Под воздействием чарующе мягкого армянского коньяка (только не надо закатывать глаза, девушки, ибо я все равно не поверю, что к нашему возрасту вы не считаете коньяк вполне мягким и вкусным напитком), мы всерьез поверили, что все эти призрачные золотые горы – реальность.
– А Костя твой – идиот! – уверяла меня Динуля.
– Почему? – с удовольствием уточнила я.
– Да где он еще такую найдет? Терпеливую, умную, главное, ЧЕСТНУЮ! И чтоб так готовила!
– Действительно. А ты, на самом деле, финансовый гений. Ты все, ВСЕ верно просчитала. Тебе просто не повезло!
– Конечно! – исчерпывающе вскидывала голову она. Да, то состояние, в котором мы находились, было единственно верным на тот вечер.
– А ты знаешь, о чем я немного жалею? – спросила я.
– О чем? – заботливо поинтересовалась Дина.
– Я так мечтала, чтобы мальчик родился с карими глазами, и Костя признал его за своего, а теперь получается, что это не нужно.
– И?
– А то, что в таком случае я бы предпочла, чтобы у Костика-младшего были голубые глаза. Все-таки, у Дениса глаза были – что надо! – я залихватски развалилась в кресле, явственно демонстрируя, что мне теперь на все наплевать. А особенно на мужа. На бывшего мужа.
С утра все было далеко не так романтично. Я не буду говорить о том, что у меня болела голова, а Костик возмущенно вопил, требуя, чтобы его трясли, как музыкальную погремушку. Я не стану описывать мук моей совести, когда я осознала, что напилась, имея на руках четырех с половиной месячного ребенка. И не стоит упоминать, что Динка выглядела ничуть не лучше меня. Все это – несущественные детали. А существенным было только одно – как именно я проснулась. Потому что, как водится, расплата была тяжелее, чем я могла себе вообразить. Прекрасное будущее, которое столь несомненным образом рисовалось мне этой ночью, отлетело в неведомые просторы. Настоящее накрыло нас, не оставляя сомнений в том, что сейчас у нас черная полоса.
– Да нет же, я тебе говорю! Нет! Да послушай же! – визгливо кричала в трубку сонная, помятая и злая Динка. Именно под эти ее вопли я открыла глаза. И посмотрела на часы. Был около семи утра. Даже еще не было этих самых семи.
– Какого черта! Кому это не спится в такое время? Это просто неприлично…
– Заткнись, – зашипела на меня Динка. – А? Что? Да, я слушаю. Нет, это ты послушай! Что? Да ты сам-то что, не так же считал?
– Это кто? – одними губами спросила я. Динка отчаянно зажестикулировала. Из ее жестов, по большей части неприличных, я сделала вывод, что звонит кто-то из ее кредиторов. Стало грустно. Похмелье с удвоенной силой обрушилось на мою бедную голову.
– Сейчас я в любом случае ничего не отдам. Когда? Ты мне дашь время? Сколько-сколько? Ну, ты тогда просто псих! Что? В суд? Да, пожалуйста! Милости просим! Только не забудь, что у меня ничего нет!
– Бросай трубку, – предложила ей я. Она с интересом на меня посмотрела и продолжила немного другим тоном.
– Послушай, я обещаю, что все отдам. Но сейчас не самый лучший момент, – она выразительно кивнула мне. Я на миг задумалась, а потом быстро сообразила и помчалась за Костиком. – Пойми, это и не в твоих интересах…что? Наплевать? А что, если и я наплюю? Моя машина? Ах, ты так? Да щаз!
– А-а-а! – заорал предусмотрительно ущипнутый мной малыш. Динка с удовольствием поднесла трубку к его рту.
– Кто орет? – переспросила она оторопевшую трубку. – Как кто? Ребенок! Чей? Мой, конечно! Так что подумай, много ли ты отсудишь у одинокой матери грудного ребенка. Ага. Давай, звони, конечно.
