Тут Ричард был уже не в силах сдержать хлынувших из глаз слез. Том сказал, что пытался ее увидеть, но Адриен посадил его за работу, велев подсчитывать какие-то огромные суммы и сидеть за этим весь день! Он сказал, что молодому господину приятно будет узнать, что Том это делал.
– Да к тому же еще латынь, – добавил Том, – всякие там падежи! Есть с чего с ума сойти, сэр! – патетически воскликнул он. Несчастного заставили зубрить латинские склонения.
Том сказал, что видел ее в последний раз утром в день отъезда; пригорюнилась она, успела только кивнуть ему из коляски – меньшой Блейз ее повез.
– Глаза у нее предобрые, – добавил Том, – а сама все плачет. – За что Ричард потряс ему руку.
Тому нечего было больше сказать, кроме того, что на повороте дороги девушка высунула руку и помахала ему, будто хотела сказать: «Прощай, Том!»
– И хоть ей было уже не увидать меня, – добавил Том, – я снял шляпу. Я подумал, какая же она хорошая, коли даже и меня в такую минуту вспомнила.
Говорил он это с большим волнением – он ведь должен был вести себя как герой, да и господин его помешался от любви.
– Ты ее больше не видел, Том?
– Нет, сэр, это было в последний раз!
– Так это было в последний раз, Том?
– Да, сэр, больше я ее не видел.
– Зачем они ее увезли? Что они с ней сделали? Куда они ее увезли?
Эти стремительно вырывавшиеся у него вопросы были скорее всего обращены к небесам, а не к Тому.
– Почему же она ничего не написала? – продолжал Ричард. – Почему она уехала? Она моя. Она принадлежит мне! Кто посмел ее увезти? Как она могла уехать и не написать мне, Том!..
– Да, сэр, – сказал отменно вымуштрованный рекрут, вытягиваясь в струнку в ожидании команды. Тон, которым Ричард произнес его имя, изменился; он ожидал, что изменится и предмет разговора, однако вопросы были все о том же.
– Куда же это ее увезли? – повторял Ричард, и ответить на это Тому было, пожалуй, еще труднее, чем решить самую сложную арифметическую задачу. Вместо ответа углы рта его опустились, и он вперил в своего господина неподвижный тупой взгляд.
– Говоришь, она плакала, Том?
– Беспременно так, мастер Ричард. Проплакала всю ночь, да и день тоже.
– И она плакала, когда ты ее видел?
– Вид у нее был такой, будто сейчас только слезы лились.
– А лицо у нее было бледное?
– Бледное как полотно.
Ричард замолчал, пытаясь определить, не может ли он извлечь еще что-нибудь из того, что услышал. Он был как в клетке и, пытаясь из нее вырваться, при каждом движении натыкался на те же самые прутья. Ее слезы сияли ему из тьмы, как звезды ночи. Он вверял им себя как путник – небесным светилам. Разгадать их тайну он не мог, но несомненно было одно: она его любит.
Последние краски заката померкли. Заходящее солнце больше уже не струило на землю своих лучей. Над горизонтом угасал рассеянный тусклый свет. Туда-то его и влекло. Он вскочил на Кассандру.
– Скажи им что-нибудь, Том, – пробормотал он, – к обеду я не вернусь, – и поскакал в сторону заветного дома в Белторпе; перед глазами у него была бледная рука Люси; она махала ему, прощаясь с ним и ускользая все дальше по мере того, как он приближался. Сокровище его украли; он должен взглянуть на опустевший футляр.
ГЛАВА XXIII
Кризис недуга, именуемого тяготением к запретному плоду
Когда Ричард добрался до старой, пролегавшей под сенью вязов и окаймленной травою дороги, которая вела из Рейнема в Белторп, было уже темно. Тусклое сияние сумерек померкло. Ветер всполошил на западе гряду облаков, и теперь она широко распласталась по небу и тяжело катилась во тьме, словно колесница, которую изможденные кони все еще тщатся домчать. А вот и ферма – сердце его тревожно забилось. Не может быть, чтобы ее там не было. Она должна была вернуться. Как это она могла уехать совсем и не написать ему ни слова? Он наступил возникшему было подозрению на горло; если оно еще и дышит, он все равно не даст ему вымолвить ни слова: он заставил замолчать разум. Если она не написала, то значит, ока вернулась. Он не слушал ничего, кроме своего властного чувства; он шептал обращенные к ней слова любви так, как будто она была рядом. Нет, она и вправду там; серебрящеюся нежною тенью она ходит по этому милому старому дому, занятая повседневными хозяйственными заботами. Кровь в нем трепетала и пела: о как же счастливы те, что живут в этих стенах и видят ее ежечасно! И тут воображению его дородный фермер Блейз и тот предстал окруженный сияющим ореолом. Иначе и быть не может! Тот, кто повседневно общается с ангелом, познает ангельское блаженство, и как не позавидовать счастливой доле сына хозяина, Тома? Донесшийся вместе с ветром аромат жигунца окутал его, и заворожил, и овеял старый кирпичный дом, ибо он помнил место, где куст этот рос, а рядом другой – зимний розовый куст, и еще жасмин, и страстоцвет; палисадник с пышными розами, которых она касалась своими руками; обсаженную вишневыми деревьями длинную стену слева, проем в этой стене, а там – уходящий в глубину фруктовый сад и расстилавшиеся за ним поля – все то, что окружало счастьем ее жилище! Все это сразу ожило перед ним, в то время как он вглядывался во тьму. И все же этот свет, эта минутная умиротворенность души вспыхнули в нем не от надежды; это было отчаяние, ширившее обман, своенравно воздвигавшее все на песке.
