Вот условия стоявшей перед нами задачи: видимость почти нулевая, длина пути - 8 километров, и пройти их надо по идеальной прямой, поскольку деревня Заболотно вытянута едва ли на две сотни метров, а окажись мы от нее вправо или влево хотя бы на 100 метров - обязательно пройдем мимо и даже не заметим. А дальше, судя по карте, на много километров нет ни деревень, ни дорог, ни других ориентиров, выйдя на которые, можно было бы понять свою ошибку.
Всякий, кому приходилось иметь дело с компасом, знает, что на практике обходиться с ним далеко не так просто, как в теории. Тем более, когда видимость не позволяет "зацепиться" за наземные ориентиры по пути. Даже опытный человек хоть немного, но отклоняется от выбранного курса то вправо, то влево. Он исправляет, конечно, ошибку, выходит на заданное направление вновь и вновь. Но путь при этом очень легко может после серии таких исправлений хоть и сохранить общее верное направление, но тем не менее значительно отклониться от цели и пройти в конце концов мимо нее. Вот этого я как раз больше всего и опасался той ночью.
Еще до выхода из Великого Села я тщательно определил азимут нашего движения, а когда мы тронулись в путь, внимательно следил за направлением по компасу. Вскоре я убедился, что с задачей выдержать курс в допустимых пределах головная группа не справляется, и взял эту обязанность на себя.
Выглядело наше движение теперь так. Два-три человека шли впереди меня, проминая лыжню. Они подчинялись моим командам: "правее", "левее", "так держать"... А сам я, взяв лыжные палки в правую руку и положив компас на рукавицу левой, почти не отрывал глаз от магнитной стрелки, стараясь выдержать линию пути максимально прямой. Я считал про себя шаги, определяя пройденный путь, следил за временем.
Все больше и больше уставали люди, все чаще и чаще приходилось устраивать привалы. Тяжелее всего, приходилось, конечно, головной группе, проминавшей лыжню. Я и сам, в прошлом преподаватель физического воспитания, специализировавшийся притом именно по лыжам, уже еле стоял на ногах от усталости. Впрочем, о ней думать было некогда: больше занимала мысль о том, сумею ли вывести отряд точно в Заболотно, не промахнусь ли.
Наконец очередной привал. Судя по времени и пройденному расстоянию, мы где-то неподалеку от цели. Но видимость по-прежнему отвратительна и за воем пурги услышать что-либо тоже невозможно. Высылаю вперед разведку.
Всем и всегда приятно вспоминать безукоризненно выполненное дело: не исключение здесь и я. Когда разведчики вернулись, они доложили, что находимся мы примерно в 150 метрах от Заболотно, причем почти напротив середины деревни...
* * *
Пурга с рассветом совершенно прекратилась. Постепенно ушли низкие свинцовые тучи, выглянуло солнце. Ночью за шумом пурги мы не слышали боя, который вел отряд Медведева, теперь же через связных узнали о его судьбе: сдерживая отступавших из Белебелки гитлеровцев, он понес страшные потери-в живых остались единицы.
Трудно было в это поверить. Трудно было смириться с гибелью десятков людей, с гибелью Медведева, Таптикова. Оба они были отличными командирами, и, пожалуй, за всю войну не встречал я ни до них, ни после такого редкостного сочетания командира и комиссара. Они были не просто боевые товарищи - они дружили: крепко, по-настоящему, помогали друг другу во всем, каждый мог положиться на другого, быть уверенным в кем, как в самом себе. И когда погиб Медведев, Таптиков возглавил руководство боем, сам вел людей в атаки, пока пуля не нашла и его...
...8 и 9 марта продолжались бои, хотя главная задача была решена сразу: райцентр захвачен. Потери как с одной, так и с другой стороны были большими, но нам досталась победа, и она уменьшала боль утрат. К тому же всякий воевавший знает, что наступательный бой всегда связан с потерями большими, чем оборонительный.
В Ленинградском партархиве хранится политдонесение нашего комиссара:
"...бойцы и командиры вели себя мужественно при выполнении боевого приказа о занятии пункта Белебелка, что и было выполнено совместно с частями РККА. Противник из Белебедки был выбит и преследовался нашим полком совместно с батальоном РККА... Захвачены трофеи нашим полком: 41 ящик артснарядов, один продуктовый склад, патроны 10 тысяч штук к автоматам и винтовкам, 95 концов бикфордова шнура, гранат 50 штук, пулеметных лент с патронами 11 штук, винтовок 13, автоматов 2, 1 пистолет, лыж 62 пары и другое мелкое имущество..."20
"ПОД КОМАНДОВАНИЕМ ТОВ. В. И О." 1942 год, 10-31 марта
Вскоре мы получили приказ о выходе в район озера Полисто для участия в совместной с другими полками операции. Учитывая, что от Белебелки до Полисто по прямой 45 километров, поспешили в путь.
