Впрочем, может быть, мне удастся проникнуть в него с другого хода! отнюдь, к сожалению, не эстрадного. Я сейчас сдал в печать книгу об альманахах, и она меня, возможно, порекомендует в Союз…
Разве на заседаниях этой секции сатиры и юмора не говорилось неоднократно и о невнимании к жанру сатиры и юмора со стороны Союза писателей, и о недостаточном уважении к нему со стороны критиков, и о малой для него арене и так далее? Говорили? Говорили.
А что это доказывает? Доказывает, что с этим жанром неблагополучно и в литературе.
Сколько раз председатель этой секции поэт Безыменский торжественно начинал заседания словами: «Товарищи, хочу вас поздравить с победой. В «Новом мире» должна появиться страничка для сатиры и юмора!»
А потом оказывалось, что действительно в одном-двух номерах «Нового мира» эта страничка появлялась, но затем опять исчезала бесследно! У нас один журнал сатирического жанра – это «Крокодил». Этого мало для такой огромной страны! Нам, эстрадникам-сатирикам, иногда просто и почитать нечего!
Я не говорю о публицистических статьях и даже публицистических газетных памфлетах – они имеются, и мастера этого жанра Илья Эренбург, Давид Заславский и другие работают в полную силу. Но каковы дела сейчас в литературе именно с сатирическим фельетоном? Не блестящи, как мне кажется. А я убежден, что только с расцветом этого жанра в литературе расцвет этот найдет свое отражение и на эстраде.
Кто специалисты у нас по сатирическому фельетону в литературе? Это исключительно лишь члены секции сатиры и юмора: Людмила Давидович, Леонид Ленч, Михаил Червинский, еще десяток-полтора товарищей.
А я вам на своей «воображаемой» выставке показал, что и Достоевский, написав «Братьев Карамазовых», находил время для того, чтобы писать сатирические фельетоны. То же можно сказать о Белинском, Некрасове, Салтыкове-Щедрине и о многих других светочах русской литературы, которые наряду с крупными формами литературы уделяли немало труда и внимания и сатирическому фельетону.
У нас сейчас издается сатирический журнал «Крокодил». Но может ли редакция «Крокодила» назвать в числе своих постоянных сотрудников имена таких мастеров советской литературы, как Фадеев, Шолохов, Твардовский, Эренбург, Корнейчук, Погодин, Катаев и многие другие? Если не считать отдельных редких исключений, – не может.
А когда-то Щедрин писал Некрасову: «В Петербург я наверное привезу повесть… Сверх того, быть может, в бытность в Петербурге напишу и фельетон или два…»
Хочется задать вопрос мастерам советской литературы, создающим замечательные большие полотна: а не могут ли они «сверх того» написать «фельетон или два»? Думается, что тогда отставание сатирических жанров в литературе (а следовательно, и на эстраде!) сразу пошло бы на убыль.
От лица практиков я, думается, имею право сказать, что нам много было легче работать, когда, раскрывая «Правду» или «Известия», мы каждый день находили фельетоны Демьяна Бедного, Владимира Маяковского – фельетоны блестящие, злободневные, сатирические.
Подчеркиваю – сатирические!
Эстрада – искусство малых форм. Фельетон, куплет, рассказ, интермедия – тоже малые формы большой литературы. Но «малые формы» – вовсе не значит «малые мысли». Поэтому нет никаких оснований мастерам больших форм литературы избегать И пренебрегать малыми.
Дело отнюдь не в названиях. В Союзе советских писателей существует секция сатиры и юмора, название которой тоже не очень верное.
Ведь сатира и юмор должны быть первоприсутствующими не только в одной этой секции, которая, по-видимому, должна объединять лишь немногих специалистов по сатире и юмору. Сатира и юмор жизненно необходимы и драматургам, и поэтам, и прозаикам.
Не своевременно ли Союзу советских писателей организовать секцию мастеров малых форм литературы? Советская эстрада и советский цирк вступил бы с ней в такие же взаимоотношения, в каких находятся драматические театры страны с секцией драматургов. Насколько бы это уточнило и укрепило связи литературы с эстрадой!
Однако сегодня это самое массовое из искусств – почти вне поля зрения Союза советских писателей. Откровенно говоря, даже слово «писатель» редко произносится на эстраде. Писателя здесь заменяет «автор текста», а произведения, исполняемые с эстрады, чаще всего называются «текстовым материалом». У эстрадников в почете «специалисты-авторы», якобы знающие таинственную «специфику» эстрадного искусства.
Кстати сказать, эта специфика действительно существует. Но она отнюдь не таинственна. Ведь и драматург может иногда написать высокохудожественную, глубокую по содержанию пьесу, но совершенно несценичную, то есть сделанную без знания и учета ряда непременных условий, при которых театр может осуществить ее постановку. Бывают и, наоборот, очень пустые по содержанию, низкие по литературным достоинствам пьесы, но написанные с таким знанием и учетом «сценичности», что зритель порой поддается эффектам театра и горько обманывается.