«Ибо истинной страсти присуща невероятная цепкость, – говорится в «Котомке пилигрима», – она скорее выстоит против сил небесных, против великого господнего воинства фактов, нежели откажется от задуманного; чтобы она сдалась сама, ее надо сокрушить, надо низвергнуть в бездну!» Он знал, что Люси там нет, что ее увезли из этого дома. Но упорство его, дошедшее до безумия желание не хотело с этим мириться, боролось, побеждало, вызывало из тьмы ее тень, и действительность становилась такой, какою он хотел ее видеть. Несчастный юноша! Великое воинство наступало на него сомкнутым строем.
Много раз он призывал ее шепотом, а один раз вместо шепота из груди его вырвался крик. Он не слышал ни скрипа открывавшейся двери, ни шума шагов на посыпанной гравием аллее. Он перегнулся через шею непокорной Кассандры и стал пристально вглядываться в окно, когда из темноты до него донесся голос:
– Это вы, молодой человек? Мастер Феверел?
Ричард был выведен из охватившего его оцепенения.
– Мистер Блейз! – воскликнул он, по голосу узнав фермера.
– Добрый вечер, сэр, – ответил Блейз. – Вас-то мне было не узнать, а вот кобылу узнал сразу. Темь-то какая! Не заглянете ли, мастер Феверел? Моросит уже, и, видать, ноченька-то будет ненастная.
Ричард спешился. Фермер позвал слугу придержать Кассандру и провел гостя в дом. Стоило только Ричарду переступить порог, как чары рассеялись. Во всех комнатах и коридорах меж ними царила мертвая тишина, и все говорило о том, что ее здесь нет. Стены, которых он касался, когда проходил, были створками опустевшей раковины. С тех пор как они начали встречаться, он ни разу не заходил в этот дом, и вот сейчас – какая странная сладость и какая безмерная мука!
Сын хозяина Том сидел в большой комнате и, склонившись над старинною книгой, жадно рассматривал летние моды на тот год еще, когда мать его была девочкой Том Блейз пристально вглядывался в лица красавиц тех времен. С недавних пор женщины возымели власть и над ним.
– Вот оно что, Том! – нараспев произнес фермер, открыв дверь. – Вот чем мы занимаемся! Опять ты за эту дурь взялся! На что тебе сдались эти моды, хотел бы я знать? Кончай с ними, ступай, погляди за кобылой мастера Феверела. Только дурь себе в голову вбиваешь. Иначе и не скажешь! Кривляки-то какие!
Фермер расхохотался, упрятал свои жирные бока в кресло и пригласил гостя последовать его примеру.
– Хорошо еще, что они на женщин похожи, – продолжал он, удобно усаживаясь в кресле и хлопнув себя по колену. – Пускай себе делают, что хотят, только по-осиному талии не ужимают. Мне подавай женщину такой, какой ее господь сотворил! Верно ведь, молодой человек?
– Вам, как видно, здесь очень одиноко, – сказал Ричард, оглядывая стены и потолок.
– Одиноко? – переспросил фермер. – Да уж, что есть, то есть. Так уж все получилось. У меня моя трубка, а у Тома – эта вот дурь. Он сидит на одном конце стола, а я – на другом. Он зевает, а я глазею. Малость одиноки. Только это – к лучшему!
– Никак уж не думал, что сегодня вас увижу, мистер Блейз, – продолжал Ричард.
– Молодой человек, вы поступили как мужчина, коли пришли сюда, и вам это делает честь! – сказал фермер Блейз, и в голосе его послышались сила и прямота.
Прозвучавший в словах фермера намек заставил Ричарда порывисто вздохнуть. Они посмотрели друг на друга, а потом в стороны; фермер забарабанил пальцами по подлокотникам кресла.
Над камином, среди потускневших миниатюр, изображавших состоятельных земледельцев предыдущего поколения в высоких воротниках, старавшихся сдержать улыбку, и старух в платьях с высокой талией, которые, напротив, приветливо улыбались из-под густых оборок своих чепцов, висело сравнительно неплохое поясное изображение морского офицера в форме с подзорной трубою под мышкой, который явно никому из них не приходился родней. У него были голубые глаза, светлые волосы, и по ладно посаженной голове и широким плечам можно было судить о его осанке. Художник, изобразивший у него на плечах эполеты, чтобы обозначить его ранг, позаботился о том, чтобы достигший этого положения лейтенант выглядел молодо; у него были румяные щеки и алые губы. На этот портрет и воззрился Ричард. Фермер Блейз заметил это и сказал:
– Ее отец, сэр!
