором. Мангров одной рукой обнял Бобьен. Мой нос, переставший кровоточить, вновь пустил струйку.
– Кто забрал голову и вернул тапки? – требовательно спросил у меня доктор Хиббен.
– Не знаю, – сказал я, по-прежнему плача и зажимая ладонью нос, чтобы не брызгать кругом кровью.
– Это был призрак Колонии Роз, – с истерической ноткой в голосе заявила Бобьен.
– Кто забрал голову, черт побери? – заорал доктор.
– Не знаю, – простонал я, хоть в душе знал. Лишь один человек способен передвигаться с такой фантастической ловкостью, скоростью, лишь один человек мог прийти мне на помощь.
Дживс!
– Это было привидение, – всхлипнула Бобьен.
Мангров обнял ее крепче.
– Все в порядке, Сигрид. Все в порядке.
Потом доктор Хиббен сказал:
– Все вон отсюда. Это самая ужасная ночь в истории колонии. Я бы всех сейчас поднял, да не хочется здесь еще раз устраивать сумасшедший дом… Утром всех соберу и узнаю, кто унес голову. Немедленно после этого вы уедете, Алан, а я, может быть, все-таки сообщу в полицию!
Я видел, что он хочет пригрозить мне последним заявлением, но также и сделать уступку жене.
– Приношу глубокие извинения за случившееся, доктор Хиббен, – сказал Мангров, выступая генеральным представителем колонистов, и я был ему благодарен, потому что не мог собраться с силами для извинений, зная, что любое слово прозвучит очень жалко и неадекватно причиненному мною ущербу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43