https://wodolei.ru/catalog/mebel/classichaskaya/
Про Ника.
Я сделала глубокий вдох и медленно выпустила воздух.
– Ей пришлось рассказать, Чарли. Иначе я бы не имела полного представления. Я должна была знать. И мне… мне очень жаль. – Я накрыла его руку ладонью.
Минуту он просто смотрел на наши руки.
– Жаль меня, жаль того, что я сделал со своим сыном, или жаль, что ты не можешь быть со мной? Не можешь любить меня, пусть даже мы еще не начали? – Он поднял голову и с мольбой посмотрел мне в глаза. – У нашей любви даже не было шанса.
– И то, и другое, и третье. Мне очень жаль, что в твоей жизни произошло такое горе, что ты пережил страшную утрату – эти слова звучат так банально, но… – Я изо всех сил пыталась объяснить. – Послушай, Чарли, я не хочу быть средством для твоего выздоровления. Знаю, это звучит жестоко, но я не могу быть с тобой по этой причине. Я просто не могу, и все! Он замолчал, переваривая мои слова.
– Понятно. – Он медленно провел пальцем по ручейку пролившегося пива. – Значит, вот что она тебе рассказала, да? Что я так пытаюсь забыться? Что связь с другой женщиной – единственное, что способно смягчить боль? Она это сказала?
– Ну, она…
– Но Люси, с тобой все по-другому! – в отчаянии проговорил он, повернувшись ко мне лицом. – Я знаю, что ты мне не поверишь, после того как поговорила с ней, но к тебе у меня действительно особые чувства. Конечно, у меня были другие женщины, но ни с одной из них я не испытывал ничего подобного, ни одна из них не проникала мне так глубоко в сердце, ни одну я не любил по-настоящему! – Я посмотрела ему в глаза. Открытый, уязвимый взгляд. И честный. Я заставила себя отдернуть руку.
– Чарли, я не могу, – тихо произнесла я. – После того как я ее встретила… Теперь она все знает, понимаешь? – взмолилась я. – Это все меняет!
Повисла тишина. Казалось, он находится далеко от меня; он погрузился в рассматривание лужицы пива на столе, но одновременно был где-то совсем в другом месте. Где-то далеко. Это было ужасно. Спустя какое-то время я заговорила.
– Ты же знал, что ей все известно? О твоих романах.
– Подозревал, – пробормотал он, возвращаясь из забытья. – Но она ничего не говорила. В этом доме никто ничего не произносит вслух. Никогда. – Он судорожно провел рукой по волосам. – Ох, Люси, ты даже не представляешь, что такое моя жизнь. Мне еще хуже оттого, что она мне все разрешает и никогда не устраивает ссоры, ни на чем не настаивает. Она почти… почти поощряет меня, пассивно, своим чертовым молчанием!
– Она не хочет останавливать тебя, раз это тебе помогает.
– Потому что она такая хорошая, черт возьми, и такая добрая! – Он грохнул кулаком об стол. Кое-кто из посетителей удивленно обернулся. – Иногда я просто ненавижу эту ее доброту, ненавижу ее за то, что она простила мне гибель Ника. Это невыносимо. – Он устремил на меня полный боли взгляд. – О боже… вот ты бы простила человека, который убил твоего любимого четырехлетнего сына? Твоего любимого Макса? Разве ты не пришла бы в ярость, не впала бы в истерику, не стала бы его обвинять, плакать, упрекать, вести себя отвратительно, кричать, не устроила бы ему настоящий ад? Не стала бы повторять: «Ну почему ты не смотрел, куда едешь, черт возьми?» Разве ты бы так не сделала?! – кричал он. – Сделала бы! Но Миранда – нет. Она не говорила ничего подобного. Никогда. Даже сразу после его смерти. Она вообще никогда ни в чем меня не обвиняла, Люси. И мне от этого только намного, намного хуже. – Он покачал головой.
