Люди побросали свои машины прямо на газоне, а сами слоняются повсюду. На кресле-качалке прикреплена маленькая табличка: «Продается».– Вот почему сюда всех так тянет, – заговорщически шепчет Джон. – Кто сможет устоять перед старым креслом-качалкой?Потом он идет в другой конец рынка к складному столику, на котором навалена целая куча личных вещей, от носовых платков до ботинок. Берет маленькое инкрустированное бирюзой зеркальце и в пару к нему такую же расческу.– У тебя должны быть эти вещи, – обращаясь к человеку, присматривающему за распродажей, говорит Джон и вытаскивает свой бумажник. Он протягивает мужчине купюру, но тот сразу возвращает ее, объясняя:– С такой суммы у меня не наберется сдачи.Джон просматривает купюры в своем бумажнике; кажется, все они стодолларовые.– Сколько они стоят? – спрашиваю я.– Два доллара.Я открываю свой кошелек и отдаю продавцу двухдолларовую бумажку.Джон пожимает плечами, потом целует меня и говорит:– Я твой должник, дорогая.Я чувствую, как продавец наблюдает за нами, пока мы идем к машине. Мы проезжаем несколько отделенных друг от друга полями приморских деревушек, на главных улицах которых располагаются старомодные кафе-мороженое и магазинчики, рядом выставлены лотки для распродажи одежды, книг и безделушек Предзакатное небо меняет цвет с ярко-голубого на багровый, а солнце касается воды в окружении мириад нежно-розовых облаков. На подъезде к Хантингтону Джон сворачивает с главной дороги и направляется в наше любимое место.Он останавливается у холма, куда возил меня прошлой зимой, обходит машину и открывает мою дверь.– Вот мы и на месте, – помогает выйти мне Джон.– Смотри, новые дома, – показываю я на открытое пространство за нами, где строятся два дома. – Скоро мы не сможем ставить здесь машину.– Почему?– Потому что землю продадут, и кто-нибудь обязательно построит на этом месте дом.– Твоя правда, – говорит Джон. – Земля уже продана.– Так я и знала, – вздыхаю я и гляжу на залив. – Разве земля, откуда открывается такой великолепный вид, может долго оставаться ничьей? Им очень повезло.– Повезло тебе, – улыбаясь, говорит Джон.– Что ты…Джон притягивает меня к себе и целует:– На этом самом месте я собираюсь построить дом для вас, миссис Тальбот.– Миссис Тальбот? Меня так разволновали его слова. Я и представить себе не могла, что это произойдет вот так.– Ты ею станешь, если скажешь мне «да». Ты выйдешь за меня замуж, Лючия Сартори?Джон Тальбот опускается на одно колено и открывает бархатную коробочку. Внутри лежит кольцо с бриллиантом, простое, строгое, в платиновой оправе.– Да, я выйду за тебя, – кладу я свою руку на плечо Джона.Он встает:– Давай, примерь это колечко с льдинкой на свой пальчик.Джон достает кольцо и надевает его на мою руку. Я начинаю плакать.– Теперь ты законная миссис Тальбот. Два карата тому свидетели.Я смеюсь:– Законная? Ну и слово.Джон все сжимает мою руку:– Хорошо, это просто слово. А ты, Лючия, – все для меня. Ты веришь в меня. Никто прежде по-настоящему в меня не верил, не верил в мои силы. Я успешный человек, но мне всегда приходилось упорно работать и бороться, чтобы занять свое место в этой жизни, среди людей, которые все получили по наследству или выиграли в лотерею. Я много где побывал, и куда бы ни приехал, я искал девушку, которая стала бы моей спутницей до конца жизни. И вот, наконец, она повстречалась мне прямо в Нью-Йорке. Ни за что не поверил бы, что такое может случиться. Я самый счастливый мужчина на свете.