Ричард с непривычной для него выдержкой отметил сходство в чертах лица.
– Да, – сказал фермер, – вылитая копия отца, он почти что мне ее заменяет, да все ж таки это не то.
– Это ведь старинный род, мистер Блейз, не так ли? – спросил Ричард, стараясь ничем не выдать своего волнения.
– Дворяне… никого только уже почти не осталось, – с таким же напускным безразличием ответил фермер.
– Так, значит, это ее отец? – снова спросил Ричард, набираясь смелости, чтобы завести разговор о ней.
– Да, молодой человек, это ее отец!
– Мистер Блейз, – выпалил Ричард, глядя фермеру прямо в глаза, – скажите мне, где она?
– Уехала, сэр! И след простыл!.. Нету ее здесь, вот и весь сказ, – фермер забарабанил пальцами еще быстрее и пристально посмотрел на взбешенного юношу.
– Мистер Блейз, – Ричард подался вперед, чтобы быть к нему ближе. Он был ошеломлен и едва сознавал, что говорит и что делает. – Скажите, где она сейчас? Почему она уехала отсюда?
– Нечего вам об этом спрашивать, сэр, поймите, – ответил фермер, качая головой.
– Но это же не по ее воле… она ведь этого не хотела?
– Нет, она-то любит наши места. Может, даже чересчур любит!
– Для чего же вы тогда ее услали и сделали ее несчастной, мистер Блейз?
Фермер решительно отверг предположение, что это он сделал ее несчастной.
– Меня в этом никто обвинить не может. Вот что я вам скажу, сэр. Я не хочу, чтобы вокруг нее сплетни пошли, вот и все. А коли так, то давайте мы с вами потолкуем начистоту.
Ричард почувствовал себя оскорбленным и привскочил. Но минуту спустя вся обида прошла, и он смиренно сказал:
– Так это я виноват, что она уехала?
– Да, – ответил фермер, – правду говоря, вы!
– Как же мне поступить, мистер Блейз, чтобы она могла вернуться сюда? – лицемерно спросил юноша.
– Ну вот, – удовлетворенно заметил фермер, – это уже другое дело. Рад, что вы повели такие разумные речи, мистер Феверел. Можете себе представить, как мне ее не хватает. Без нее и дом не дом, и я не я. Ну так вот, сэр! Это все в ваших силах. Ежели вы мне обещаете, что не станете с ней водиться… не пойму я, как это вы ухитрились с ней спознаться… и не будете добиваться свиданий с ней – а ведь доведись вам увидать ее, когда она уезжала, вы бы уж от нее не отстали. И когда это только вы с ней повстречались? По весне, верно, не так ли? Кабы вы дали мне слово дворянина, что не станете ни писать писем, ни выслеживать, – я бы в одночасье ее назад привез. А вернуться она должна!
– Вы что же, хотите, чтобы я от нее отказался! – вскричал Ричард.
– Точно так! – подтвердил фермер. – Чтобы вы отказались.
Слово «никогда» едва было не сорвалось с уст юноши, но он сделал над собой усилие и сдержался.
– Так значит, вы услали ее, чтобы уберечь ее от меня? – гневно сказал он.
– Не то чтобы так, но похоже, – молвил фермер.
– Вы что же, думаете, что ей от меня будет худо, сэр?
– Люди думают, что худо будет вам, молодой человек, – не без иронии ответил фермер.
– Худо мне, от нее? Какие люди?
– Люди очень вам близкие, сэр.
– Какие такие люди? Кто же это смел говорить о нас с ней? – Ричард начал подозревать, что против него плетутся интриги, и насторожился.
– Послушайте, что я вам скажу, сэр, – сказал фермер, – это никакая не тайна, а ежели это даже и тайна, то не знаю, почему я обязан ее хранить. Воспитание у вас, видите ли!.. – фермер растянул это слово так, будто ему надо было описать, как выглядит змея. – Вы же совсем не такой, как другие. Тем лучше! Вы храбрый молодой человек. И папенька ваш вправе вами гордиться. Так вот, сэр, благодарить мне его за это надо: он проведал про вас и про Люси и, понятное дело, слышать об этом не хочет, да и я тоже. Я с ним видался. И мне, надо сказать, все это не нравится. Это моя девочка. Мне ее отдали на попечение. И она из благородной семьи, сэр. Знаете, я вам скажу, немного вы найдете девушек, чтобы за ними так смотрели, как я за моей Люси! Ну так вот, мастер Феверел, одно из двух: либо вы, либо она – одному из вас здесь не бывать. Так нам было сказано. А что до Люси, то я уверен, что она не меньше печется о вашем воспитании, чем папенька ваш: она говорит, что уедет и не будет писать и расстанется с вами навсегда, только бы вашему воспитанию не мешать. И слово свое она сдержала, не правда ли? На нее можно положиться. Что скажет, то и сделает! Она у меня благородная! Так вот, поступите и вы так же, сэр, и я вам спасибо скажу.
Бросив лист бумаги в огонь, мы видим, как он постепенно буреет от жара, а потом бывает охвачен пламенем;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83