Сразу же был приведен в действие весь разведывательный аппарат, в том числе армейский. Удалось установить, что после пополнения этот полк был скрытно, в качестве резерва, сосредоточен в глубине обороны. Мы решили внезапно накрыть полк огнем «катюш». Расчеты оправдались, противник понес большой урон.
Это один из примеров деятельности наших разведчиков в период временного затишья на фронте. А вообще-то для них такого затишья нет и быть не может. Наоборот, при позиционной войне нагрузка на разведывательные органы повышается. Несмотря на все трудности, которые создает сплошная линия фронта, они обязаны быть в курсе намерений противника. Иначе он может застать наши войска врасплох.
Исключительно большую роль играет войсковая разведка, захват «языков». Но «язык» не должен обходиться слишком дорого, не должен обескровливать разведывательные подразделения. То есть речь идет о продуманной организации каждого поиска в тылу противника.
Вот цифра, которая красноречиво характеризует поспешность в этом важном деле. Анализируя работу разведчиков, мы подсчитали, что в один из периодов оборонительных боев каждый «язык» стоил нам семерых выбывших из строя воинов. Многовато! Даже для средней цифры. Ведь мы располагали многочисленными фактами совсем иного порядка. Вот один из них.
В последние дни апреля командование 4-й гвардейской армии поставило перед нами задачу добыть «языка» на кишиневском направлении, на участке обороны противника к юго-западу от Оргеева. Выполняя эту задачу, начальник разведывательного отделения 5-й гвардейской воздушнодесантной дивизии капитан М. И. Березовец и работник разведотдела штаба армии старший лейтенант Д. П. Пьянков тщательно изучили местность и характер обороны противника, наметили объект поиска, договорились с артиллеристами и минометчиками относительно огневого обеспечения, провели все другие необходимые мероприятия.
Операция по захвату «языка» была проведена в ночь на 28 апреля. В результате всесторонней предварительной подготовки она прошла, как говорится, без сучка и без задоринки. Противник потерял восьмерых солдат убитыми, «язык» был доставлен в штаб невредимым. Наши потери — один легко раненный разведчик.
Вот что значит тщательность подготовки. Выходит, наши разведчики не всегда ценили этот важный фактор.
Общее затишье на фронте, как всегда, сопровождалось боями местного значения, в ходе которых мелкие подразделения обеих сторон старались улучшить свои позиции, занять положение, наиболее выгодное по отношению к противнику.
В одном таком бою отличился гвардии рядовой М. Т. Коломиец. В ночь на 3 июня 7-я рота 124-го полка, бесшумно приблизившись к траншее врага, бросилась в атаку и овладела ею. Гитлеровцы неоднократно пытались вернуть утраченные позиции, но всякий раз отбрасывались назад. Их пулемет вел фланкирующий, сильно беспокоивший роту огонь. Заставить его замолчать взялись рядовые Коломиец и Подгорный. Однако последний тут?ке был ранен. Коломиец сумел в одиночку расправиться с пулеметным расчетом. Уже на рассвете, находясь далеко впереди боевых порядков роты, Коломиец схватился с несколькими пехотинцами и тоже вышел победителем.
Добравшись до своей роты, он узнал, что ночью, в темноте, рядовой Кацион отбился от своих и сейчас «загорает» в опасной близости от неприятеля. Коломиец отправился за Кационом и вернулся вместе с ним.
В тот же день из полка в адрес родителей храбреца было отправлено письмо, в котором рассказывалось о его подвиге.
В эти дни из штаба и управления корпуса выбыли, получив новое назначение, три старших офицера. С полковником А. И. Безуглым и подполковником Д. В. Белорусовым расставались мы с большим сожалением и проводили их очень тепло.
Начальник оперативного отдела Андрей Иванович Безуглый был человеком с широким военным кругозором. Очень самостоятельный, он всегда имел свою точку зрения и умел постоять за нее. Словом, был не из тех, кто «глядит в рот» начальнику, заранее одобряя всякое его слово — правильное или неправильное. Не скрою, случались у нас с ним весьма острые споры. Бывал неправ он, бывал и я. Но всегда от таких споров выигрывало наше общее дело, наш корпус.
Дмитрий Васильевич Белорусов счастливо сочетал в себе качества строевого командира и политработника. Он отлично командовал полком в боях на ахтырском рубеже, потом, став заместителем начальника политотдела корпуса, хорошо показал себя и на этой работе. И вот теперь он уезжал от нас в политуправление 2-го Украинского фронта.
Наши люди росли, и это радовало. Уже после войны я встретил Белорусова в Военно-политической академии имени Ленина. Он был заместителем начальника политотдела. Потом, уволившись по возрасту из армии, поступил работать в Госплан СССР. И везде отзыв о нем самый уважительный: «Работяга!»
