Ближайшая железнодорожная станция Борзя от реки Халхин-Гол находилась за 750 километров.
С японской стороны к району боев подходили две железные дороги. Одна в 125, вторая, идущая из Солуни в Ганьчжур (конечная железнодорожная станция Хандогай) - в 50-60 километрах от района боев. Кроме того, от Хайлара к Халхин-Голу подходили две грунтовые дороги, по которым подвозились войска и тыловые запасы.
Противник имел преимущество и в характере местности. На нашей стороне простиралась безводная открытая степь. К востоку от реки, где находились японские войска, местность была закрытая, пересеченная, с большим количеством песчаных барханов, глубоких котлованов, где на небольшой глубине находилась питьевая вода. Очаговые заросли кустарника и высокой травы скрывали действия войск. Кое-где, в том числе вблизи железнодорожных станций, были разбросаны лесные колки и целые массивы.
- Не зря японское командование избрало для вторжения район Халхин-Гола. Оно рассчитывало обратить наши трудности в один из факторов своей победы, говорил Г. К. Жуков.
Основным и единственным средством доставки материальных запасов у нас являлся автомобиль. Расчеты показали, что для подвоза грузов, необходимых для обеспечения наступательной операции, требовалось 3500 бортовых и 1400 наливных машин, в то время как в распоряжении армейской группы было только, соответственно, 1724 и 912 транспортных единиц.
Прежде чем принять решение по их использованию, Г. К. Жуков заслушал в отдельности каждого командующего родами войск, руководителей отделов штаба и М. А. Богданова. Лично выяснил возможности транспортного обеспечения частей и соединений, определил меры, которые бы не ослабили возможности ведения оборонительных боев при недостатке или отсутствии автомобильного транспорта. Наметившиеся предложения обсудил с М. С. Никишевым и М. А. Богдановым.
После тщательного анализа обстановки Военный Совет принял решение: недостающее количество войскового транспорта восполнить за счет строевых машин, включая артиллерийские тягачи. Конечно, здесь Г. К. Жуков пошел на риск, оставив временно без колесной тяги все части, соединения и артиллерию.
Трассу от пограничного населенного пункта Соловьевск до города Баян-Тумэн обслуживало дорожное управление, грунтовой участок литер "Б". Аналогичное подразделение обеспечивало дорогу от города Баян-Тумэн до фронтового населенного пункта Тамцак-Булак. А с первых чисел августа вступило в действие 22-е управление военной дороги.
Маршрут протяженностью около 700 километров стал как бы родным, обитаемым. На отдельных отрезках через каждые 30-50 километров были построены землянки и организованы такие пункты, на которых шоферы, находясь в рейсе двое-трое суток, могли сделать небольшой привал, попить горячего чаю или просто воды, передохнуть, позвонить по трассе и попросить технической помощи.
"Высокая организация работы автотранспорта, баз снабжения, твердая воинская дисциплина, стремление шоферов выполнить поставленную задачу обеспечили успех. Люди делали практически невозможное. В условиях изнуряющей жары, иссушающих ветров кругооборот транспорта в 1200-1300 километров длился пять дней!" - вспоминал Г. К. Жуков. Скромно и незаметно фронтовые водители делали свое дело без сна и отдыха, подвозили к фронту различные грузы с железнодорожных станций Борзя, Соловьевск, даже из Даурии, а также из Ульдзи, Улан-Батора, Ундур-Хана, Баян-Тумэна и других городов. Подвоз материальных запасов в непосредственной фронтовой полосе производился только в ночное время с выключенными фарами. В этот период шоферам здорово помогла товарищеская взаимовыручка. Никто не боялся отстать в степи, потому что любой проезжий останавливался, помогал устранить неисправность, делился горючим, продуктами питания, питьевой водой. Нередко попавшие в беду груженые машины брали на буксир.
Машины шли непрерывной цепочкой - поодиночке, мелкими группами, подразделениями. Шоферы звались тогда ночниками, ибо только ночь укрывала их от глаз, снарядов и пуль и давала возможность разгружаться и сразу же уйти на западный берег Халхин-Гола. Наиболее опасное место - переправа через реку. Противник методически, не зная, есть кто там или нет, ночью обстреливал ее, вел наблюдение с воздуха, периодически используя осветительные ракеты, спускаемые на парашютах.
Переправа - участок ответственный. Если на ней нет порядка, сражу же сосредоточиваются десятки, сотни машин и начинается такое!..
