И все сильней и сильней стало подмораживать. На привалах смертельно уставшие люди, привалившись к дереву или кочке, мгновенно засыпали. Тяжелых, туго набитых вещмешков и оружия никто с себя не снимал - на это не хватало уже сил. А температура все падала, и я знал, что теперь наша группа подвергается опасности не меньшей, чем в бою: людей можно потерять не от пуль, а от мороза. И такие случаи были нередки замерзали целыми группами, я помнил это еще по финской войне.
Говорят, что, когда усталый человек засыпает на морозе, к нему приходит удивительное ощущение тепла и нет уже ни сил, ни желания встать, нет контроля над собой, нет опасения беды. Есть только тепло и покой... Говорят, это легкая смерть. Я чувствовал, что она ходит рядом с нами.
Единственное спасение - не позволять людям спать больше пяти, иногда десяти минут. На привалах, ткнувшись вещмешком в первое попавшееся дерево, я сидел на снегу, тер слезящиеся глаза, не давал мыслям сосредоточиться на чем-то одном - иначе заснешь - и следил в то же время внимательно за собственными ногами. Как только они начинали мерзнуть, я заставлял себя встать, будил людей и мы снова двигались вперед. Я не спал в эту ночь ни минуты, хоть устал так же, как и все. В ситуациях, подобных этой,- я убежден командир не имеет права доверить жизни бойцов никому, кроме себя.
Никто не знал, сколько длились эти привалы: бойцы засыпали мгновенно, на часы никто не смотрел. И не стоило труда убедить людей в том, что стоянки были долгими: десятиминутный сон тоже освежает: попробуйте- и вы убедитесь в этом сами. Когда же ты уверен, что спал долго, силы и подавно прибавляются.
Я много раз убеждался в том, что возможности человеческого организма гораздо больше, чем нам порой кажется. Как часто чувствуют себя совершенно разбитыми люди, проспавшие вместо положенных восьми часов всего семь! И невдомек им, что вся их усталость ничего общего не имеет с физическим состоянием, что вызвана она только неверным представлением об этих якобы необходимых ежедневно восьми часах сна. Иначе говоря, эта усталость не физического свойства, а морального, причем, что особенно удивительно, она ощущается как самая обычная что ни на есть физическая усталость. Кто-то скажет: "Война не пример, в войну человеческий организм работает на износ". Да, это так. Но учтите и другое: не спав сутками, мы выходили потом не на отдых - часто прямо в бой. А выдержать схватку могут только сильные физически люди. И откуда-то эти силы брались!
...Переход длился всю ночь, а когда началось утро - исключительно туманное и тихое,- мы, двигаясь, как в молоке, услышали впереди голоса. Предположительно это была уже своя территория, но мы залегли и изготовились к бою. А через несколько минут выяснилось, что это свои: связисты, тянущие телефонную линию для обеспечения готовящегося на сегодня наступления.
В жарко натопленных избах ближайшей деревни прежде всего стали снимать обувь. Однако далеко не всем это сразу удалось: промокшие портянки и носки намертво примерзли у многих к стелькам сапог. Мне, например, пришлось разрезать сапоги по шву, и только после этого они с треском упали с ног. Несколько человек отправили в госпиталь.
Первая половина отряда перешла линию фронта раньше нас и на другом участке. Вскоре в Валдае мы встретились.
"ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО..." 1941 год, декабрь
Время, о котором я сейчас пишу, было в моей военной судьбе, пожалуй, самым прозаическим. Жил я в доме на центральной площади Валдая. Это была типично купеческая постройка: на первом этаже складские помещения и магазины, на втором - жилые комнаты. Это было для нас удобно: внизу разместились наши склады, на верхнем этаже - общежитие. Если пересечь площадь наискосок попадаешь в партизанскую столовую. Шагов двести. Пять минут ходу - и ты в разведотделе. Туда я отправлялся, совсем как в мирное время на работу. И занятия мои довольно часто были лишены даже малого намека на воинскую доблесть: некоторое время, например, я "разведывал" лыжные склады в соседних городах. Ездил в командировки в Рыбинск, в Вышний Волочек, в Боровичи с заданием найти подходящие для партизан лыжи, причем в достаточно большом количестве.
Я понимал, конечно, что и этим кто-то должен заниматься. Но все-таки очень тяготился обстоятельствами, заставлявшими тратить время так бездарно. Я считал себя боевым командиром, и поэтому работа, имевшая откровенно тыловой характер, никак не способствовала бодрости моего духа.
Честно сказать, в памяти моей от тех дней в Валдае почти ничего не осталось: какие-то малозначащие детали быта, монотонность служебных дел, заботы, могущие быть сколько-нибудь важными разве что для меня самого, да и то с большой натяжкой. Но очень ярко проступает сквозь все это совершенно не стираемое временем ощущение огромной радости, испытанной в начале декабря каждым из нас: пришло сообщение о контрнаступлении Красной Армии под Москвой.
Сводки Совинформбюро слушали, боясь пропустить хоть слово. Обсуждали их на все лады и повсюду. А известие о наступлении наших войск под Ростовом и Тихвином вызвало настоящее ликование.