Третьим из отъезжающих был начальник тыла корпуса полковник И. С. Сидоров. Как и полагается, он пригласил сослуживцев на прощальный ужин. Однако приглашенные, в том числе и его подчиненные, сославшись на разные неотложные дела, почти все уклонились от торжественных проводов. Тогда на следующий день он собрал служебное совещание, затянул его до вечера и, «закруглив дела», пригласил всех к столу. Хотел все-таки, чтобы проводы вышли по чину. И все же прощание получилось формальным. Не сработался с людьми, и этого ничем уже не загладить. А вот его преемник полковник И. Е. Грибов, человек простой, серьезный, с большим опытом, тот сразу же вошел в коллектив.
Вскоре был отозван в Москву и начальник санитарной службы корпуса майор медслужбы И. П. Щербинин. Вспомнилось мне, как однажды ходил он со мной в 31-ю стрелковую дивизию. Эта дивизия вела тогда тяжелый наступательный бой. Она только что преодолела широкую лощину, и мы, продвигаясь по ее крутому подъему, очутились вблизи передней линии под обстрелом противника.
Иосан Петрович признался мне позже, что он не чаял, когда мы выберемся оттуда, — так ему было страшно. А кому не страшно в бою, когда кругом взрывы снарядов, стрельба, цокают пули, с визгом разлетаются осколки? Важно то, что человек сумел удержать себя в руках, преодолел чувство страха. По крайней мере, я тогда не заметил его переживаний.
На место Щербинина к нам прибыл майор медслужбы С. А. Комаров — из 80-й гвардейской стрелковой дивизии.
Безуглого заменил прибывший к нам из штаба 4-й гвардейской армии полковник В. З. Морозов. В прошлом Владимир Зосимович был пограничником, а после окончания военной академии стал хорошим штабным офицером. Опыт по этой части он приобрел еще в битве на Волге. Тогда мне неоднократно приходилось встречаться с ним, и потому теперь я сразу же согласился с его кандидатурой — знал наперед, что в его лице корпус приобретет энергичного оперативного работника. Ведь он продолжительное время был заместителем у опытного начальника оперативного отдела штаба армии полковника Г. Ф. Воронцова.
В наши дивизии прибывало пополнение, и уже к 1 июня они насчитывали от 7,5 до 8 тысяч бойцов. Первым делом новых солдат знакомили с боевыми традициями и героями частей и соединений, рассказывали о пройденном боевом пути, проводили показные занятия. Затем новички проходили курс солдатской науки уже в ротах и батареях.
Все старшие офицеры штаба и управления корпуса, командиры дивизий и полков обязаны были лично, в соответствии с общим планом, проводить занятия офицерского состава. На этих занятиях практиковалась стрельба из всех видов оружия по противнику. Группа собиралась на участке какого-либо полка, в специально подготовленном для этого наблюдательном пункте. Проверив знания теории, необходимых уставных положений и обстановки, руководитель давал вводные. Решала их вся группа, практически выполняли решение поочередно. Тот или иной офицер подавал команду на огневые позиции, и артиллеристы или минометчики открывали огонь. Случалось даже так, что обнаруженные разведчиками цели оставлялись до этих занятий нетронутыми.
Одновременно проводилась также чисто боевая работа. Например, широко практиковались переброски кочующих орудий, минометов и пулеметов, создававших у противника впечатление большей насыщенности нашей обороны огневыми средствами, чем было на самом деле. Иногда и определенный час по команде, продублированной специальным сигналом, производился залп из всех видов оружия. Все это держало врага в постоянном напряжении.
За время пребывания в обороне было осуществлено важное мероприятие по подготовке младших командиром. Все учебные батальоны дивизий мы объединили в учебный полк. Его возглавил очень хороший методист, заместитель командира 7-й дивизии полковник З. Т. Дерзиян. Занятия с будущими сержантами проводили командиры дивизий и полков, а также их заместители по политчасти. Единая программа и методика, привлечение к руководству учебой наиболее квалифицированных офицеров корпуса дало хороший результат. Присвоение курсантам сержантских званий было обставлено торжественно и, конечно, надолго запомнилось им.
Командир всегда должен чувствовать свое подразделение, соединение. Достигнуть этого можно только в тол случае, если постоянно поддерживаешь контакт с солдатской массой, знаешь ее, а она знает тебя. Это относится не только к старшим командирам, но и к младшим. Как ни парадоксально звучит это, но мне попадались сержанты, которые, живя рядом с солдатами, деля с ними все невзгоды боевой жизни, не знали по-настоящему своего отделения или взвода.
