– растерянно воскликнула Изабель. – Ты не можешь так поступить!
Он не обратил на ее слова ни малейшего внимания.
– Учти, Кейн, ты должен вернуться в Тальвар до наступления темноты, – приказал он Кейну. Нам всем необходимо как следует выспаться, перед тем как пуститься в путь поутру.
– Все ясно, – послушно ответил Кейн, и лицо его запылало от волнения.
– В таком случае отправляйся и не задерживайся.
Кивнув, Кейн развернул лошадь и во весь опор поскакал к воротам замка.
– Милорд… – заговорила Изабель, пытаясь угнаться за мужем, направившимся к остальным мальчикам. – Вы не можете так поступить! Ведь эрл Сирский просит вас подождать и набраться терпения. Поверить не могу, что вы намерены пойти против его воли.
В ответ он расхохотался.
– А разве я на это не способен? Вот увидишь, я поступлю именно так, и с превеликим удовольствием.
– Но как же…
– Любимая, я и без того был слишком терпелив с твоим дядей. Больше этому не бывать. Я предупреждал его, и потому у него нет оснований жаловаться. – Обращаясь к мальчикам, Джастин молвил: – Мы отправляемся в поход, целью которого будет похищение брата леди Изабель у высокочтимого лорда, замок которого хорошо укреплен, а воины превосходно обучены и вооружены. Для всех вас это должно стать отличной школой. Мы выступаем завтра с первыми лучами солнца. Я хочу, чтобы сегодня вы хорошенько отдохнули, собрались, выкупали и накормили лошадей и сделали все, что полагается сделать перед нелегким походом. Он продлится не менее недели.
– Все ясно, милорд! – вразнобой закричали мальчики, охваченные радостным возбуждением при мысли о предстоящем испытании. Это было заметно и по их голосам, и по выражению их раскрасневшихся лиц.
– Эрик, позаботься, чтобы для брата леди Изабель была приготовлена лошадь. Можешь взять гнедого мерина. Он достаточно силен и отлично выезжен. А пока забери Синна и отведи его к Джону.
Приняв из руки сэра Джастина повод, Эрик послушно повторил приказание, а затем развернулся и последовал за остальными. И тут Изабель впервые заметила промелькнувшую на лице мальчика тень улыбки.
– А теперь, миледи, – сказал Джастин, обнимая Изабель за талию и привлекая ее к себе, – мы с вами удалимся в наши покои и проведем там остаток дня.
– Но мне хотелось поговорить с вами, милорд.
– Угу, – удовлетворенно пробормотал тот, нагнувшись, чтобы поцеловать ее. – Я тоже желаю этого, моя дражайшая супруга. Мне хочется слышать, как ты будешь без умолку говорить со мной, чтобы я мог увезти с собой воспоминание о твоем чудесном голосе. Я хочу услышать все то, что ты обычно говоришь, пока я люблю тебя, сливаясь с тобой воедино.
Лицо Изабель залилось горячим румянцем.
– Неужели я действительно еще и говорю что-то? – Ей было неловко даже помыслить об этом.
– Именно, – прошептал он, касаясь губами ее рта. – Самые прекрасные и нежные слова, которые мне доводилось слышать. Пойдем, и ты сама во всем убедишься.
Глава одиннадцатая
Устало вздохнув, Изабель закрыла тетрадь с бесконечными подсчетами и отодвинула ее от себя. Она не могла работать, не в силах была сосредоточиться. С тех пор как Джастин уехал, это стало совершенно невозможно. Прошло уже три дня с того утра, когда она проснулась и узнала, что он и мальчики отправились в поход. Все эти три дня она провела в тревоге за них и Сенега, то, испытывая беспокойство за их безопасность, то, сердясь, что Джастин уехал, даже не разбудив ее, чтобы попрощаться. Впрочем, это ничего бы не изменило. Он любил ее в ту ночь столь неистово, что довел до полного изнеможения, и Изабель казалось, что даже стадо коров, пройди оно через ее спальню, и то не смогло бы разбудить ее.
Поднявшись из-за письменного стола, она подошла к выходящему на восток окну и выглянула наружу. Взгляд ее тоскливо блуждал по дальним холмам, четко вырисовывающимся на фоне голубого неба. День сегодня опять выдался по-летнему жаркий. Изабель гадала, очень ли сильно донимает Джастина жара и скачет ли он под палящими лучами солнца, или же там, где он сейчас находится, веет освежающей прохладой.
Там, где он сейчас находится…
– Мог бы хоть записочку оставить, – вслух пожаловалась Изабель, скрестив руки на груди и раздраженно вздыхая. – Хоть словечко-другое.
С тех пор как Джастин уехал, ее мучили кошмары. Ей снилось, будто он схвачен и брошен в темницу – или убит. Что же тогда будет с мальчиками и с Сенетом? Неужели же их тоже заточат в каменный мешок? Быть может, их также ожидает безвременная смерть? А что же станется с ней?