Мне представляется, как Джон путешествовал без меня, но эти мысли расстраивают меня. Я так сочувствую ему, и мне хочется заботиться о нем. Теперь у меня целая жизнь впереди, чтобы любить его. Он покрывает мое лицо поцелуями, потом целует меня в ухо, в шею.Мне известны правила. Я должна подождать до брачной ночи, но я не в силах. Я не могу. В этот момент я бы отдала Джону все: мое сердце, мой дом, все-все, и это было бы правильно. Джон берет меня на руки и несет на дальний конец пляжа, где от подножий холмов начинаются дюны. Небо подернуто красноватой дымкой. Я заглядываю Джону в глаза, и вижу в них все то, о чем я молилась. Этот мужчина любит меня, только меня. Медленно он расстегивает пуговицы на моей юбке и кладет ее на песок вместо подстилки. Осторожно он прижимается ко мне всем телом.– Я тебя люблю, – шепчет он.Сколько себя помню, мне всегда было любопытно, каким будет этот момент, и вот он наступил, как будто мое тело не принадлежит мне, как будто я покинула его и наблюдаю романтическую сцену откуда-то сверху. Вижу каждую деталь, но не чувствую, что тело целиком мое. Потом поцелуи Джона напоминают мне, почему я здесь очутилась, и почему он выбрал меня из всех девушек на свете. Я чувствую его дыхание, его нежные прикосновения, и понимаю, что поступила правильно. Постепенно все звуки и картины исчезают, как в тот момент, когда я увидела его в первый раз. Когда ты поступаешь правильно, нечего бояться и не нужно задавать никаких вопросов.Я провожу рукой по его густым волосам, ослепительный камень на кольце отражает последний луч солнца, и оно садится за дюны. Лучший день за мои двадцать шесть лет сменяется ночью, и если бы солнце больше никогда не взошло, я не стала бы возражать.
Мы с Джоном не говорим друг другу ни слова до самой Коммерческой улицы. Я сижу совсем близко к нему, он обнимает меня и каждую минуту наклоняется ко мне, чтобы поцеловать. Искусство разговора на деле оказывается совсем не искусством; истинное искусство – это молчание. Когда он останавливает машину около моего дома, я приглашаю его зайти.– Они будут так счастливы за нас. Мы должны поднять тост за нашу помолвку, это традиция! – целую я Джона в щеку. – Ты женишься на итальянке. Мы пьем за все, будь то даже день стирки белья!Джон смеется:– Хорошо, согласен, сегодня ты за главную.– Да, и попрошу тебя не забывать об этом.Мы поднимаемся по ступеням крыльца, которые, кажется, изменились. Нет, это я стала другой, и изменилось мое восприятие мира. На этих ступенях я играла, когда была девчонкой, но теперь мне ясно, что совсем скоро мне придется покинуть отчий дом. Мое место рядом с Джоном.– Мама? – зову я, когда мы входим в прихожую.– Она на кухне, – говорит папа из гостиной.Я бросаю свою сумку на скамью, беру Джона за руку и веду его в гостиную.– Вы ужинали? – спрашивает папа, выглядывая из-за газеты. Потом он смотрит на часы. – Уже поздно. А вы, наверное, только обедали.– Я не голодна, пап, – говорю я.– Как вы поживаете, сэр? – спрашивает Джон, наклоняясь к папе, чтобы пожать ему руку.– Прекрасно, – отвечает папа. – А вы?Мама входит в комнату:– О, вы дома. Сделать вам сандвичи или еще что-нибудь?– Нет, мама, спасибо. У меня – у нас – для вас новость.Мама понимает, что я собираюсь рассказать, но она пытается сдержать свой восторг, чтобы дать мне сообщить новость.– Джон попросил меня стать его женой, и я согласилась.Мама вскрикивает и подбегает к нам, обнимает нас и целует меня в обе щеки. Пока она сжимает меня в объятьях, я смотрю из-за ее плеча на папу. Он уставился в пол.