Тут я почувствовала себя бессильной. Я знала, что этой парочке нужно пойти к кому-нибудь, лучше к кому-нибудь из преданных друзей, кто смог бы заставить их выговориться и разобрался бы в этом запутанном клубке эмоций, помог бы развязать этот узел вины и упреков, который душил их. Но если бы я высказала свои мысли вслух, они прозвучали бы трусливой уверткой. Как будто я хотела свалить все на кого-то еще.
– Как она могла простить меня, Люси? – снова выкрикнул он.
– Она должна была простить. Иначе вы не смогли бы двигаться вперед, иначе она бы сошла с ума. И потеряла бы тебя тоже. Если бы она винила тебя, вы бы расстались, и это было бы для нее невыносимо. Она ведь уже потеряла сына, неужели не понимаешь? Ей не хочется потерять семью. Она тебя любит!
– Она меня потеряла, – с горечью проговорил он. – Я к ней уже не вернусь. Она теперь слишком хорошая, а я слишком плохой. Она спешит на чтения Библии, а я – в холостяцкую квартиру утолять свою похоть. Мы слишком отдалились друг от друга, а Эллен застряла где-то посередине. Пути назад уже нет.
– Нет, есть, – не унималась я. – Всегда можно найти золотую середину. Назначь ей встречу здесь, Чарли, поговори с ней, скажи ей то, что говорил мне. Поговори с ней о ее набожности, о том, как в сравнении с ней ты чувствуешь себя грязным и бесчестным, что тебе от этого только хуже – расскажи ей об этом! Поговори с ней о вере, о других женщинах в твоей жизни – спорим, ты ей никогда ни о чем не рассказывал.
Он покачал головой.
– Мы даже не будем знать, с чего начать, – печально проговорил он. – Все это слишком затянулось. Придется разгребать слишком много дерьма.
– Но вам придется все это разгрести ради Эллен. Он вздохнул. Казалось, этот вздох исходит из самых глубин его души.
– Эллен. – Его лицо исказилось от горя, задергалось, он пытался совладать с собой. Наконец он заговорил. – Она хочет завести еще ребенка, – сказал он бесстрастным тоном. – Я точно знаю. Может, даже двоих.
– Вот видишь? – Я повернулась к нему, взяла его руки и крепко их сжала. – Почему бы и нет? Брось, Чарли, прошло четыре года, уже самое время!
– Я боюсь, Люси. То, что случилось с Ником… То, что я сделал с Ником… Не знаю. – Он выдернул руки. У него был усталый вид. Я увидела бессилие в его глазах, они стали пустыми. – Как я могу завести еще одного ребенка? Как я смею это сделать? И именно поэтому мне помогают другие женщины. Ведь тогда она не может от меня забеременеть. Тогда я не буду ее обременять. – Он как-то странно, украдкой улыбнулся, глядя в кружку.
Я опять растерялась. Как будто ступила на зыбучие пески. Я даже не знала, что ответить. Он резко поднял голову.
– И кстати, с нашей сексуальной жизнью все в порядке. У нас с Мирандой был просто потрясающий секс – раньше. И чудесный брак, все так говорили. Все твердили, как нам повезло. Я был от нее без ума, любил ее больше всего на свете.
– Конечно, – кивнула я, – я понимаю, о чем ты говоришь, Чарли, у меня тоже была такая любовь, и я бы все отдала, чтобы получить ее обратно. Чтобы Нед вернулся. И знаешь, ведь ты можешь вернуть свою любовь. Если бы я была на твоем месте, я бы сделала все возможное, чтобы ее вернуть!
– Да, но тебе легко говорить, ты же никого не убивала. Я посмотрела на него и глубоко вздохнула.
– Откуда ты знаешь?
– Что?
– Я сказала – откуда ты знаешь?
Он растерянно уставился на меня.
– Чарли, то, что я сейчас скажу, я прежде говорила только одному человеку. Одной живой душе. Потому что… потому что никому от этого лучше не станет. Особенно мне. Но тебе, может быть, это поможет. Видишь ли, я лично считаю, что это я убила своего мужа, Неда.