Она не сомневалась, что дядя не оставит ее в Тальваре, невзирая на то, что перед Богом и людьми она теперь законная супруга сэра Джастина. Сэр Майлз по-прежнему ее опекун, и ему ничего не стоит заставить ее вернуться в его дом и жить там под его опекой.
– Джастин, – Изабель в сотый раз обратилась к мужу с тех пор, как он уехал, – тебе следовало поступить, как советовал старший брат. Надо было подождать. – Но не такой Джастин человек, чтобы терпеливо дожидаться чего-либо. Нечего и надеяться, что он послушается своих братьев. Когда дело доходит до семейных вопросов, именно он, Джастин, отличается невероятным упорством и упрямством.
В последнюю ночь перед отъездом, которую они провели вместе, она многое узнала, лежа в его объятиях.
– Какое у тебя было детство? – спросил он, и Изабель слегка удивилась. Считается, что людям не пристало интересоваться чьим-либо прошлым, поскольку жизнь и без того коротка и значение в ней имеют лишь воля Господа да неисповедимое будущее.
– Думаю, самое обыкновенное, – ответила Изабель, наконец, позволив своим мыслям обратиться к тем временам, когда жизнь ее была счастливой и безмятежной. – Мои родители очень любили друг друга, но по характеру были совсем разные люди. Отец француз, за все дела принимался с необыкновенной страстью и увлечением, а мать, как истинная англичанка, была исключительно сдержанной и спокойной. Они отлично ладили друг с другом, но иногда, особенно когда я была совсем маленькой, такое различие их характеров ставило меня в тупик. Видишь ли, они редко приходили к согласию. Отец искренне верил, что надо слушаться лишь голоса сердца, а мама, напротив, утверждала, что сердце – весьма ненадежный советчик. Она считала, что в жизни следует руководствоваться советами расчетливого разума.
Изабель взглянула на мужа, и тот ободряюще улыбнулся.
– Я получила образование дома, – продолжала она, расслабляясь, пока его сильные пальцы гладили ее обнаженную спину. – Именно мама научила меня арифметике и математике. Моей первой игрушкой была абака, принадлежавшая ей. Мама любила погружаться в таинственный мир цифр и передала эту любовь мне. Когда мне было лет пять, я всем другим играм предпочитала, сидя у нее на коленях, разбирать таблицы из «Almagest». – Изабель улыбнулась своим воспоминаниям. – У мамы хранилось несколько манускриптов по математике. В Ломасе служили четыре священника, и, хотя им не хотелось этим заниматься, отец попросил их снять копии с «Almagest», с «Арифметики» и с «Liber abaci», сочинения Леонардо из Пизы. У нас было еще несколько менее значительных трудов – Архимеда и даже том «Начал» Евклида, который прислал отцу один из его наставников из Оксфорда, чтобы снять с этой книги копию. Я понимаю, что такое задание было для монахов нелегким, потому что им следовало заниматься переписыванием Святой Библии, а не потакать желаниям матери, но обладать всеми этими сокровищами поистине замечательно. Мама была настоящая англичанка, а потому ее иногда приводила в ужас любовь отца к книгам, хотя они и нравились ей. Я уже говорила, что отец был человеком страстным и увлекающимся, и он твердо решил, что эти книги должны принадлежать маме, коль скоро они доставляют ей такое удовольствие.
– Я начинаю думать, что у меня много общего с твоим отцом, – поддразнивая ее, заметил Джастин, и, рассмеявшись, Изабель ответила:
– Если вы и далее будете доставлять мне наслаждение с таким же пылом, милорд, от меня скоро совсем ничего не останется.
Оба они расхохотались, и Джастин поинтересовался, по-прежнему ли книги, принадлежавшие матери Изабель, хранятся у ее дяди, сэра Майлза.
Она покачала головой.
– Уже нет. Он отдал их ростовщику в Лондоне, а тот продал вместе со всей библиотекой моих родителей. Деньги, которые были выручены от продажи, я вложила в соляные копи в Дройвиче. Дядя получил от них большую прибыль.
Джастин крепко сжал руку Изабель, стараясь утешить ее.
– Мне так жаль, – проговорил он.
– Мне тоже, – горько сказала она. – Манускрипты, принадлежавшие моей маме, были истинным сокровищем. Один из младших монахов, искусный рисовальщик, по просьбе отца разместил на страницах книг множество портретов мамы, и каждый портрет изображал ее за каким-нибудь занятием, чаще в образе Королевы Цифр, – с улыбкой сказала Изабель. – Все это было так весело… – Заметив, с каким пониманием смотрит на нее Джастин, Изабель почувствовала, что у нее начинает кружиться голова. – Мне так жаль, что ты не увидишь этих книг.
– Мне тоже. А твой брат, как и ты, получил образование дома?
– О нет. Отец и без того был несчастен, понимая, что его дочь заинтересовалась таким бездушным делом, как математика. Ему хотелось, чтобы сын стал похож на него самого.
– Страстный и увлекающийся?
