Русскому главнокомандующему, убедившемуся, что лобовые импеты ничего, кроме напрасного истребления своих солдат, не дадут, оставалось лишь предаться долговременной осаде вражеской твердыни. Войска начали возводить люнеты и зарываться в жесткую и каменистую дунайскую землю.
Меж тем наступила осень. После ослепительного изнуряющего зноя как-то разом, резко захолодало, полились затяжные, беспросветные дожди. Худые валашские дороги на левом берегу, как сказывали, окончательно раскисли и превратились в извилистые канавы, заполненные водою и непролазной грязью. Из-за поднявшегося уровня Дуная порушились переправы. Войска, осаждавшие Силистрию, оказались в бедственном положении. Снабжение их, и без того не блестящее, почти полностью прекратилось.
Оставшись в легонькой летней парусиновой форме, солдаты давно страдали от сырости и холода. Теперь же к этому добавился и голод. Начались повальные болезни и падеж кавалерийских лошадей.
Защитники же Силистрии, как доносили лазутчики, которых принимал большею частью Денис Давыдов, получали полновесный таин и ни в чем нужды не испытывали, поскольку продовольственные запасы в крепости были сделаны никак не менее чем на два года. Хорошо осведомленные о бедствиях русских турки повеселели и приободрились. Из-за стен крепости почти беспрестанно слышались гортанные завывания мулл, воинственные клики и визгливая музыка. Неприятель все чаще осмеливался на вылазки и тревожил наши позиции. Кто теперь из двух сторон был в осаде, понять становилось все труднее.
Князь Петр Иванович, видя и сознавая, что подобное положение грозит полным расстройством и погибелью его армии, решил прервать ставшее бессмысленным сидение под стенами Силистрии и перевести войска на другой берег Дуная на зимние кантонир-квартиры. Однако царь резко воспротивился сему единственно разумному в данной ситуации решению и обвинил Багратиона в нерешительности и чуть ли не в трусости. Доведенный и без того до крайности, князь взорвался и в начале 1810 года подал рапорт на высочайшее имя о снятии с него полномочий главнокомандующего. Рапорт этот был государем спешно удовлетворен, и Багратион в глубокой обиде и печали уехал с Дуная.
— Амне как же быть, ваше сиятельство? — с тоскою спросил его перед прощанием Денис.
— Оставайся покуда при армии, — глухо ответил Багратион. — Ежели сумею правду в столице сыскать и добиться соизволения вести кампанию по своему разумению, может статься, еще и возвернусь сюда. А коли определюсь к новому месту, то про тебя не забуду, немедля к себе вытребую.
Однако князь Петр Иванович на Дунай более не вернулся.
Скоро стало известно, что главнокомандование над Молдавскою армией государь препоручил молодому графу Николаю Михайловичу Каменскому, отменно проявившему себя в шведскую кампанию. Тогда он пользовался у офицеров и солдат доброю репутацией, несмотря на его порою излишнюю заносчивость и строгость. Теперь же, сказывали, после того как сей генерал недавно схоронил своего отца старого фельдмаршала Каменского, прибитого в поместье своими же крестьянами, доведенными до этого его изощренными истязаниями и самодурством, он ожесточился и озлобился противу всего белого свету и вымещает свой крутой нрав на подчиненных. Дениса Давыдова вспышливый гнев молодого графа не особо страшил, поскольку оставаться далее при главной квартире он не собирался.
Благо для этого представился счастливый и радостный случай. В апреле 1810 года на военный театр наконец прибыл Яков Петрович Кульнев, которому тут же было поручено начальствовать над авангардом Молдавской армии. Сердечного своего приятеля Дениса Давыдова он немедля испросил к себе.
— Ну вот и сызнова вместе, — добродушно басил он, — как и в снегах полунощных. И опять в авангарде. Дело нам с тобою привычное. Начнем, как говорится, помолясь, османов крестить. Прохлаждаться-то, как ты, любезный мой Денис Васильич, знаешь, я не люблю...
В первых числах мая войска, ведомые Кульневым, переправились через Дунай и начали активные действия против неприятеля. Основная задача перед ними, поставленная новым главнокомандующим графом Каменским, оставалась прежней — та же Силистрия, осаду которой после отъезда Багратиона русскому командованию из-за недостатка военных средств пришлось все-таки прекратить.