Однако двигаться мы могли только ночами. Дело в том, что как раз в феврале - марте 1942 года гитлеровцы проложили над Партизанским краем транспортную авиатрассу к Демянску: там, как я писал уже, попала в "котел" их 16-я армия. Она была отрезана от тыловых баз и поэтому ощущала серьезные затруднения в снабжении. Единственным выходом для гитлеровцев стало привлечение крупных сил транспортной авиации: создание воздушного моста к Демянску. И загудели над краем авиамоторы. Почти ежедневно караваны тяжело груженных машин шли на бреющем полете (опасались наших истребителей) к позициям 16-й армии, стараясь облегчить трудное ее положение.
На пути к Демянску самолеты не обращали внимания ни на что постороннее: хоть парад устраивай - пролетят мимо, будто не заметили. Но вот на обратном пути, выполнив задание и освободившись от груза, каждый гитлеровский экипаж считал своим долгом израсходовать имевшийся на борту боезапас, не гнушаясь даже самыми мелкими наземными целями. Видимо, такова была установка гитлеровского командования, стремившегося использовать все возможные средства для борьбы с партизанами.
Транспортные машины, конечно же, не так хорошо приспособлены для поражения небольших целей на земле, как штурмовики или истребители. И все-таки "юнкерсы" - а это были машины примерно тех же размеров, что и наши транспортные ЛИ-2,доставляли нам массу неприятностей. Они открывали огонь буквально по всему живому, что видели на земле: даже по одиночным подводам, даже по одиночным пешеходам. Немало мирных жителей погибло в те дни, страдали и партизаны правда, в основном не потому, что несли потери, а потому, что вынуждены были теперь особенно тщательно маскироваться. А потом, как это часто бывало в годы войны, в отрядах родилось новое движение: "охотников" за "юнкерсами". Да и не могло оно не родиться, потому что противно самому партизанскому духу оставаться в положении дичи, за которой кто-то охотится: партизан привык сам "охотиться" за врагом.
И постепенно картина изменилась. Наши "зенитчики", вооруженные ручными пулеметами, а часто и простыми винтовками (автоматы для этого дела не подходили- слишком слабый бой), научились сбивать вражеские машины, причем действовали настолько эффективно, что гитлеровское командование вынуждено было изменить маршрут авиатрассы. Делая громадный крюк, "юнкерсы" стали летать к Демянску, старательно обходя территорию края.
Но это случилось не сразу. В те дни, когда наш полк совершал переход из Белебелки к Полисто, немецкие летчики еще вовсю хозяйничали в воздухе, и мы вынуждены были от них скрываться. Впрочем, делали мы это вполне успешно.
* * *
Нас отозвали из Белебелки для участия совместно с 1-м и 3-м полками в нападении на крупные гарнизоны противника, засевшие в деревнях Ленно и Ручьи у южной границы края. Перед операцией Васильев собрал командиров, комиссаров и начальников штабов всех трех полков и сам поставил перед нами задачу. На этом совещании присутствовали также Орлов, Майоров и Головай.
Помню, к моим первым впечатлениям о комбриге добавилось в тот день вот какое. Николай Григорьевич обладал удивительной способностью сочетать в голосе абсолютную категоричность и требовательность с совершенно не вяжущейся на первый взгляд со всем этим добротой и теплотой. Он отдавал приказания твердо, не оставляя сомнений в окончательности своих решений и бесспорной необходимости их выполнения, но в то же время казалось, что он высказывает еще и просьбу: "Пожалуйста, постарайтесь сделать это хорошо".
У него было очень привлекательное лицо. Я не назвал бы его красивым, не стал бы использовать и таких общеупотребимых определений, как "волевое", "суровое", "мужественное". Васильев был бесспорно человеком мужественным, волевым, бывал он и суров, но не это бросалось в глаза. У него была очень хорошая улыбка. Он умел очень внимательно, чутко и - это главное доброжелательно слушать любого собеседника, умел понимать других, и это чувствовалось по его манере держаться, мимике, взгляду. Я думаю, что обаяние его заключалось именно в доброжелательности, сочетавшейся с силой и уверенностью этого человека.
Комиссар бригады Сергей Алексеевич Орлов был до войны секретарем Порховского райкома партии, членом Ленинградского обкома ВКП(6). На фотографиях он выглядит вполне военным человеком, но я прекрасно помню, что, как он ни старался, ничего похожего на самом деле у него не получалось. Впрочем, это было совсем неплохо - больше того, именно это, возможно, помогало в его работе, за образцовое выполнение которой он, как и Васильев, был удостоен награды высшим орденом Родины - орденом Ленина.