Он нахмурил брови и выпятил подбородок.
– Что?
Я облизнула губы и засомневалась, смогу ли договорить до конца. Закончить то, что начала. Заставить себя выговорить эти слова.
– Но погоди-ка, ты же вроде говорила, что он погиб в автокатастрофе, пока ты рожала?
Я кивнула.
– Это так. Но когда это случилось, он разговаривал по мобильному. Разговаривал со мной. Я ему позвонила, когда лежала в больнице, скрючившись от боли. Я терпела схватки, и мне было так обидно, что я совсем одна, что он не рядом! Я ненавидела его за это. Я знала, что Нед сидит в темной монтажной и пытается от меня скрыться, оттянуть тот момент, когда придется ехать в больницу. Поэтому я схватила телефон и набрала его номер. Я застала его в машине, как раз когда он выезжал из Сохо. Я орала на него, пока он ехал… «Ты что, с ума сошел, Нед? А ну быстро приезжай сюда! Я здесь рожаю твоего проклятого ребенка, черт возьми!» – При воспоминании об этом к горлу подступили слезы. Я подняла глаза к потолку, чтобы успокоиться.
– Тогда он и разбился? Ты слышала, как это было?
– Да. И нет, – ответила я, отчаянно моргая и медленно опуская глаза вниз. – Я… я ведь тогда была в истерике, почти ничего не соображала. Просто услышала какой-то грохот, а потом на линии наступила тишина. Я тогда не думала, что это мой муж разбился, а его машина горит. Я подумала, что отключился телефон! Я даже попробовала перезвонить. И даже не вспомнила об этом, когда пришли мои родители и сказали, что произошло. Водитель грузовика сообщил, что Нед разговаривал по телефону. Прошло много часов, много дней, прежде чем я осознала. Тогда все кусочки головоломки сошлись воедино. Разве ты не понимаешь, Чарли? Это я его убила. Если бы он не отвлекся, если бы держался за руль двумя руками, если бы не разговаривал со мной, не пытался меня успокоить – меня, бившуюся в истерике и ни черта не соображавшую, – он бы тогда увидел тот грузовик. И легко завернул бы за угол. Он бы был сейчас здесь, со мной!
Чарли пристально посмотрел на меня. И наконец покачал головой.
– Нельзя так говорить. И нельзя так себя мучить.
– Я и не мучаю, – прошептала я, наклоняясь вперед. – По крайней мере, не очень часто. В этом мой секрет. Конечно, когда мне было очень плохо, я иногда страшно грызла себя, но все же это бывало лишь временами. И не в ущерб моей семье. Лишь однажды, когда я напилась и стала убиваться, я призналась в своих мучениях одному другу. Потому что, Чарли, это все равно что нажимать на кнопку саморазрушения, не говоря уж о том, что это причиняет боль людям, которых ты любишь! Чарли, ты же любишь Миранду и Эллен, не говори, что это не так. Перестань вести себя как идиот, возвращайся к ним! Спаси свою семью. Не надо прятаться в постелях чужих женщин, стань снова семьянином, заведите еще детей… Ты же ни в чем не виноват! – Я смотрела на него, и мне хотелось, чтобы мои слова отпечатались у него в мозгу. – Ты же не видел Ника! Иначе не стал бы нестись так быстро, правда? Разве ты не понимаешь? Несчастные случаи происходят, они трагичны, и ничего с этим поделать нельзя. С людьми постоянно случается что-то плохое, но это вовсе не значит, что мы вдруг ни с того ни с сего становимся плохими! Это не значит, что ты – плохой человек!
Чарли ничего не ответил. Мы все еще смотрели друг другу в глаза, потом он отвел взгляд.