Если слово «сценичность» заменить словом «эстрадность», нетрудно понять, что такое специфика эстрады. Произведение, предназначенное для исполнения с эстрады, должно мгновенно вызывать у слушателей смех, гнев, слезы – все, что угодно, только не оставлять его равнодушным. Но появление этих эмоций должно быть непременно соединено с глубокой идейной направленностью, с высоким литературным качеством произведения. Одни голые эмоции, среди которых на первом месте смех ради смеха, вызываемый к тому же «без стеснения в средствах», – это, к сожалению, и считается сейчас той пресловутой «спецификой», которую освоили некоторые «авторы-текстовики», работающие для эстрады. Разумеется, ничего общего это рукомесло с литературой и ее задачами не имеет!
В числе причин некоторого неблагополучия с жанром сатиры и юмора позвольте упомянуть еще одну. Я выступаю перед вами сейчас как художественный чтец и прочту «Маленький фельетон о маленьком фельетоне» горячо мною любимого сатирика-фельетониста Александра Безыменского. Стихотворение это вы, возможно, знаете, оно напечатано, но я все же прочту его, как имеющее непосредственное отношение к сегодняшнему заседанию:
«Издал Трусишкин тяжкий стон:
– Мне нужен острый фельетон!
Такой, где нет обычной темы,
А есть вопросы и проблемы;
Такой, где каждая строка
Острей солдатского штыка!..
Я услыхал тираду эту
И фельетон принес в газету.
Ах! я дотоле не знавал
Таких восторженных похвал.
Мой фельетон ударил в точку!
Запомнят в нем любую строчку
И старики и молодежь!
Вот так он, стало быть, хорош!
Но с той поры (не меньше года)
Я слышу речь такого рода:
– Тут страсти слишком горячи…
Ты их немножечко смягчи!
– Смягчил? Посмотрим. Вяло! Вяло!
Вся острота почти пропала!
Мы кое-кем в штыки взяты
За недостаток остроты.
И это правильно: в идее,
Мы все должны писать острее.
– Ты переделал вновь? Добро!
Но это слишком уж остро…
Я восхищаюсь мыслью смелой,
Но все же, братец, переделай…
– Ты переделал? Красота!
Но где же, братец, острота?
У фактов есть свое значенье,
Но где же, братец, обобщенье?
– Ага! Ты все, что надо, внес
В тобою поднятый вопрос?
Однако нас берет тревога:
Тут остроты немного много!
Все факты можешь ты назвать,
Но их не стоит обобщать.
Ты напиши умно и мило,
Чтоб это не было и было,
Чтоб, не задевши, задевать
И, обобщив, не обобщать,
Чтоб в обличении порока
Все было узко и широко,
Чтоб для людей была строка
И беспощадна, и мягка,
Чтоб гнев граничил с добротою,
Чтоб злость лучилась теплотою,
Чтоб ярость нежною была,
А нежность – яростна и зла,
Чтоб устремленность боевая
Кричала, рта не раскрывая,
Чтоб в строчках бешеных тирад
Был яд, как мед, а мед, как яд.
…
Друзья! Мораль нужна едва ли,
Вы все поймете без морали,
Услышав тяжкий, скорбный стон: –
Мне нужен острый фельетон!»
Я позволил напомнить это произведение потому, что, мне кажется, оно довольно злободневно по отношению к нашему сегодняшнему совещанию. Да, «Трусишкины», обрисованные Александром Безыменским, тоже мешают развитию сатирического фельетона!
Но виноваты и мы сами. Мы мало их пишем, порой чересчур наивно ставим развитие этого жанра в зависимость от «спроса» и «предложения».
Ясно одно: без писателей расцвета этого жанра на эстраде мы не добьемся! Эта помощь писателей должна прийти по трем направлениям.
Во-первых – написание репертуара. Практически это совершенно ясно… Репертуар – это первый раздел работы писателей для эстрады.
Раздел второй – личное участие писателя-сатирика на эстраде. Это чрезвычайно важно! Ведь кто такой Смирнов-Сокольский? Такой-сякой, никуда не годный, с «поплавками», но ведь тоже писатель! Почему же мы разделились на два лагеря? Почему, действительно, я только гость в вашей секции, а не полноправный представитель такого же литературного жанра? Существует Ираклий Андроников. Он тоже не меньше эстрадник, чем писатель, хотя и пишет это слово на своих афишах порой крупнее своей фамилии. Но он изумительный мастер эстрады. Он, если хотите, – а это в моих устах высшая похвала – эстрадник лучше меня! Так почему же он спрятался за слово «писатель»? Почему, например, в «Эрмитаже» вместо надоевшего Смирнова-Сокольского не «выступить» именно ему, Ираклию Андроникову? Выступает же в «Эрмитаже», и с большим успехом, композитор Цфасман. Почему бы не освежить наши программы и Ираклию Андроникову?
