Куда денешься, – их поймали. И тут же, у них на глазах, люди, ободрав черную и лохматую мать, превратили ее в гладкую и блестящую. И что удивительней всего – она нисколько не сопротивлялась, даже не шевельнулась. Люди возились и перекликались так, словно ни во что не ставили медведицу. Медвежата не знали, что существует бог, который отвернулся от их матери и от них самих, ибо он держит сторону сильного.Юла глядела на всю эту возню до тех пор, пока не получила своего ножа. Она вытерла нож о мох, счистила с него медвежью кровь и направилась домой. Ей не к чему было дольше оставаться в лесу, они с Юркой свое Дело сделали: медведя убили.Однако их не оставили в покое. Через несколько дней в Пекло явился чиновник, который захотел возможно подробнее узнать, как именно был убит медведь. То обстоятельство, что Юрка, перед тем как пойти на медведя, обмотал себе левую руку ремнем, возбудило у чиновника подозрение. Он пожелал увидеть упомянутый ремень, и когда последний принесли, сказал:– Это же чересседельник.– Он самый, – ответил Юрка.– Зачем ты взял его с собой?– Штаны подпоясать.– Подпоясать чересседельником? – удивился чиновник.– Другого ремня у меня нет.– Ну а раньше – тоже не было? Может, был ремень для штанов, а только теперь нет? Может, пропал?– Какой такой ремень для штанов? – спросил Юрка.– Об этом-то я и спрашиваю – был он или не был, пропал или не пропал?– Не пойму!– О чем же мы все время толкуем?– Откуда мне знать!– Я спрашиваю: был ли у тебя когда-нибудь ремень для штанов или не было его, пропал он или не пропал?– Где?– Здесь, в Самом Пекле.– Как же ему пропасть, если его не было.– Итак, значит, не было?– Здесь не было.– А где же еще ему быть, как не здесь?– У Антса.– Куда же он девался?– Про то Антс знает.– Стало быть, ремень остался у Антса?– Он и был Антсов.– А ты его носишь?– Ношу.– Но в тот день его не было?– Двумя ремнями не подпоясываются.– Почему же именно в тот день, когда ты пошел бить медведя, тобою был взят чересседельник?– Я за ягодами ходил, а не медведя бить.– Однако все-таки убил и для этого обмотал руку чересседельником.– Что ж мне было делать?– Не убивать медведя. – Так он убил бы меня.– Ты бы ушел.– Со мной малые дети были, я не мог уйти.– И у медведя были дети, поэтому он тоже не мог.– Вроде бы так.– Все же я не понимаю: почему именно тогда ты надел чересседельник?– Чем же мне было подпоясаться?– Ну этим, как его, настоящим ремнем для штанов.– Он же Антсов.– Как так? Твой ремень – и вдруг Антсов? – Нет, это не мой ремень.– Чей же он, раз ты его носишь?– Я же сказал, что Антса.– Итак, ты носишь Антсов ремень? – Ношу Антсов ремень.– Почему же ты не надел его, когда пошел убивать медведя?– Я вовсе не шел убивать медведя; медведь сам хотел меня убить.– Вот тут-то и вопрос, который надо выяснить: медведь ли хотел тебя убить, или ты медведя? Я так понимаю это дело: ты умышленно подпоясался чересседельником, чтобы чем-либо длинным обмотать руку; ты вероятно, знал, где найти медведицу с детенышами. Ты заранее рассчитал, что если пойти ей навстречу и раздразнить, то она непременно нападет на тебя и ты сможешь ее убить. Так ©но и вышло.– Почему же я тогда топор не взял? – спросил Юрка.– Первый раз ты топором убил, это было для тебя слишком просто, рубанул – и готово. Какое тебе от этого удовольствие? После ты пошел на медведя с ножом и чересседельником – должно быть, крепко понадеялся на свою силу. Я думаю, что в третий раз ты пойдешь на медведя с голыми руками, не захватишь ни ножа, ни чересседельника.