– Ладно, если никакие уговоры на тебя не действуют, – прошептала я, – то сделай это ради Ника. Постарайся ради него. Потому что, скажу тебе честно, Чарли, бывают дни, когда я просыпаюсь и мне хочется взять бутылку чего-нибудь покрепче и опять завалиться в кровать. Но я так не поступаю. Я встаю, готовлю завтрак и живу обычной жизнью, и причина, по которой я это делаю, вовсе не во мне, не в моих детях. Нед тому причиной. Я заставляю себя поверить, что он за мной наблюдает. Что он следит, как я воспитываю его сыновей.
Последовала тишина. Наконец Чарли заговорил.
– Когда я сказал, что с тобой все по-другому, Люси, я говорил правду. Знаю, ты считаешь меня отвратительным старым донжуаном, отчаявшимся волокитой, но я чувствовал… и все еще чувствую… что ты мне небезразлична. Несмотря на то что мы никогда… ну, ты понимаешь.
Я улыбнулась.
– Понимаю.
– И самое ужасное то, – вздохнул он, – что я знаю, почему это так. – Он поднял глаза и посмотрел на меня. – Я знаю, почему ты мне сразу понравилась. Ты напомнила мне Миранду. Когда я впервые увидел тебя вместе с Максом в Лондоне – в магазине, в автобусе, светловолосую, улыбающуюся, хорошенькую, с маленьким сыном… Вы были как Миранда и Ник, которые выходили из школы, держась за руки. Миранда и Ник, которые шли в магазинчик на углу, чтобы купить газеты и сладости. Ты ходишь, как она. И говоришь, как она.
Я задумалась и поняла, что тоже заметила это сходство. Даже Лавиния заметила.
– Но я не такая хорошая, как она, – проговорила я. – Она намного лучше.
Чарли горько улыбнулся.
– Она раньше и не была хорошей, – сказал он почти обиженно. – Раньше она была безобразницей, между прочим. Знала бы ты, что она вытворяла. – При воспоминании об этом в его глазах заиграли искорки, как будто где-то внутри зажегся огонь. – Вот было времечко. Еще до того, как родились дети. И даже после этого. Чудесные, замечательные годы.
– Все еще можно повторить, Чарли, – горячо проговорила я. – Правда, можно, потому что Миранда, та девушка, в которую ты влюбился, та, которую ты любил, до сих пор здесь. Тебе просто нужно копнуть поглубже, вот и все. И она до сих пор на многое способна. Просто ты забыл о том, что она может. Но если приглядеться, то ты увидишь, что в ее сердце до сих пор теплится огонь.
– Думаешь, он разгорится? – Он посмотрел на меня сквозь длинные ресницы. – Я-то думал, что мне удастся зажечь этот огонь в тебе. Думал, чиркну спичкой и пламя сразу вспыхнет. – Он улыбнулся, и я снова узнала старого Чарли. Я усмехнулась.
– Вот именно.
Тут его улыбка погасла, как будто в нем не осталось больше энергии и силы иссякли. Он отвел глаза, и мы снова замолчали. Я поняла, что он вспоминает о прошлом и возвращается по жизненному пути назад. Это была та же дорога, по которой ступала и я, дорога потерь, боли и горя, но я знала, что он зашел дальше меня по этому пути. Наконец я встала, перекинула сумку через плечо и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. Он потянулся и крепко сжал мою руку, но ничего не сказал. И даже не посмотрел на меня. Наверное, просто не смог.
– Прощай, Чарли, – прошептала я.
Он кивнул, и я взглянула на его макушку. Его волосы завивались кудрями, и среди них было всего несколько седых нитей; на нем была бело-голубая клетчатая рубашка с рукавами, закатанными до локтей. Я долго смотрела на него.
А потом ушла.
Глава 26
Я ехала домой, измученная, усталая и расстроенная за нас обоих. Жизненная несправедливость злила меня невероятно: мне казалось, что двое людей просто не в силах вынести такие беды. Что это за Бог такой, Мимси, который позволяет таким вещам случаться за долю секунды и разрушать человеческие жизни навечно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Я сделала глубокий вдох и медленно выпустила воздух.