Посовещавшись с Давыдовым, исполнявшим в эту пору должность бригад-майора авангарда, и разузнав от него как следует все соображения Багратиона относительно захвата сей крепости, Яков Петрович задумал, как и предполагал в свое время князь Петр Иванович, непременно выманить турок из твердыни и разбить их в поле. Поэтому поначалу к самой Силистрии он не стал и подступать, а повел свои войска влево от нее и начал сбивать мелкие турецкие гарнизоны вдоль побережья. Неприятелю, убедившемуся, что русский отряд не особо многочислен, захотелось пресечь и наказать его дерзость. Значительными силами с конницей, артиллерией и обозами турки вышли из крепости, намереваясь ударить в тыл кульневскому авангарду, прижать его к Дунаю и полностью уничтожить.
А Якову Петровичу только того было и надобно. Оставив перед наступающими османами для приманки лишь легкие на ногу казачьи разъезды, он скрытными стремительными маршами и маневрами по оврагам да каменистым балкам сам вышел в неприятельский тыл и твердо заступил туркам обратный путь к крепости. Несмотря на то, что враг чуть ли не вчетверо превосходил его в силах, Кульнев с отчаянной смелостью начал жаркое дело и выиграл его неожиданностью, быстротою и натиском. Пока его гренадерские каре теснили неприятельскую пехоту, он сам вместе с Денисом Давыдовым повел кавалерийские полки. Турецкая конница, составленная в большинстве своем из крикливых и злых, но весьма чувствительных к сабельному напору арнаутов, была вскорости смята и рассеяна. Почти вся османская артиллерия и обозы попали в наши руки. Ни один турок обратно к крепости пропущен не был.
Кульнев на радостях писал в письме своему брату: «Одержали на левом фланге нашем славную победу (...) и как думаю, то и Силистрия недолго продержится».
Участь крепости действительно во многом была решена. Когда к ней подошли главные русские силы во главе с графом Каменским, Кульнев уже вел с турецким пашою, комендантом Силистрии, переговоры о сдаче. Крепость, лишенная основных войск, ее защищавших, готова была отдаться на милость победителей. И вероятно, через несколько дней можно было отпраздновать победу, обойдясь совершенно без кровопролития. Однако русский главнокомандующий ждать не пожелал, тем более что реляция для Петербурга о взятии Силистрии с боя выглядела куда как внушительнее...
Каменский отдал приказ к штурму.
После непродолжительного напора и весьма слабого турецкого сопротивления крепость пала.
После относительно легкого для себя взятия Силистрии новый главнокомандующий граф Николай Михайлович Каменский посчитал, что и другие турецкие хваленые твердыни Шумлу и Рущук он сумеет покорить своей воле также без особого усилия и труда. Первый успех, которым он был обязан во многом генералу Кульневу, вскружил ему голову. Вместо того чтобы подавлять турок мощью и силой собранной воедино армии, граф разделил войска на отряды, полагая, что они будут управляться с неприятельскими крепостями одновременно. Ничьих мнений и советов на этот счет Каменский 2-й слушать не желал. Боевой генерал Николай Николаевич Раевский, имевший, как известно, опыт войны против турок на Кавказе, попытался было в шутливой форме предостеречь главнокомандующего от необдуманного шага, но тот взбеленился, впал в неописуемый гнев и тотчас же удалил Раевского с Дуная, послав его в Валахию командовать резервами. Известие о сем происшествии отозвалось болью в душе Дениса Давыдова.
Последующие события подтвердили недальновидность главнокомандующего и скоропалительность его решений.
Отряд генерал-майора Кульнева, при котором продолжал находиться Давыдов, был направлен к Шумле. Возглавить его теперь возжелал сам Каменский. Не позаботившись даже о предварительной рекогносцировке крепости ине узнав толком о наличии неприятельских сил в ней, главнокомандующий вознамерился взять Шумлу приступом с ходу. «Кровопролитный, плохосоображенный, предпринятый по инициативе Каменского штурм не удался», — свидетельствовал впоследствии историк.
Понесший ощутимый урон кульневский отряд вынужден был отойти от крепости, в которой, как оказалось, в эту пору находился сам великий визирь Куманец-ага с отборнейшим войском. Видя отход русских, он решил довершить их разгром. 11 июня под его водительством турки покинули крепость и в превосходных силах устремились на кульневский отряд. Генерал Каменский после неудачного штурма находился не в себе и действиями войск практически не руководил. Зато снова на высоте оказался Яков Петрович Кульнев. Поворотив отряд, он встретил турок ошеломляющим и страшным штыковым ударом. Неприятельские передовые таборы были опрокинуты и смяты.
12 июня османы, должно быть раздосадованные неудачною вылазкою, навалились на кульневский отряд еще более значительными силами. Сражение этого яростно-горячего дня останется памятным для Давыдова надолго.