– Не пойду. И этого-то медведя убила Юла, а не я.– Как так Юла? – воскликнул изумленный чиновник.– Взяла нож и ткнула, потом сам медведь помог.– По твоим словам выходит, что медведь сам себя убил.– Если не верите, можете у Юлы спросить.– Что ж, спросим.Стали допрашивать Юлу, и только от нее, наконец, дознались, как все произошло на самом деле: как медведь подмял окровавленного Юрку, насколько глубоки были его раны и к чему, пришлось прибегнуть, чтобы остановить кровь. Тут кстати подоспели близнецы и закричали:– Мы на него струйки пустили.Должно быть, эти слова разъяснили все до конца. Чиновник вынужден был признать, что в деле об убийстве медведя вопрос насчет чересседельника и ремня для штанов имел крайне малое значение. У Юрки же было одно-единственное заветное желание: оставили бы его, наконец, в покое! Глава седьмая Однако именно теперь-то каша и заварилась. То ли по наущению пастора, то ли сама по себе, своим умишком, но вдруг и полиция уразумела, что Юркин паспорт – подделка. Юрка, конечно, оставался Юркой при любом паспорте – настоящем или фальшивом, или вообще безо всякого паспорта. Но беда заключалась в том, что, по общему мнению, не разберясь в паспорте, нельзя было никак разобраться и в Юрке. А поди разберись по-настоящему в фальшивом документе!Все и стали напирать на Юрку, то дома, то в полиции: объясни да объясни, что это за удостоверение, от кого получено и кто ты в сущности сам? Кроме того, допытывались: на самом ли деле женщина, по имени Лизета, которая столь странным образом умерла и при еще более странных обстоятельствах была похоронена Юркой, являлась его женой, а если нет, то кем же она все-таки была?На последний вопрос Юрка ответил:– Женой моей была.– Какие у тебя к тому доказательства?– Она ведь ушла прямиком в ад.– Разве твоя жена должна была уйти прямо в ад?– А то куда же?– Отчего бы и не в рай?– Туда ее Петр не пустит.– Почему ты так думаешь?– Петр не дурак, чтобы мою бабу в рай пустить.– А что, очень злая была?– Почему злая?– Так с чего же ты взял, что ей в рай не попасть?– Она ведь прямиком в ад ушла, при чем тут рай?– Ты же сам сказал, что Петр не пропустит.– И не пропустит.– Но почему? Вот что мне хотелось бы узнать! Из-за чего ее не пускают в рай?– Пастору я об этом говорил, да он не поверил. Больше говорить не стану, все равно никто не поверит, – сказал Юрка.И как ни дознавался чиновник, как ни угрожал – все напрасно, Юрка твердо стоял на своем: второй раз он объяснять не станет, ибо никто не поймет, а потому и не поверит. Выходит так, что вера от одного только разумения и зависела. В конце концов, для того чтобы разобраться с Юркиным делом, осталось одно средство – допросить пастора.Тут у чиновника возникли некоторые сомнения, и поэтому он спросил Юрку:– Ходил ли ты к пастору исповедоваться?– Я ходил близнецов записывать.– Стало быть, не из-за своих грехов ходил?– Каких грехов?– Не ходил, значит, из-за грехов?– Я же сказал: из-за близнецов.– Ладно, хорошо, – успокоил чиновник Юрку, который стал выражать нетерпение, что ему задают вопросы, ответы на которые известны сами по себе.Вообще говоря, допрос можно было бы на этом и прекратить, ибо чиновнику стало ясно, что Юрка признался не на исповеди, а потому пастору не составляло затруднений сообщить об этом признании властям. Но чиновника неожиданно заинтересовала Юркина двойня, и он спросил:– Если твоя жена скончалась, то от кого же у тебя близнецы?– Я их с Юлой прижил, а не с умершей.– Кто же такая эта Юла?– Юла – та самая, из-за которой покойница ушла в ад.