– Ей пришлось рассказать, Чарли. Иначе я бы не имела полного представления. Я должна была знать. И мне… мне очень жаль. – Я накрыла его руку ладонью.
Минуту он просто смотрел на наши руки.
– Жаль меня, жаль того, что я сделал со своим сыном, или жаль, что ты не можешь быть со мной? Не можешь любить меня, пусть даже мы еще не начали? – Он поднял голову и с мольбой посмотрел мне в глаза. – У нашей любви даже не было шанса.
– И то, и другое, и третье. Мне очень жаль, что в твоей жизни произошло такое горе, что ты пережил страшную утрату – эти слова звучат так банально, но… – Я изо всех сил пыталась объяснить. – Послушай, Чарли, я не хочу быть средством для твоего выздоровления. Знаю, это звучит жестоко, но я не могу быть с тобой по этой причине. Я просто не могу, и все! Он замолчал, переваривая мои слова.
– Понятно. – Он медленно провел пальцем по ручейку пролившегося пива. – Значит, вот что она тебе рассказала, да? Что я так пытаюсь забыться? Что связь с другой женщиной – единственное, что способно смягчить боль? Она это сказала?
– Ну, она…
– Но Люси, с тобой все по-другому! – в отчаянии проговорил он, повернувшись ко мне лицом. – Я знаю, что ты мне не поверишь, после того как поговорила с ней, но к тебе у меня действительно особые чувства. Конечно, у меня были другие женщины, но ни с одной из них я не испытывал ничего подобного, ни одна из них не проникала мне так глубоко в сердце, ни одну я не любил по-настоящему! – Я посмотрела ему в глаза. Открытый, уязвимый взгляд. И честный. Я заставила себя отдернуть руку.
– Чарли, я не могу, – тихо произнесла я. – После того как я ее встретила… Теперь она все знает, понимаешь? – взмолилась я. – Это все меняет!
Повисла тишина. Казалось, он находится далеко от меня; он погрузился в рассматривание лужицы пива на столе, но одновременно был где-то совсем в другом месте. Где-то далеко. Это было ужасно. Спустя какое-то время я заговорила.
– Ты же знал, что ей все известно? О твоих романах.
– Подозревал, – пробормотал он, возвращаясь из забытья. – Но она ничего не говорила. В этом доме никто ничего не произносит вслух. Никогда. – Он судорожно провел рукой по волосам. – Ох, Люси, ты даже не представляешь, что такое моя жизнь. Мне еще хуже оттого, что она мне все разрешает и никогда не устраивает ссоры, ни на чем не настаивает. Она почти… почти поощряет меня, пассивно, своим чертовым молчанием!
– Она не хочет останавливать тебя, раз это тебе помогает.
– Потому что она такая хорошая, черт возьми, и такая добрая! – Он грохнул кулаком об стол. Кое-кто из посетителей удивленно обернулся. – Иногда я просто ненавижу эту ее доброту, ненавижу ее за то, что она простила мне гибель Ника. Это невыносимо. – Он устремил на меня полный боли взгляд. – О боже… вот ты бы простила человека, который убил твоего любимого четырехлетнего сына? Твоего любимого Макса? Разве ты не пришла бы в ярость, не впала бы в истерику, не стала бы его обвинять, плакать, упрекать, вести себя отвратительно, кричать, не устроила бы ему настоящий ад? Не стала бы повторять: «Ну почему ты не смотрел, куда едешь, черт возьми?» Разве ты бы так не сделала?! – кричал он. – Сделала бы! Но Миранда – нет. Она не говорила ничего подобного. Никогда. Даже сразу после его смерти. Она вообще никогда ни в чем меня не обвиняла, Люси. И мне от этого только намного, намного хуже. – Он покачал головой.