Бывший шофер 75-го отдельного автомобильного батальона, рядовой, омич Иван Андреевич Гусев, позднее мне рассказывал:
- В Красную Армию я был призван из запаса, примерно в апреле 1939 года, прямо с бортовой машиной ГАЗ-АА, на которой я ездил "на гражданке". Провоевал на Халхин-Голе и вернулся обратно, в ноябре, в свой родной Омск. Я тогда работал шофером в областном аптекоуправлении. Помню, как сейчас, находясь на формировании в городе Калачинске, мы ничего не знали, что нас отправят в Монголию. Шла обычная жизнь воинского подразделения. Мы учились, готовили технику и были всегда в бодром боевом настроении. Привыкли подчиняться командиру, понимать, что он хочет, знать свое место в строю, распознавать задачу, которая может быть подана условным сигналом. Больше учились действовать в составе подразделений на марше и водить машины в ночных условиях, без света.
В один из дней погрузились в железнодорожный эшелон и вскоре оказались на территории дружественной нам страны. Помню первую ночь движения к Халхин-Голу. Темень страшная, фары включать нельзя, боишься отстать от впереди идущей машины или наехать на нее.
А везли мы боеприпасы танкистам бригады Яковлева. Иное столкновение может привести к пожару, а стало быть, и к взрыву. Напряжение очень большое - и нервов, и зрения. Клонило ко сну. Двое суток не пришлось вздремнуть ни минутки. За одну ночь по свечению заднего фонаря и стоп-сигнала пришлось научиться на глаз определять, на каком расстоянии веду машину вслед за товарищем.
Где-то в районе горы Баян-Цаган нас встретили. "Как хорошо, что ко времени приехали, - произнес с какой-то, как мне показалось, особой радостью техник-лейтенант - вооруженец Н. Комкин. - Мы давно ждем вас. Наши запасы на исходе. Днем воевать придется, а с чем? Теперь наши танкисты поддадут япошкам жару". "Товарищ лейтенант, - спросил я, - а как они воюют? Говорят, наглые". "Конечно, наглые, честные не полезли бы на чужую землю, чтобы ее захватить, объявить своей, законной". После того, как на Баян-Цагане им был учинен полный разгром, они осторожнее стали, поумерили самурайский дух. Боятся наших танков, артиллерии и, особенно, штыкового боя. Убегают сразу, как только увидят нашего бойца с винтовкой наперевес. "Бить их надо, гадов". - "Так мы и делаем с вашей помощью".
- Мне как-то легче и теплее стало, - продолжал рассказ водитель. Что-то связало меня невидимыми кровными нитями с танкистами, и я осознал, что мы, шоферы, очень необходимы для боя, и что можем и должны внести свой вклад в разгром японских захватчиков.
Только вот однажды чуть не случилась беда. Ночью доставили мы боеприпасы, как нам говорили, 36-й мотострелковой дивизии на восточный берег Халхин-Гола. Было очень темно. Накрапывал дождик. Это было в августе, перед наступлением. Нам было приказано - не задерживаясь, вернуться, загрузиться разным имуществом где-то в тылах и снова отправляться в путь на Борзю.
Я развернул машину и по памяти направился к переправе. Ночной мрак то и дело нарушался вспышками огня трассирующих пуль, ракет, осветительных авиационных бомб. Сколько проехали - не помню, но мой политрук товарищ Калинин вдруг говорит: "Стой". Я остановился. "Мотор не глуши, но убавь газ, прислушайся", - сказал политрук. И мы услышали шум паровоза. Как выяснилось потом, мы подошли вплотную к японской железной дороге. Неподалеку, на станции, видимо, маневрировал паровоз, подавая то короткие, то длинные, пронизывающие мертвую тишину сигналы.
"Развертывайся влево", - скомандовал он. Мне как-то стало не по себе, но я сделал так, как сказал товарищ Калинин. Через некоторое время, а оно оказалось очень долгим, мы достигли реки. "Вот теперь мы в безопасности. А ты, товарищ Гусев, не растерялся, молодец". Вот тут-то я и расслабился. Побежал по мне пот. Чуть не попал в руки противника. Какой был бы позор!
Провоевал всю Отечественную войну. Был разведчиком. Принимал участие в овладении Берлином. После войны, вот по сей день, работаю шофером в 29-м автотранспортном предприятии. А про тот случай не забываю. Так вот он врезался в мою память, - закончил шофер.
Возвращаясь как-то из одной резервной войсковой части, командующий остановил машину около одной землянки на обочине дороги. Она была хорошо замаскирована и с дальнего расстояния не просматривалась вообще. Никогда бы не подумал, что там живут люди, если бы только не железная труба, из которой лениво сочился синеватый дымок. "Посмотри, что здесь делается", - произнес Георгий Константинович.
Открыв дверь, мы увидели троих солдат во главе с младшим командиром. Жаль, что не записал их фамилии. Последний спросил, кто мы такие и бойко отрапортовал свою задачу. Один из его подчиненных сидел у телефонного аппарата и по линии передавал какие-то условные позывные, второй готовил обед. Командующий тепло поздоровался с ними, поинтересовался, с кем поддерживается связь, соблюдаются ли меры маскировки и режим ведения переговоров по телефону. Приказал связаться с дорожным управлением и обратил внимание на организацию самоохраны от возможных диверсантов.