Подстегнутые жесткой волей своего главнокомандующего и воодушевленные гортанными истерическими криками мулл и святых дервишей, турки бились не в пример упорней, чем накануне. Поначалу им удалось потеснить передовые порядки русских, а когда они сбили с позиции казачий полк Барабанщикова и захватили болгарскую деревню, прилепившуюся к склону близлежащей горы, положение для нашей стороны сделалось угрожающим. Это мгновенно понял Кульнев, самолично возглавивший пехотный отпор неприятелю с фронта, и срывающимся рокочущим голосом крикнул бывшему поблизости от него Давыдову:
— Денис Васильич, друг любезный, выручай. Ежели турки успеют взгромоздить на гору артиллерию, они все тылы наши возьмут под прицел. Коли диверсию им в сем намерении не учинить, худо будет. Потому бери под команду 2-й Уральский и сызнова завладей деревнею. Поспешай за-ради господа. Я на тебя, аки на самого себя надеюсь!..
Когда Давыдов с казаками-уральцами, обогнув с правой стороны гору, примчался к деревне, турки уже волочили на возвышение позади нее свои пушки. Однако изготовить их к стрельбе не успели. Спешив полк, Денис Давыдов повел казаков в атаку. Ловко карабкаясь по кручам, уральцы дружным огнем выбили турок из деревни. Их добычею стало несколько османских пушек, которые тут же были установлены и повернуты в сторону неприятеля. И орудия эти очень сгодились, когда, придя в себя, аскеры ислама замыслили снова отвоевать столь важную в ходе боя деревню. По склону горы, густо заалевшему багряными фесками, со свистом резанула по своим османская картечь. Плотно ударили и казачьи ружья. Понеся жестокий урон, турки опять откатились от деревни.
В это время, почувствовав твердую подпору со стороны Давыдова, усилил напор встречь неприятелю и Кульнев. Турки не выдержали и показали тыл.
После сражения Кульнев перед всем отрядом сердечно обнял и расцеловал своего друга и помощника:
— Сия виктория по праву тебе принадлежит, Денис Васильевич. Кабы не завладел ты деревнею да не грянул с казаками вовремя, неизвестно, как бы дело наше нынешнее обернулось. И за храбрость и за присутствие духа тебе — слава!
Бой этот проистекал на глазах главнокомандующего, и граф Каменский, надо отдать ему должное, по достоинству оценил заслуги и Кульнева и Давыдова. Для бедствующего в материальном отношении Якова Петровича он испросил денежной награды, и государь «всемилостивейше соизволил производить (выплату ему) в течение двенадцати лет по тысяче рублей ассигнациями ежегодно из государственного банка, о чем и последовал на имя министра финансов высочайший указ».
Давыдов же за подвиг свой, свершенный 12 июня, по представлению графа Каменского был удостоен ордена Святой Анны 2-го класса, алмазами украшенного, при высочайшем рескрипте с собственноручной подписью государя. Царь, давно и упорно обходивший поэта-острослова заслуженными наградами, на этот раз был вынужден уважить его мужество и храбрость и явить ему свою милость. И это для Дениса Давыдова, выдержавшего характер, явилось двойною победою.
В разгар дунайской кампании до него с великим опозданием дошло горестное известие из Москвы о том, что от нервической горячки скончался батюшка Василий Денисович...
...Вскоре русские войска провели еще несколько упорных сражений — и здесь же, под Шумлою, и в других местах. Во всех этих делах, исполняя все ту же должность бригад-майора авангарда, принимал участие и Денис Давыдов.
В придунайском краю в эту пору зной стоял невозможный.
И без того заносчивый и крайне неуравновешенный граф Каменский 2-й то ли по причине жары, то ли по причине наследственного умственного расстройства в последнее время сделался совершенно нетерпимым. По малейшему поводу, а то и без оного он приходил в злобу и бешенство, от коих страдали и нижние чины, и офицеры, и генералы. Многие способные командиры были своевольно удалены Каменским из Дунайской армии или, не выдержав его крутости и жестокосердия, сами вынуждены были взять абшид.
Даже такой на удивление покладистый и добродушный человек, как Кульнев, не смог в конце концов вытерпеть необузданного нрава и несправедливых нападок главнокомандующего. Под Рущуком в припадке гнева Каменский, когда Яков Петрович попытался его урезонить, сорвался на истошный крик:
— Прочь!.. Убра-ать!.. Обезоружить!.. Арестова-ать!..
Кульнев трясущимися руками отстегнул с пояса свою саблю с надписью «За храбрость» и кинул ее под ноги главнокомандующему.
— Вы можете отнять ее у меня, граф, — сказал он глухо, — но помните, от вас своего оружия более не приму.
На другой день уязвленный Кульнев уехал из армии.
— Служить под началом этого Атрея выше всех сил моих. Иначе за себя не поручусь, — сказал он на прощание Давыдову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65