Тут я почувствовала себя бессильной. Я знала, что этой парочке нужно пойти к кому-нибудь, лучше к кому-нибудь из преданных друзей, кто смог бы заставить их выговориться и разобрался бы в этом запутанном клубке эмоций, помог бы развязать этот узел вины и упреков, который душил их. Но если бы я высказала свои мысли вслух, они прозвучали бы трусливой уверткой. Как будто я хотела свалить все на кого-то еще.
– Как она могла простить меня, Люси? – снова выкрикнул он.
– Она должна была простить. Иначе вы не смогли бы двигаться вперед, иначе она бы сошла с ума. И потеряла бы тебя тоже. Если бы она винила тебя, вы бы расстались, и это было бы для нее невыносимо. Она ведь уже потеряла сына, неужели не понимаешь? Ей не хочется потерять семью. Она тебя любит!
– Она меня потеряла, – с горечью проговорил он. – Я к ней уже не вернусь. Она теперь слишком хорошая, а я слишком плохой. Она спешит на чтения Библии, а я – в холостяцкую квартиру утолять свою похоть. Мы слишком отдалились друг от друга, а Эллен застряла где-то посередине. Пути назад уже нет.
– Нет, есть, – не унималась я. – Всегда можно найти золотую середину. Назначь ей встречу здесь, Чарли, поговори с ней, скажи ей то, что говорил мне. Поговори с ней о ее набожности, о том, как в сравнении с ней ты чувствуешь себя грязным и бесчестным, что тебе от этого только хуже – расскажи ей об этом! Поговори с ней о вере, о других женщинах в твоей жизни – спорим, ты ей никогда ни о чем не рассказывал.
Он покачал головой.
– Мы даже не будем знать, с чего начать, – печально проговорил он. – Все это слишком затянулось. Придется разгребать слишком много дерьма.
– Но вам придется все это разгрести ради Эллен. Он вздохнул. Казалось, этот вздох исходит из самых глубин его души.
– Эллен. – Его лицо исказилось от горя, задергалось, он пытался совладать с собой. Наконец он заговорил. – Она хочет завести еще ребенка, – сказал он бесстрастным тоном. – Я точно знаю. Может, даже двоих.
– Вот видишь? – Я повернулась к нему, взяла его руки и крепко их сжала. – Почему бы и нет? Брось, Чарли, прошло четыре года, уже самое время!
– Я боюсь, Люси. То, что случилось с Ником… То, что я сделал с Ником… Не знаю. – Он выдернул руки. У него был усталый вид. Я увидела бессилие в его глазах, они стали пустыми. – Как я могу завести еще одного ребенка? Как я смею это сделать? И именно поэтому мне помогают другие женщины. Ведь тогда она не может от меня забеременеть. Тогда я не буду ее обременять. – Он как-то странно, украдкой улыбнулся, глядя в кружку.
Я опять растерялась. Как будто ступила на зыбучие пески. Я даже не знала, что ответить. Он резко поднял голову.
– И кстати, с нашей сексуальной жизнью все в порядке. У нас с Мирандой был просто потрясающий секс – раньше. И чудесный брак, все так говорили. Все твердили, как нам повезло. Я был от нее без ума, любил ее больше всего на свете.
– Конечно, – кивнула я, – я понимаю, о чем ты говоришь, Чарли, у меня тоже была такая любовь, и я бы все отдала, чтобы получить ее обратно. Чтобы Нед вернулся. И знаешь, ведь ты можешь вернуть свою любовь. Если бы я была на твоем месте, я бы сделала все возможное, чтобы ее вернуть!
– Да, но тебе легко говорить, ты же никого не убивала. Я посмотрела на него и глубоко вздохнула.
– Откуда ты знаешь?
– Что?
– Я сказала – откуда ты знаешь?
Он растерянно уставился на меня.
– Чарли, то, что я сейчас скажу, я прежде говорила только одному человеку. Одной живой душе. Потому что… потому что никому от этого лучше не станет. Особенно мне. Но тебе, может быть, это поможет. Видишь ли, я лично считаю, что это я убила своего мужа, Неда.