Чиновник, которого недавно перевели сюда в интересах службы, был лишь поверхностно знаком с обстоятельствами смерти и погребения Юркиной жены, и ему захотелось услышать обо всем происшедшем от самого Юрки, но тот отказался отвечать и снова объяснил свой отказ признанием, сделанным пастору. Если никто-де ему, Юрке, не верит, то к чему попусту тратить слова. Таким образом, чиновнику осталось одно: обратиться к пастору, который и поведал все, что знал о Юрке, как о Нечистом, и о Петре, выдавшем фальшивое удостоверение личности.По мнению чиновника, эти данные о Юрке были весьма важными и характерными. Следовало лишь узнать: нет ли и здесь умышленной фальсификации.Пастор считал, что Юрка говорил правду. Другое дело – достаточно ли чиновнику этой правды, или, что более правильно, не заведет ли она чиновника слишком далеко, потому что Юркину правду надо было, так сказать, принимать на веру, а верить – это для одних слишком мало, для других же чересчур много. Юрка верит, что он Нечистый, сошедший в образе человека на землю, чтобы спасти душу, – и не в этом ли проявляется знамение времени: даже тот, кто считает себя Нечистым, жаждет блаженства! Даже тот, кто едва ли сознает, что у него живая и вечная душа, инстинктивно ощущает влечение к бессмертию. Даже тварь неразумная стремится стать безгрешной, – а в то же время нашему мирскому разуму совершенно нет дела до греховности, до прощения грехов. Но если нет греха, то кто же тогда пастырь? Кто – как не чиновник, как не тысячи чиновников? Поэтому пастору считал Юрку как бы сверкающей в кромешной тьме звездой, чей свет, однако, немного отклонился в сторону. Следовало бы изучить, отчего это божественное светило сбилось с пути истинного, – и тут, по мнению пастора, нужно было не столько карать, сколько поучать, наставлять, увещевать.Чиновник, вдоволь наслушавшись пасторских рассуждений, сказал:– Мне кажется, что Юрка слегка скудоумен.– Правильно, – подтвердил пастор, – умом слаб, но в вере силен. Это и есть чудесное знамение времени.Однако у чиновника были свои соображения; исходя из них, он и намеревался действовать в отношении Юрки. Чиновник интересовался не тем, кем человек считает себя, по кем является на деле. Поэтому, снова взявшись за Юрку, он сказал:– Ты говорил пастору, что ты, мол, Нечистый. Дурака ты валяешь или действительно веришь в это?– Чего там еще верить.– И что твоя старуха была из бесовского рода?– А то откуда же?– Знаешь, Юрка, я тебе советую: брось дурачиться и скажи, кто ты, где получил свой паспорт и кто его подделал.– Я же сказал пастору.– Стало быть, Петр или ангел?– А то кто же?– И ты в это веришь?– Вроде бы так.– Неужели тебе так-таки и не понять, что это невозможно?! – воскликнул чиновник. – Неба ведь не существует, есть голубой воздух, и только. Как же ты к Петру на небеса попал, раз небес нет?– Кто не верит, для того и нет, – спокойно возразил Юрка. – Откуда им быть-то, если не веришь.– Проваливай в ад со своей верой! – закричал чиновник и хотел было продолжать в том же духе, но Юрка опередил его, сказав:– И пойду, вот только сперва спасение души обрету.– Спасения захотел? Затем, чтобы в преисподнюю отправиться? – разошелся чиновник. – Ты думаешь, о чем говоришь?– Чего же тут думать?– Ведь спасенные вознесутся на небеса, если они вообще куда-нибудь попадут!– А не в рай, так в ад, – сказал Юрка.– Если нет рая, так и ада нет.– Ад есть.– Ты бывал там?– Оттуда-то я и пришел в образе человека, чтобы обрести блаженство.