Есть писатель Борис Ласкин, который великолепно читает свои произведения. Почему бы и ему не появиться в «Эрмитаже» в качестве одной из новых фамилий на афише? Так вот просто, на афише! Вылезайте из скорлупы, товарищи, давайте строить эстраду вместе!
Ведь главное-то для эстрады – это именно автор-сатирик, а не актер, читающий те или иные чужие вещи. Этих-то мы найдем, давайте только репертуар. А нужны-то именно и авторы-сатирики. Вот тут-то молодые советские писатели и могли бы, что называется, личным участием влить свежую кровь эстраде.
Если вспомнить опять биографию Горбунова – я прочту вам имена тех писателей, которые были в числе его корреспондентов. Это: Григорович, Потехин, Островский, Успенский, Курочкин, Тургенев, Достоевский, Некрасов, Гнедич. Наконец, есть и такое письмо: «Ежели Горбунов у тебя – скажи ему, что я никак не пойму, за что он меня знать не хочет». А под письмом подпись: «Лев Толстой».
Вот это я называю связью писателей с эстрадой. А одной снисходительной помощью «сверху» – достичь ничего не удастся.
Наконец, третья сторона возможной помощи. Это создание методологии и теории эстрадного искусства. А так как методология именно разговорного жанра весьма близка методологии этих жанров в литературе – писатели помочь обязаны.
Методология литературного фельетона, в частности, существует. Она покоится на четырех условиях, о которых стоит напомнить.
Первое: «Буржуазно-дворянский фельетон целиком строился вокруг какого-нибудь явления быта или литературы, причем выводы его не шли дальше этого явления».
Задумайтесь! По этому принципу строятся иногда фельетоны и сейчас! Сплошь и рядом читаем: «Ждали ревизора, накрыли стол, поставили водку, ревизор приехал, напился и поехал дальше. Доколе в Краматорске это безобразие будет продолжаться? Чего смотрят общественные организации этого города?»
Методология такой формы фельетонов имеется.
Второе методологическое условие. Оно гласит: «Совсем другое – фельетоны Чернышевского и Добролюбова. В их фельетонах берется какое-нибудь частное явление как исходный пункт для построения фельетона, а затем как вывод дается широкое обобщение, непременно имеющее огромное общественно-политическое значение». Вот вам и второе методологическое правило. Процитировал я его также из Энциклопедии.
Напомним, что именно по такому принципу построены и фельетоны молодого Горького, выступавшего под псевдонимом Иегудиил Хламида. Вспомните, как по поводу совершенно незначительного события – приезда в Самару на гастроли лилипутов – Горький писал: «Наверное, карлики будут иметь в Самаре колоссальный успех. Всякому любопытно посмотреть на двух людей, еще более маленьких, чем он сам. Самарские люди будут смотреть лилипутов и услаждать себя сообразными случаю размышлениями: – Мы еще что! Конечно, мы люди не крупные, а все-таки бывают живые люди и еще мельче, чем мы».
Так в фельетоне поднималась тема огромного горьковского масштаба – о скуке, серости мещанской жизни, о мертвой, обывательской спячке, с которыми всю жизнь боролся Алексей Максимович.
Третье методологическое правило существует у советского фельетониста. Оно гласит: «Советский фельетон не только критикует отрицательные явления в нашей жизни, пережитки прошлого, но и утверждает новую, социалистическую действительность, лучшие чувства и качества советского человека».
Наконец, четвертое методологическое правило относится целиком к буржуазному фельетону, который «носит характер пустой, бессодержательной, хотя подчас и очень веселой болтовни».
Должен сказать, что последнее методологическое правило бытует у нас на эстраде преимущественно в репертуаре конферансье. Их «веселье» зачастую именно остроумно, но бессодержательно. Думается, что работы, сделанные по такому принципу, не нужны ни нашей литературе, ни нашей эстраде вообще.
Таким образом, товарищи, основы какой-то методологии уже имеются, и подробная разработка ее не столь уже трудна и невозможна.
Разумеется, у эстрадного фельетона есть и собственные методологические требования. Весьма много говорят о пресловутой «специфике» эстрады. Нередко эти разговоры носят характер сплошного шаманства, но, разумеется, свои сценические законы эстрада имеет, и нарушение их не может быть полезным.
Возьмем для примера хотя бы размер эстрадного фельетона. Как многолетний практик, знаю, что максимальный размер эстрадного фельетона – это десять страниц на машинке. Уже одиннадцатая страница фельетон губит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61