Он нахмурил брови и выпятил подбородок.
– Что?
Я облизнула губы и засомневалась, смогу ли договорить до конца. Закончить то, что начала. Заставить себя выговорить эти слова.
– Но погоди-ка, ты же вроде говорила, что он погиб в автокатастрофе, пока ты рожала?
Я кивнула.
– Это так. Но когда это случилось, он разговаривал по мобильному. Разговаривал со мной. Я ему позвонила, когда лежала в больнице, скрючившись от боли. Я терпела схватки, и мне было так обидно, что я совсем одна, что он не рядом! Я ненавидела его за это. Я знала, что Нед сидит в темной монтажной и пытается от меня скрыться, оттянуть тот момент, когда придется ехать в больницу. Поэтому я схватила телефон и набрала его номер. Я застала его в машине, как раз когда он выезжал из Сохо. Я орала на него, пока он ехал… «Ты что, с ума сошел, Нед? А ну быстро приезжай сюда! Я здесь рожаю твоего проклятого ребенка, черт возьми!» – При воспоминании об этом к горлу подступили слезы. Я подняла глаза к потолку, чтобы успокоиться.
– Тогда он и разбился? Ты слышала, как это было?
– Да. И нет, – ответила я, отчаянно моргая и медленно опуская глаза вниз. – Я… я ведь тогда была в истерике, почти ничего не соображала. Просто услышала какой-то грохот, а потом на линии наступила тишина. Я тогда не думала, что это мой муж разбился, а его машина горит. Я подумала, что отключился телефон! Я даже попробовала перезвонить. И даже не вспомнила об этом, когда пришли мои родители и сказали, что произошло. Водитель грузовика сообщил, что Нед разговаривал по телефону. Прошло много часов, много дней, прежде чем я осознала. Тогда все кусочки головоломки сошлись воедино. Разве ты не понимаешь, Чарли? Это я его убила. Если бы он не отвлекся, если бы держался за руль двумя руками, если бы не разговаривал со мной, не пытался меня успокоить – меня, бившуюся в истерике и ни черта не соображавшую, – он бы тогда увидел тот грузовик. И легко завернул бы за угол. Он бы был сейчас здесь, со мной!
Чарли пристально посмотрел на меня. И наконец покачал головой.
– Нельзя так говорить. И нельзя так себя мучить.
– Я и не мучаю, – прошептала я, наклоняясь вперед. – По крайней мере, не очень часто. В этом мой секрет. Конечно, когда мне было очень плохо, я иногда страшно грызла себя, но все же это бывало лишь временами. И не в ущерб моей семье. Лишь однажды, когда я напилась и стала убиваться, я призналась в своих мучениях одному другу. Потому что, Чарли, это все равно что нажимать на кнопку саморазрушения, не говоря уж о том, что это причиняет боль людям, которых ты любишь! Чарли, ты же любишь Миранду и Эллен, не говори, что это не так. Перестань вести себя как идиот, возвращайся к ним! Спаси свою семью. Не надо прятаться в постелях чужих женщин, стань снова семьянином, заведите еще детей… Ты же ни в чем не виноват! – Я смотрела на него, и мне хотелось, чтобы мои слова отпечатались у него в мозгу. – Ты же не видел Ника! Иначе не стал бы нестись так быстро, правда? Разве ты не понимаешь? Несчастные случаи происходят, они трагичны, и ничего с этим поделать нельзя. С людьми постоянно случается что-то плохое, но это вовсе не значит, что мы вдруг ни с того ни с сего становимся плохими! Это не значит, что ты – плохой человек!
Чарли ничего не ответил. Мы все еще смотрели друг другу в глаза, потом он отвел взгляд.