«Опять старая песня!» – в сердцах подумал чиновник и помолчал, обдумывая, с чего бы начать. Он перепробовал разные уловки, но все они так или иначе приводили к одному и тому же: небо, ад, Петр, ангел. Только и услышал он нового, что Юрка долгое время работал у Антса. Тут у чиновника появилась надежда: авось будет за что ухватиться. Главное – разделаться бы пристойным образом со всей этой кутерьмой, ибо в сущности совершенно безразлично, кто этот пентюх и откуда он раздобыл себе документ.Но Антса чиновничье горе только позабавило.– С ним надо умеючи, с понятием, – сказал он, обещав заняться Юркой, и выразил надежду, что вскоре внесет в дело ясность.– Странно, – пробурчал чиновник, – подходить с понятием к тому, кто сам ничего не понимает.– Поэтому тем, кто воспитывает людей да руководит ими, и надо учиться выращивать скотинку, учиться помыкать ею. А мы точно мясники – первым делом накручивай быку хвост, – заключил Антс.Оставшись наедине с Юркой, Антс спросил, что у него за напасть с чиновниками?– Не верят они никому, а потому ни шиша не понимают, – уверенно ответил Юрка.– Это оттого, что ты правду говоришь, – объяснил Антс.– Что же мне делать? – недоумевающе спросил Юрка.– Врать надо.– Неужели тогда поверят и поймут?– Сразу же.– Но врать я не умею.– Учиться надо. Что же ты за человек, коли не умеешь врать?– Я спасения души ищу, а разве тут ложь пособит?– Почему бы и нет, ежели врать как полагается…– Научи же меня, Антс, врать как полагается!Антс научил. Научил потому, что привязался к Юрке, как к домашнему скоту. Своими словами эта скотинка вырыла себе яму, откуда не может выбраться собственными силами и разумением. Так или иначе, а надо поспешить ей на помощь.– Ты говорил пастору: я, мол, Нечистый… – начал было Антс свое вступление; но Юрка дерзко перебил его:– Я и есть.– Не важно. Главное – не говори об этом и не будь тем, кто ты есть, потому что человек никогда не должен быть по-настоящему самим собою. Каждый день человеку надо переделывать себя по-новому, надо рождаться заново, чтобы приспосабливаться и к окружающему и к обстоятельствам.– Да ведь я не родился, а просто так пришел.– В таком случае, чтобы стать настоящим человеком, изволь рождайся ныне же! Если ты действительно Нечистый и хочешь в ад, то сложи руки и смотри на небо. Если у тебя в теле медвежья силища, как это, впрочем, и на самом деле, то говори, что сила-де от нерушимой веры и от упования на господа. Спалишь своего батрака – говори, что батрак сам себя сжег; если убьешь свою бабу – говори, что она сама себя извела из-за Юлиных близнецов.– Я свою бабу не убивал.– Не о том речь. Я сказал: «если убьешь».– А если я не убивал, как тогда? Сказать, что убил?– Конечно, коли хочешь спасти Юлу ради ее двойняшек.– Ну, а коли и Юла не убивала, тогда что мне говорить?– Ничего. Молчи да горюй по бабе, хоть сам про себя и рад, что отделался от нее. А теперь заруби себе на носу, что я тебе скажу. Ты пришел прямиком из ада…– Прямиком.– Про то больше никому ни слова. Ежели спросят, почему ты раньше об этом болтал, отвечай: должно быть, потому, что медведя ножом забил, а тот тебе бок ободрал. Говори, что ребра из-под мяса наружу лезли, – с того, мол, и ад и все прочее. А к этому сразу добавляй, что тайком перебрался из России и что там кто-то огрел тебя по голове – ну, скажем, бутылкой с самогоном, гирей или колом, вообще чем-нибудь твердым и тяжелым. Паспорт у тебя тоже из России, а не от Петра и не от ангела, понял? От Петра отрекайся, как и он сам отрекся от господа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30