– Отстал? – аккуратненько спросила я, когда Динка задумчиво положила трубку на базу.
– Ага, конечно. Все бросил и отстал. Про ребенка, конечно, хорошо получилось. Только, думается мне, он очень быстро узнает, что к чему и чей это мальчик-зайчик.
– И что же нам делать? Это твой главврач?
– Не-а. Главврач на меня вчера еще орал. Сказал, что если к понедельнику деньги не вернутся в его карман, я могу считать себя безработной.
– О Господи, – прикрыла рот рукой я. Эта новость была пострашнее, чем равнодушие Костика. Без Прудникова я еще могла прожить, а вот без Динкиной работы – никак.
– Ага. Семь штук главврачу, десять этому уроду.
– Какому?
– Управляющему в банке, где наша богадельня обслуживается.
– А он тебе кто?
– Конь в пальто, – огрызнулась подружка и нервно скрутила в пальцах салфетку. – Любовник мой, так, серединка на половинку. Женат, конечно. И, кажется, эти десять штук он взял из кассы банка.
– Украл?
– Почему? Взял в кредит. Что еще хуже, потому что теперь он с меня не слезет.
– А еще три?
– Это так. У нашего косметолога. Она, помнишь, я тебе говорила, целлюлит убирает. Бешеные деньги, между прочим. А дала всего три штуки. Осторожная, блин.
– И что теперь делать? – с ужасом спросила я.
– На работу можно даже не ходить, – задумчиво потерла виски она.
– А что, если просто не отдавать. Потом, как сможешь, и отдашь.
– Это и ежу понятно, что пока я не смогу, то и не отдам, – разозлилась Динка. – Вопрос, что совершенно непонятно, когда я смогу. Особенно без такой чудесной работы.
– Но, может, тебя еще и не уволят.
– Не уволят? – вытаращилась Динка на меня. – А ты бы оставила на работе бухгалтера, который тебе задолжал и ни фига не отдает.
– Тебя бы я оставила, – насупилась я. – В конце концов, это ж частное дело.
– А ну, посмотрим, – согласилась Динка и тут же набрала телефонный номер своего офиса. – Алло. Петр Исмаилович? Это Дина Львовна. Да. Я сегодня задержусь, мне надо с балансом поработать. Что? Как у меня хватает наглости? Передать дела? Немедленно?
– Все ясно, – вздохнула я. Динка отстранила трубку от уха и демонстративно показала мне. Трубка изрыгала ругательства. Динка немного поковырялась в зубе, делая вид, что льющийся из телефона поток брани никак ее не касается. А потом, когда Петр Исмаилович наконец, поутих, снова вступила в разговор.
– Я вам сказала, что все отдам. В конце концов, я-то чем виновата, что фонд разорился. Ах, вам нет никакого дела до фонда! Вы давали деньги мне? И тоже хотите в суд?
– Принести Костика? – прошептала я, но Динка улыбнулась и отказалась. Еще некоторое время она пыталась достучаться до разума главврача своей уже теперь явно бывшей работы, объясняя, что уже и сейчас слишком много претендентов на ее скромный автомобильчик. Разум его оставался глух. Тогда Динка выдавила какое-то подобие прощания и бросила трубку.
– Ну, теперь ты убедилась? – она смотрела на меня так, словно бы я утверждала, что любезнейший Петр Исмаилович обязательно предложит ей свою финансовую помощь и участие.
– Да уж. Теперь я имею бывшего мужа, а ты…
– А я бывшую работу. Красота. Осталось только лишиться машины, и можно смело заказывать надпись на надгробном памятнике. «Она прожила свою короткую жизнь бесполезно и глупо».
– Немедленно прекрати! – возмутилась я. – Еще никогда хороший бухгалтер не оставался без работы.