– Ладно, если никакие уговоры на тебя не действуют, – прошептала я, – то сделай это ради Ника. Постарайся ради него. Потому что, скажу тебе честно, Чарли, бывают дни, когда я просыпаюсь и мне хочется взять бутылку чего-нибудь покрепче и опять завалиться в кровать. Но я так не поступаю. Я встаю, готовлю завтрак и живу обычной жизнью, и причина, по которой я это делаю, вовсе не во мне, не в моих детях. Нед тому причиной. Я заставляю себя поверить, что он за мной наблюдает. Что он следит, как я воспитываю его сыновей.
Последовала тишина. Наконец Чарли заговорил.
– Когда я сказал, что с тобой все по-другому, Люси, я говорил правду. Знаю, ты считаешь меня отвратительным старым донжуаном, отчаявшимся волокитой, но я чувствовал… и все еще чувствую… что ты мне небезразлична. Несмотря на то что мы никогда… ну, ты понимаешь.
Я улыбнулась.
– Понимаю.
– И самое ужасное то, – вздохнул он, – что я знаю, почему это так. – Он поднял глаза и посмотрел на меня. – Я знаю, почему ты мне сразу понравилась. Ты напомнила мне Миранду. Когда я впервые увидел тебя вместе с Максом в Лондоне – в магазине, в автобусе, светловолосую, улыбающуюся, хорошенькую, с маленьким сыном… Вы были как Миранда и Ник, которые выходили из школы, держась за руки. Миранда и Ник, которые шли в магазинчик на углу, чтобы купить газеты и сладости. Ты ходишь, как она. И говоришь, как она.
Я задумалась и поняла, что тоже заметила это сходство. Даже Лавиния заметила.
– Но я не такая хорошая, как она, – проговорила я. – Она намного лучше.
Чарли горько улыбнулся.
– Она раньше и не была хорошей, – сказал он почти обиженно. – Раньше она была безобразницей, между прочим. Знала бы ты, что она вытворяла. – При воспоминании об этом в его глазах заиграли искорки, как будто где-то внутри зажегся огонь. – Вот было времечко. Еще до того, как родились дети. И даже после этого. Чудесные, замечательные годы.
– Все еще можно повторить, Чарли, – горячо проговорила я. – Правда, можно, потому что Миранда, та девушка, в которую ты влюбился, та, которую ты любил, до сих пор здесь. Тебе просто нужно копнуть поглубже, вот и все. И она до сих пор на многое способна. Просто ты забыл о том, что она может. Но если приглядеться, то ты увидишь, что в ее сердце до сих пор теплится огонь.
– Думаешь, он разгорится? – Он посмотрел на меня сквозь длинные ресницы. – Я-то думал, что мне удастся зажечь этот огонь в тебе. Думал, чиркну спичкой и пламя сразу вспыхнет. – Он улыбнулся, и я снова узнала старого Чарли. Я усмехнулась.
– Вот именно.
Тут его улыбка погасла, как будто в нем не осталось больше энергии и силы иссякли. Он отвел глаза, и мы снова замолчали. Я поняла, что он вспоминает о прошлом и возвращается по жизненному пути назад. Это была та же дорога, по которой ступала и я, дорога потерь, боли и горя, но я знала, что он зашел дальше меня по этому пути. Наконец я встала, перекинула сумку через плечо и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. Он потянулся и крепко сжал мою руку, но ничего не сказал. И даже не посмотрел на меня. Наверное, просто не смог.
– Прощай, Чарли, – прошептала я.
Он кивнул, и я взглянула на его макушку. Его волосы завивались кудрями, и среди них было всего несколько седых нитей; на нем была бело-голубая клетчатая рубашка с рукавами, закатанными до локтей. Я долго смотрела на него.
А потом ушла.
Глава 26
Я ехала домой, измученная, усталая и расстроенная за нас обоих. Жизненная несправедливость злила меня невероятно: мне казалось, что двое людей просто не в силах вынести такие беды. Что это за Бог такой, Мимси, который позволяет таким вещам случаться за долю секунды и разрушать человеческие жизни навечно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52