– Как здорово! Здорово! – говорит мама. – Поздравляю! Антонио, доставай бокалы. Нужно это отметить!– Что я тебе говорила, – подмигиваю я Джону.Папа встает и уходит на кухню. Возвращается с бокалами и бутылкой портвейна. Потом наливает вино и протягивает нам бокалы.– Лючия, в тебе смысл моей жизни, – поднимает он свой бокал.– Пап?У него глаза на мокром месте.– Папа?Мама машет рукой:– О, с ним все в порядке. Просто он потрясен. Его дочурка выходит замуж, вот и все, – бросает она взгляд на папу.– Нет, Мария, со мной не все в порядке, и потрясение тут ни при чем, – говорит папа и переводит взгляд с нее на Джона. – Я разочарован, что этот молодой человек попросил руки моей дочери, не обсудив этого прежде со мной. Разве порядочный человек мог так поступить? – обращается ко мне папа. – И разве порядочная дочь могла принять предложения в таких обстоятельствах?Повисает неловкая пауза. Наконец, Джон заговорил:– Мистер Сартори, я приношу свои извинения. Я не думал, что должен спрашивать вашего разрешения, потому что Лючия уже была однажды обручена…Мама смотрит на папу. Джон не понимает, что этим заявлением он ставит под вопрос мою честь. По его словам получается, что я, как бы так сказать, – товар, бывший в употреблении, и поэтому правила моей семьи не меня не распространяются. Это не то, что моим родителям необходимо знать.– Папа, он совсем не это хотел сказать. Папа, – защищаю я Джона. – Он поступил так, потому что должен завтра уехать по делам, и мы не увидимся целых два месяца. У него просто выпало из головы встретиться с тобой, чтобы просить разрешения.– Да-да, именно так и произошло, – спешит подтвердить Джон.Папа смотрит на Джона так, словно тот прячется за моей юбкой, когда в него кто-то целится из пистолета.– Тебе двадцать шесть лет, Лючия, – провозглашает папа.Как бы мне хотелось, чтобы он не говорил о моем возрасте в таком тоне, словно я самая старая кухарка на Коммерческой улице. Я сижу в этой комнате с выгоревшими ситцевыми чехлами на мебели, старомодными кружевными салфетками и керамическими плафонами с бахромой. А ведь сегодня я смотрела большие дома. Особняки с видом на океан. Пусть я выросла здесь, но я хочу большего. Мой отец приехал в Америку по той же причине. Разве он не понимает – только что в дверь его дома вошел человек такой же, каким был он: полный желания изменить свою жизнь. Джон сможет дать мне все, о чем только может мечтать женщина, но, оказывается, этого недостаточно.– Делай так, как считаешь нужным. Но не жди моего одобрения, – ставит папа свой бокал и выходит из комнаты.Я в ярости следую за ним:– Папа, да как ты мог испортить такое событие в моей жизни?! Ты всегда говорил, что желаешь мне счастья. «Stai contenta! Stai contenta!» . Ты твердил мне это чуть не каждый день, но, кажется, это были только слова. «Будь счастлива, Лючия», – ты только и можешь, что бросаться словами. И тебя совсем не беспокоит, чего на самом деле хочу я. Никто не был достаточно хорош для меня, и вот когда я встретила человека, которого полюбила всем сердцем, ты унижаешь его. Он не сделал ничего дурного! На дворе 1951-й год, поэтому оставь свои глупые деревенские церемонии в прошлом, для своей фермы, где ты их перенял. Я сама могу о себе позаботиться, и мне не нужно твое благословение!– Лючия! – Мама больше ошеломлена моим тоном, нежели сердита на меня за эти слова.– И я больше не хочу ничего слышать против этого человека. Мне плевать, как он зарабатывает на жизнь, из какой он семьи, и плевать на твое о нем мнение. Он мой, и я хочу быть с ним.