С другой стороны, я и сегодня, спустя сорок с лишним лет, с благодарностью вспоминаю первых своих командиров. Они не только поставили меня на ноги как военного человека. Многие из них были для меня примером на протяжении всей жизни.
Однажды, беседуя с курсантами учебного полка о роли и обязанностях сержанта, я упомянул своего первого отделенного командира Сотникова.
Молодые люди удивились:
— Даже фамилию помните?
— Помню, и, наверное, не я один. Мы его очень уважали, пожалуй, даже больше — любили. Готовы были за него в огонь и в воду.
— Добрый он был, да? — спросили меня.
— Добрый — это не характеристика для военного человека. Он отлично знал свое дело, знал уставы и умел показать любой прием так, что хотелось ему подражать. И заметьте, при этом любил говорить: «Делай лучше меня!» Это было трудно, но мы все к этому стремились.
Сотников никогда не грозил наказанием, но не было случая, чтобы он не добился выполнения приказа точно и в срок. И свободное от службы время проводил вместе с нами. Однажды он восхитил нас своей силой и ловкостью. Пошли мы в город, в увольнение. Идем, разговариваем. Вдруг видим потасовка. Хулиганы напали на нескольких молодых ребят, повалили их, бьют. Сотников — туда, да так заработал кулаками, что обидчики разлетелись, как мухи.
Или вот другой отделенный командир — товарищ Кондаков. Под его началом довелось мне служить, будучи курсантом Орловских пехотно-пулеметных курсов. Вежливый, спокойный, тактичный, он обладал в то же время высокой военной культурой и был человеком отважным.
— Вам приходилось бывать с ним в бою?
— Приходилось. В 1921 году нас, курсантов, в числе других воинских частей направили против банд Антонова, действовавших на Тамбовщине. Разведка донесла, что группа бандитов скрывается в лесу и овраге близ него. Очистка леса выпала на долю кавалеристов, а нам достался овраг. Один курсант, идя по краю оврага, споткнулся и, чтобы удержаться, схватился за деревцо. Оно упало, вывернулось из земли, обнажив замаскированный вход в большую нору. Мы прислушались. Тишина. Командир взвода решил прощупать нору саблей — ткнул ею в землю, и она ушла по самый эфес, вероятно, угодив в невидимого обитателя.
— Там кто-то есть, заворочался, — сказал комвзвода. Приказав Кондакову наблюдать за выходом из норы, он проделал саблей отверстие в земле и крикнул:
— Сдавайтесь!
Ответа нет. Тогда он бросил внутрь гранату. Нора была, как потом выяснилось, с разветвлениями, и взрыв не причинил вреда бандитам. Однако тут же мы услышали приглушенный звук револьверного выстрела.
Вход в пещеру был узкий — двоим не разойтись. Кондаков с разрешения комвзвода полез туда и вскоре выволок наружу двоих здоровенных бандитов, а затем и труп третьего. Этот, застрелившийся в норе, оказался одним из ближайших сподвижников Антонова — ведал снабжением банды.
Молодежь слушала мои воспоминания, как мне показалось, с интересом, и я рассказал еще о некоторых своих командирах, о том, как они учили нас, курсантов, правилам общения с людьми, как учили методике в таких ее деталях, которых нет в уставах и наставлениях.
Например, нам казалось, что пулемет «максим» мы знаем назубок. Комбат Жилин Сергей Георгиевич проверил нас, и… все мы, как один, провалились! Жилин не отчитывал и не упрекал нас. Как-то очень просто, по-товарищески он объяснил, что «метода» у нас неправильная. Надо представлять мысленно, какая часть пулемета к чему, что и в какой момент делает. Кажется, простой совет? Но жизнь вся состоит из простых вещей — когда их узнаешь, разумеется. Благодаря Жилину я и сегодня помню старика «максима» во всех подробностях.
Это о технике. Теперь о методах воспитания. Однажды, торопясь в городской отпуск, я шел по коридору. Навстречу Жилин. Остановился, спросил о чем-то и так, между прочим, положил руку мне на ремень. А ремень-то подтянут слабо. Поднатужился я, надулся, а он все стоит, говорит со мной. Воздух из моих легких постепенно улетучивается, и ремень под рукой комбата уже свободно ходит вверх и вниз. Я извинился за плохую заправку, а он только укоризненно покачал головой. Ей-ей, от стыда я готов был сгореть, и на всю жизнь запомнил это.
Так, сидя на станинах пушки, беседовали мы о том, каким должен и каким не должен быть командир. Вдруг один из курсантов спросил:
— А как же капитан Габелев? Ведь боевой, храбрый командир. Я знаю, я был наводчиком в его дивизионе. За что же его отчислили?
Пришлось рассказать, за что.
Война требует от фронтовика постоянного напряжения физических и нравственных сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38