– Хотя бы и так, милорд. Хотя бы и так. Некоторое время отец раздумывал, не стоит ли отправить Сенета на обучение во Францию, но мама была против. Наконец, когда Сенету исполнилось восемь, его определили учеником к сэру Хоутону.
– Неплохой выбор. Он считается одним из лучших наставников во всей Англии. Многие славные рыцари считают для себя честью называться его воспитанниками.
Изабель кивнула.
– Я очень скучала по брату, когда он уехал.
За прошедшие годы мы с ним почти не виделись. После суда над моим отцом сэр Хоутон намеревался возвратить Сенета моему дяде, поскольку не желал покровительствовать сыну государственного изменника, но сэр Майлз упросил его оставить Сенета у себя на положении слуги, чтобы он работал и зарабатывал на свое содержание.
– Работал? – нахмурившись, повторил сэр Джастин. – Надеюсь, его не заставили подписать контракт между хозяином и работником?
– Думаю, нет. А разве от этого что-нибудь зависит?
– Не по душе мне, что после нескольких лет обучения всем рыцарским наукам парня внезапно сделали слугой. Нет, мне это решительно не по душе. Скверно, что юноше, который только-только начал постигать азы премудрости, пришлось все бросить. Клянусь честью, ну и подлец же твой дядя! Сделать парня слугой, словно простолюдина! Да и сэру Хоутону должно быть стыдно потворствовать такому отвратительному преступлению.
– Разве это имеет такое значение? – обеспокоено спросила Изабель. – Ему ведь вовсе не обязательно становиться рыцарем. Если бы только он мог спокойно жить здесь, как вы и обещали, милорд…
– Все равно, он должен получить подобающее его происхождению образование, – настойчиво повторил Джастин. – Решит ли он стать рыцарем или нет – это уже его дело, но, как любой мужчина, который намеревается достичь чего-либо в жизни, добиться того, чтобы к нему относились с надлежащим уважением, он обязательно должен выучиться правилам ведения боя и всем рыцарским искусствам. Так уж заведено.
– Полагаю, вы правы, милорд, – согласилась Изабель, раздумывая, не пришло ли время поговорить о походе, который он собирается предпринять. Однако сейчас, когда она рассказала ему о своем детстве, ей хотелось знать и о его жизни, а потому она задала Джастину тот же самый вопрос, что и он ей до этого: – Расскажите мне о себе, милорд. Какое у вас было детство?
Он молчал так долго, что Изабель решила, что он предпочитает не отвечать, но, наконец, он заговорил, медленно произнося слова бесцветным и безучастным голосом:
– У меня было тяжелое детство. Каждый день я изо всех сил старался продержаться и выжить. Мать моя умерла, когда я был еще совсем ребенком, и я ее почти не помню. Все в доме враждовали и ссорились. Мой отец был настоящим тираном – жестоким и злым. Я помню, что больше всего на свете он ненавидел мою младшую сестру Кандис, обвиняя ее в том, что из-за нее умерла наша мать. С самого раннего детства я усвоил, что, если не стану защищать сестру, отец просто убьет ее, и все.
Изабель перевернулась на живот, опустила голову на кулаки и заглянула в каменное лицо мужа.
– Ах, Джастин…
– Ненависть и гнев моего отца были постоянно направлены и на моего старшего брата, Александра. Что бы брат ни сделал, отцу все было не по душе. С другим братом, Виллемом, дело обстояло точно так же. И лишь близнецам – Хьюго и Хью – удавалось избегать отцовского гнева, им была предоставлена полная свобода. Сейчас, глядя на них, этого не скажешь, однако в дни своей юности и Хьюго, и Хью были своенравными и непокорными, как дикие звери, и столь же опасными. – Джастин, припоминая, сжал кулаки. – Жить в Гайрском замке было все равно, что пытаться поселиться на поле битвы. Изо дня в день я пытался укрыться от вспышек отцовского гнева, избежать встреч с Хьюго и Хью. К счастью, до нас с Кандис никому не было дела – полагали, что хватит того, что нас кормят, поят, обувают и одевают. Мы научились жить в тени, двигаться тихо и бесшумно, вечно прислушиваться, не сердится ли наш отец, и старались держаться от него подальше. Проходили дни, а то и целые недели, пока Александр или Виллем снисходили до того, чтобы сказать нам хоть словечко, даже когда отец наш умер и Александр стал лордом Гайрским. Нам стало лишь труднее скрываться от Хьюго и Хью и спасаться от их опасных проказ.
– Так они были жестоки с вами?
– Нет, они не бывали жестоки преднамеренно, но, своенравные и эгоистичные, думали лишь о себе. В доме постоянно водились змеи и пауки, ядовитые травы и острые предметы, случались поджоги. Они были скверными товарищами в играх с маленькими детьми, особенно для Кандис – ее мог защитить лишь я. Но, несмотря на все свое озорство и урон, что они наносили Гайру, Хью и Хьюго, пожалуй, были по-своему привязаны к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41