- Что же вас так мало? - спросил он.
- Да не так уж и мало, - ответил старший. - Троих отправили с попутной машиной за продуктами и водой. Здесь часто останавливаются машины, шоферов попоить надо, кое-кто из них дозаправляет радиаторы. Поэтому запас нам необходим.
На сколоченном из обрезков досок столе мы увидели свежие газеты и домино. Воины в здоровом настроении. Чувствовалось, что политический отдел, партийные организации неплохо работали и в тыловых подразделениях.
Георгий Константинович остался очень доволен, объявил личному составу благодарность и приказал мне передать это начальнику Дорожного управления. Бойцы напоили нас чаем, и мы уехали удовлетворенные.
- Молодцы! Земляночку на всякий случай придерживают. Это правильно. Уже август. Летом защита от жары и гнуса всякого, а зимой у них будет свое тепло, - заметил Жуков.
- Товарищ командующий, а вы не обратили внимание, чем они топят? спросил я.
- Аргалом. Раньше все бедные крестьяне полуголодной России из навоза и коровьего помета приготавливали себе топливо заранее, тем и жили. Наш боец практичен и умен. Он находчив и стоек в борьбе с трудностями.
А я видел сам, как два шофера дальнего рейса готовили себе пищу на кирпиче. Это из 75-го отдельного автомобильного батальона. Вон там за горизонтом, на полпути к Тамцак-Булаку, вблизи дороги, стояли две машины, груженные дровами. Рядом на двух костылях из проволоки была положена шоферская монтировка, а на ней висел солдатский котелок. Варилась каша, а потом кипятился чай. Под котелком отрыта небольшая ямка, в ней лежал обыкновенный жженый кирпич, и он горел самым обыкновенным образом.
Можно сказать - жарче дров. Спрашиваю: "Почему горит кирпич?" "Товарищ лейтенант, а куда же ему деваться, если мы его пропитали бензином, - ответил один из них. - И чем больше этот кирпич лежит в бензине, тем дольше он горит, что нам и надо. Кирпич возим, горючее свое - вот и печка, хоть быка жарь". "Керосинчика бы, - заметил пожилой воин, - больше времени гореть будет. Бензин как-никак испарение имеет большое. Где нашему брату дров-то наготовиться. Возим-то откуда. А на передовой - как без дров? Для кухни надо, иной окопчик, блиндаж укрепить полагается - всюду дрова. Вот и бережем каждое полено. Ведь это не всякий понимает. Иной пехотинец через бревно шагает, думается, без всякого уважения, рубит без расчета и оставляет в песках изуродованные концы. Жалко мне этот лес, потому что он тяжело нам достается".
Он был в известной мере прав. Дрова, строительные материалы подвозились почти наравне с боеприпасами и горючим. И далеко, и помалу. А фронт все требовал - давай, давай, и как можно больше. Вот почему на первом плане экономия. Все надо беречь: оружие, боеприпасы, дрова, воду - без чего воин не воин. Бойцы и командиры хорошо это понимали и делали, казалось, невозможное, чтобы сберечь и доставить фронту все, что требовалось в первую очередь.
"А почему вы здесь остановились? Вас же ждут, как вы говорили, на передовой", - заметил тогда я. "Да нет. Куда днем-то ехать, сразу заметят. Вы же, товарищ лейтенант, знаете не хуже нас. Мы просто поторопились, прибыли несколько раньше. Да и утерпеть-то как? Товарищи воюют, жизни своей не жалея, а мы... А подъехали поближе, где идет бой, сразу легче стало. Кажется, что теперь и мы воюем".
...Следуя в направлении командного пункта к горе Хамар-Даба, мы остановились у одного склада с горючим, размещенным на открытом грунте. Бочки небольшими партиями были спущены в неглубокие капониры, рассредоточенно. Территория обнесена колючей проволокой, и по периметру ходил часовой.
Перед примитивным шлагбаумом часовой остановил нас. Я попытался объяснить, что рядом с водителем сидит сам командующий, просил его пропустить машину на заправку, но он был неумолим.
- Никакого командующего не знаю, - произнес красноармеец, - сейчас вызову начальника караула.
- Не следует сбивать с толку часового. Он настоящий воин и службу несет как полагается, - сказал Георгий Константинович.
Так всюду, объезжая тылы наших войск, мы видели высокую организованность и дисциплину. Вспоминая о той огромной работе, которая была проделана войсками, чтобы обеспечить фронт всем необходимым для боя и жизни, Г. К. Жуков написал после: "В устройстве тыла, в организации подвоза нам очень помог Забайкальский военный округ. Без него мы, наверное, не справились бы с созданием в кратчайший срок материально-технических запасов, необходимых для операции"39.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33