Папино терпение иссякает:– Не смей разговаривать со мной…– Не сметь разговаривать с тобой – как? В кои-то веки откровенно? И – мама, ты бы, наверное, была больше счастлива, если бы отправила меня прислугой к Клаудии Де Мартино, поэтому мне не нужно и твое благословение. Тебе лишь бы выдать меня замуж. Неважно, Джон Тальбот или какой-то другой мужчина, лишь бы на нем был костюм и пристойная шляпа.– Это неправда! – с негодованием восклицает мама.Я беру Джона за руку и веду его к двери. Родители не провожают нас.– Спокойной ночи, – быстро, но с нежностью целую я Джона в губы. Он поражен. – Я справлюсь. Ступай.Я возвращаюсь в гостиную. Мама сидит в кресле, папа стоит спиной ко мне и глядит в окно.– Если бы один из ваших сыновей привел сегодня вечером в дом девушку, на пальце которой было бы надето новое бриллиантовое кольцо, ты бы не повел себя так по отношению к ней, как ты вел себя с Джоном. Ты испортил лучший день в моей жизни. Все к черту.Поднимаясь в свою комнату, я перепрыгиваю через две ступеньки. Папа сердито зовет меня снизу. Неважно, сколько мне лет, он всегда был и будет главой в этом доме и не потерпит неуважения. Но я тоже не могу терпеть его неуважение ко мне. Я вхожу в свою комнату и запираюсь. Потом иду к туалетному столику, включаю ночник и выдвигаю ящик. Достаю оттуда сберегательную книжку из банка «Чейс нэшнл» и напоминаю сама себе, что у меня достаточно средств, чтобы уехать из этого дома. Длинная вереница положенных в банк сумм, вписанная синими чернилами, успокаивает меня. Я независимая женщина, говорю я сама себе и, когда я смотрюсь зеркало, то верю, что это правда.
В обеденный перерыв мы с Рут идем в сад, расположенный за библиотекой, чтобы сменить обстановку и подышать свежим воздухом. Элен взяла сегодня выходной, а Виолетта проводит все свои ланчи с офицером Кэссиди в кафе «Белая башня» на Тридцать первой улице.Сегодня прекрасный день, поэтому, съев сандвичи, мы растягиваемся на газоне. Рут лежит, закинув ногу на ногу, и опирается на согнутые в локтях руки, солнце светит прямо ей в лицо, поэтому она прикрыла глаза.– Твой отец все еще не разговаривает с тобой? – спрашивает она.– Это я с ним не разговариваю, – говорю я, проводя рукой по нескольким былинкам, которые не срезали. – Мама так рассердилась, что даже не смотрит на меня.– Ты собираешься это как-то исправлять?– Даже если мы помиримся, я не собираюсь ехать с ними в Италию.– Но ты должна туда поехать. Когда ты выйдешь замуж, могу тебе сказать по собственному опыту, даже поездка в Квинз станет большим событием для семейного бюджета.– Неужели?Мне хочется сказать Рут, что это, возможно, и является справедливым по отношению к ней с Харви, но я выхожу замуж за подающего надежды делового человека. Вряд ли поездки будут для нас непозволительной роскошью.– Поверь. Тебе следует согласиться. – Рут садится и потягивается. – Пригласи своего священника. Устрой встречу с родителями и помирись с ними.– Ты уверена, что не родилась итальянкой?– Когда мы с Харви ссорились с его матерью по поводу организации свадьбы, она услышала, как я жаловалась на нее Харви. Не следовало ей подслушивать, но сделанного не вернешь, поэтому я позвала раввина, чтобы он присутствовал при нашем разговоре. Родителей всегда впечатляет, что ты такая взрослая и рассудительная, раз обратилась к духовенству.– Рут, и как тебе удается всегда все уладить? Откуда ты все знаешь?– Я просто раньше тебя вышла замуж Что удивительно, так это то, как Джону удается со всем справляться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38