Васильев и Орлов во многом дополняли один другого, и их совместная деятельность заслуживала и заслуживает высочайшей оценки. В то время, которое я сейчас описываю, их дела были известны не только в Партизанском крае, но и во всей стране. Знали о них и в ставке Гитлера. А в сводках Совинформбюро довольно часто можно было встретить сообщения об успешных действиях партизан "под командованием тов. В. и О.". В те дни наши фамилии никогда не упоминались открыто. Газеты тогда писали так: "...командир взвода тов. X. метким огнем истребил 5 гитлеровских грабителей..." или "партизаны под командованием тов. В. и О. атаковали ночью фашистский гарнизон в одном населенном пункте...". Сегодня можно не конспирироваться: тов. X.- это Герой Советского Союза Михаил Харченко, "гарнизон в одном населенном пункте" - это 20-й батальон СС, разгромленный в деревне Ясски Дедовичского района, а "тов. В. и О." - комбриг Васильев и комиссар Орлов.
* * *
Совещание шло к концу. Уже закончил установку на проведение налета Васильев. Определены вопросы взаимодействия полков, определено, где, как, какими силами будут они действовать. Оставались мелкие детали, к уточнению которых я собирались перейти. И вдруг Васильев сказал;
- Товарищ, Афанасьев, на основания всего слышанного подготовьте приказ по бригаде.
В первое мгновенье я растерялся. "Почему я? - промелькнуло в голове. Ведь здесь же Головай!.." У других это тоже вызвало недоумение: Подготовка проекта приказа по бригаде - прямая обязанность начальника ее штаба, и не может быть, чтобы Головай не смог этого сделать. Больше того, приказ уже наверняка давно готов и подписан. Непонятно. Но не станешь же обо всем этом спрашивать - комбриг приказал, и я должен выполнять.
- Есть подготовить приказ! - ответил я, встав и встретившись мельком с явно ободряющим взглядом Головая. - Разрешите выполнять?
- Да. Садитесь вот сюда и пишите,- сказал Васильев, указывая на стол у окна.
Я оказался за столом, лицом к окну и спиной к собравшимся. О"и продолжали разговор, кто-то задавал вопроси, кто-то отвечая, но я ничего уже не слышал, погруженный в свои совершенно естественные "почему", а еще больше - в составление текста.
Наконец проект готов. Я отложил карандаш и бумагу, прислушиваясь к тому, что происходило за моей спиной. Еще раз пробежал текст глазами - все в порядке. В это время Васильев спросил:
- Николай Иванович, вы готовы?
- Готов, товарищ комбриг!
Васильев внимательно прочел подготовленный много документ, передал его Орлову, тот, прочитав,- Головаю. Замечаний нет. Приказ подписан и зачитан присутствующим. И больше ни слова - как будто так всегда и было, ничего особенного.
Так тогда я и не понял, зачем устроил мне Васильев этот экзамен. Не понимали и Скородумов с Назаровым. Правда, по пути в полк Скородумов сказал:
- Ну, Коля, далеко пойдешь! Чувствую - заберут тебя от нас...
Но это была скорее шутка, чем утверждение осведомленного в чем-то человека. А потом размышлять обо всем этом не было времени: мы готовились к налету, потом вели ночной бой в Ленно и Ручьях и в этой схватке почти полностью уничтожили оба гитлеровских гарнизона. Снова испытали мы радость победы и горечь утраты боевых товарищей - много, как много не вернулось опять, из боя! Но это была война, это была наша работа. А потом меня вызвали в штаб бригады.
Выехали вдвоем с моим адъютантом Васей Цветковым. В прошлом техник по авиационному вооружению, он был одним, из слушателей партизанских курсов в Валдае. Когда я получил назначение в полк Скородумова, комиссар школы Александр Петрович Чайка сказал, что адъютанта подберет мне сам. Подобрал и сказал, что лучшего не найдешь. И был абсолютно прав. До сих пор некоторые неосведомленные люди считают, что адъютант - это такой пригревшийся при штабе и не нюхавший пороха человек, вся воинская доблесть которого - подавать командиру котелок щей или греть воду для бритья. Но адъютант - не денщик. Он самый первый помощник командира, его опора и в бою, и в походе. Впрочем, стоит ли долго объяснять - надо просто заглянуть в словарь и прочесть: "...лицо офицерского состава, состоящее при командире для выполнения служебных поручений или несущее штабные обязанности". Цветков был мне отличным боевым товарищем. Мы прошли с ним рядом весь отпущенный нам военный путь и ранены были в одном бою, одной миной" и в тыл нас отправили одним самолетом... Но до этого было еще далеко, а пока мы катили в розвальнях к штабу бригады, в небе не было ни облачка, солнце светило и настроение у нас обоих было прекрасное.
Погоняя лошадь, Цветков, как обычно, то затягивал песню, то обрывал ее и начинал очередной рассказ о незадачливости кого-то из партизан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45