– Ты считаешь? – с надеждой посмотрела на меня она. Но на деле все оказалось не так радужно, как мне казалось. Кризис, в существование которого еще недавно никто не верил, хоть оказался и не таким всеобъемлющим, как прошлый, девяносто восьмого года (когда в тупик была загнана практически вся страна), нанес существенный урон, по крайней мере, Москве. Зарплаты постепенно упали вдвое. Динка еще могла требовать для себя, как для опытного главного бухгалтера, тысяч полутора оклада, но его ей уже никто не давал. Единственным источником нашего дохода были нескончаемые вереницы мелких фирмешек, которые не могли себе позволить взять бухгалтера на баланс. Динка круглосуточно просиживала за столом, составляя бесконечные нулевые балансы, выводя НДС и подоходный налог. Однако через пару месяцев такой жизни, когда денег с трудом хватало на оплату квартиры и еду, а телефон стабильно звонил раз в три дня и разрывался криками о возврате долга, Динкин предел, наконец, настал.
– Все. Я больше так не могу! – разоралась она, когда после неожиданного звонка в дверь мы получили удовольствие лично пообщаться с ее утратившим любовный пыл знакомым из банка.
– Ты мне все отдашь! Дрянь!
– Сам мерзавец! Ты что, не понимаешь, что сейчас я ничего не могу сделать?
– А мне наплевать! – брызгал слюной он. – И про ребенка ты все наврала!
– Я! Я наврала? – неожиданно даже для меня выставила грудь вперед Динка. – А это что? Не ребенок?
– Это не твой ребенок, – тыча пальцем в Костю, шепелявил Банкирчик. Надо сказать, что когда я увидела его лично, я была слегка удивлена Динкиным вкусом. На героя-любовника этот толстенький, усыпанный веснушками рыжий всклокоченный бюргер никак не тянул. Но, как говорится, о вкусах не спорят. А Дудикова всегда говорила, что у простого нормального мужика должно быть только два достоинства. Длинный член (об этом трудно судить категорично, пока Банкирчик в брюках) и толстый кошелек. Со вторым у него, как мне думается, был полный порядок. Но, как любой Банкир, он не мог поверить, что останется без денег, что потеряет что-то, чего терять он был никак не готов. Так вот, теперь этот смешной Дон Жуан опасливо косился на бьющую копытом Дудикову и отталкивал от себя моего сына.
– Да, я его не рожала. Хотя это тоже как посмотреть. Потому что когда этот мальчик появился на свет, его мать, – она ткнула в меня, – валялась в отключке. Так что первой, кто встретил нового человека на пути в наш мир, была я.
– А? – тупо свесив челюсть набок, переспросил Банкирчик.
– Бэ! – Динка победно сверкнула глазами. – А теперь, поскольку еще один представитель сильного (ХА!) полу, оставил этого чудесного малыша без пропитания, вся ответственность за его маленькую жизнь лежит на мне! На мне одной, потому что, как ты мог заметить, его мать совершенно бесполезна.
– Но… – попыталась встрять я.
– Не спорь. Я понимаю, что ты делаешь все возможное, но также как и я, ты понимаешь, что без меня пропадешь, – настойчиво продолжила она, выразительно посмотрев мне в глаза.
– Пропаду, – немедленно подтвердила я. И, на всякий случай прихрамывая, прошкандыбала на кухню.
– И что? – уже гораздо тише переспросил Банкирчик. Динка устало вытерла пот со лба.
– А то, что пока я тут бьюсь, как рыба об лед, чтобы сохранить этого нового мужчину в целости и сохранности, а заодно придумать, как отдать тебе долг, ты бегаешь и пытаешься меня запугать. Чего ты добиваешься? Денег у меня все равно нет.
– Совсем? – некоей скрытой надеждой спросил он.
– Вчера последние пропили, – выкрикнула я с кухни, хотя мы, в общем-то, последний месяц почти не пили. Почти…
– И вообще, ты мог бы быть снисходительнее к женщине, которая так доверчиво отдавала тебе всю себя.
– Ну…я, собственно, не имел в виду… – покраснел Банкирчик.
– А должен был бы. Иметь в виду. Я была с тобой, заметь, совершенно бескорыстна. И ни словом, ни намеком, ни оставленной на зеркале помадой не скомпрометировала тебя перед женой!
– Но теперь она знает о кредите! – взмолился Банкирчик. Было видно, что его пыл полностью угас.
– И что? Его брал ты. Обо мне она не знает. И не узнает, если только ты не припрешь меня к стенке, – использовала (только один раз, право же) удар ниже пояса Динуля.
– Но что мне ей сказать?
– Скажи, что ты проиграл деньги на бирже. Что тебе знающие люди посоветовали купить акции одной уже исчезнувшей кампании и ты, бедолага поверил. В общем, придумай что-нибудь. Соври. Не тревожь меня!
– Ага, а деньги банку теперь что, мне отдавать? – возмутился он.
– Что ж ты такой жадный?! Видел, у нас младенец! Дай мне время, и я все тебе отдам, ладно? – Динка деловито подталкивала его в коридор.
– Уф, вот это да! – воскликнула я, когда дверь за ним закрылась. – Ну, ты и даешь!
– Даю? Я еще и не то дам, чтобы его выпроводить, – выдохнула Динка. – Но надо понимать, что весь этот спектакль будет действовать недолго.
– Почему?
– Потому! У него моя расписка. По ней я просто беру у него в долг и обязуюсь отдать. Правда, еще не скоро, только через полгода. Но он обязательно побежит к юристам. И все-таки достанет меня. Вернее, мою машину.
– И что? – расстроилась я. – Выхода нет?
– Почему? Выход есть всегда. Но сейчас, по-моему, время только для одного.
– Для чего? – полюбопытствовала я. Я понимала, что оттого, что предпримет Динка, напрямую зависит и моя жизнь. С которой все окончательно запутанно. Потому что, хоть кризис и не принял грандиозных масштабов, люди стали гораздо меньше думать об отдыхе. И НН, чтобы не будить лиха, пока оно тихо, временно закрыл наш маленький дамский клуб на Ленинских Горах. Я узнала об этом, когда моя карточка отозвалась тишиной на мои попытки снять ежемесячное пособие. Оказалось, что пособия нет, и больше не будет. Никогда.
– Как тебе кажется, с нами произошли все неприятности, которые только могли произойти? – спросила Динка.
– Ну, пожалуй, большинство, все-таки, уже произошло, – хорошенько подумав и перебрав все наши беды, ответила я.
– Ты уверена? А что, если этот кретин вернется, чтобы отобрать мой автомобиль?
– Да, этого еще не было, – беспристрастно согласилась я.
– А если нам увеличат стоимость аренды, которая, если честно, и сейчас высока.
– Это было бы ужасной неприятностью, – снова кивнула я. – Знаешь, ты права. Неприятности могут и продолжаться. И что?
– А скажи мне, так ли уж сильно ты любишь этот пыльный, вонючий, набитый пробками город? – ласково поинтересовалась моя подруга. Я поняла, что, наверное, действительно подошел ее край, раз Динка собирается покинуть Москву. Москву – город ее мечты, оплот всех ее (да что там, и моих) надежд и упований. Уехать отсюда означало признать полное и безоговорочное поражение. Капитулировать. Сдаться на милость победителя, от которого не стоит ждать никаких милостей. Итак, все это было ужасно, но что нам еще оставалось делать. Я согласилась.
– По-моему, здесь отвратительно. Я бы с удовольствием провела зиму в каких-нибудь более подходящих условиях.
– Где-нибудь на морском побережье? – мечтательно предложила Динка.
– Да, конечно, – ласково улыбнулась я. – Говорят, в этом сезоне неплохая погода на Гавайях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33