Мы, конечно, давно ждали крупных событий. Я, например, хорошо помню, какое впечатление на меня произвела переданная по радио речь Сталина, произнесенная им на Красной площади во время парада, посвященного 24-й годовщине Октября. Мало того, что сам факт традиционной торжественной церемонии в осажденной врагом Москве не мог не вселять уверенность и силу,- каждое слово Сталина оставляло в душе неизгладимый след. Он говорил, как всегда, негромко, спокойно, уверенно и очень просто. Чувствовалось, что он знает, как ждет страна его слов и как им верит. И он сказал самое нужное. Я до сих пор помню даже интонацию, с которой он говорил: "Еще несколько месяцев, еще полгода, может быть годик,- и гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений..." Эти слова не напишешь на транспарантах. С ними можно только впрямую обращаться к людям: потерпите еще, потерпите - осталось недолго.
Мы верили в победу, терпели и ждали. И дождались. Декабрьское наступление Красной Армии доказало всему миру, что "непобедимость" гитлеровских войск это не более чем гитлеровская же выдумка, что "молниеносная война" в применении к Советскому Союзу - идея нелепая. Начинался решительный поворот войны. Все мы чувствовали приближение новых перемен, понимали, что отразятся они в каждой из судеб, и ждали их с нетерпением.
ПАРТИЗАНСКАЯ ШКОЛА. 1941 год, 20 декабря - 1942 год, 9 февраля
Я никогда не был кадровым военным. Как и все студенты института физической культуры, прошел в свое время курс высшей вневойсковой подготовки вуза, бывал на сборах, посещал, как все офицеры запаса, командирские занятия - вот и все. Невелик был багаж моей теоретической военной подготовки. Но в последующие годы - в финскую войну, а потом в Великую Отечественную - моя судьба складывалась так неожиданно и такими разными делами вынуждала меня заниматься, будто хотела проверить, на что способен в войну штатский человек, что будет с ним, если кидать его от одного незнакомого дела к другому. Так было не только со мной, так было с тысячами и тысячами. И это было тогда почти нормой. Люди мирных специальностей осваивали одну за другой специальности военные, принимая это как должное. Очень правильно сказал писатель Михаил Анчаров: "...войну выиграли не любители острых ощущений, а мирные люди, которых общая беда сделала профессионалами".
В финскую войну я командовал инженерным подразделением стрелкового полка. С первых дней Великой Отечественной - строительными батальонами. Затем стал партизанским комбатом, потом сотрудником партизанского отдела. А в декабре 1941 года получил новое назначение.
Ленинградский штаб партизанского движения и Военный совет Северо-Западного фронта решили открыть в Валдае краткосрочные курсы подготовки партизанских кадров. Я получил назначение на должность заместителя начальника, а буквально через несколько дней - начальника школы.
Комиссаром был старший политрук Александр Петрович Чайка - партийный работник, направленный в начале войны в распоряжение штаба Северо-Западного фронта с третьего курса Промакадемии. Он работал сначала в партизанском отделе штаба, затем на три месяца был заброшен во вражеский тыл, а после этого скова вернулся в штаб. Нам выделили помещение на южной окраине города, вскоре прибыли курсанты, и потекли становившиеся все более привычными учебные будни.
Политическую часть целиком обеспечивал комиссар. Тактическую, стрелковую, лыжную и диверсионную подготовку вел я. Разумеется, у меня были помощники. Мы готовили людей к боевым действиям в условиях совершенно специфической войны партизанской, обучали всему тому, что станет им совершенно необходимым за линией фронта.
Тем временем, в середине января сорок второго года, в войсках началась интенсивная подготовка к наступлению на позиции 16-й гитлеровской армии, целью которого был, в частности, и захват города Старая Русса. Операция рассматривалась как часть общего контрнаступления Красной Армии, разворачивавшегося от Балтики до Черного моря после победы под Москвой. Все находившиеся в Валдае партизанские силы включались в удар.
Большинство отрядов вошло в состав сформированного в те дни сводного полка, командование которым было поручено майору Латыпову. В задачу полка входила атака Старой Руссы с тыла и совместный с частями Красной Армии захват города. Многие наши курсанты были временно отозваны из школы и направлены в распоряжение Латыпова. Отряды, не вошедшие в полк, получали свои задания. В Валдае оставались только руководство и часть наших курсантов.
Формирование полка Латыпова и подготовка к выходу в немецкий тыл длились недолго и, вероятно, поэтому оставили в моей памяти немногое. Запомнилось только, что все отряды были прекрасно экипированы и вооружены. Валдай опустел, и уже только из штабных радиограмм могли мы узнавать о том, как разворачивались события дальше. Войска Северо-Западного фронта, взломав вражескую оборону, продвинулись вперед на несколько десятков километров и в районе Демянска загнали 16-ю гитлеровскую армию в "котел". Однако вражеские части под Старой Руссой упорно сопротивлялись и город не сдали. Наступление продолжалось в направлении городов Торопец и Холм.
А потом стали возвращаться отряды полка Латыпова. Как были они непохожи на самих себя, выходивших отсюда какую-то неделю-две назад! Измотанные в боях, измученные многими бессонными ночами, похудевшие, обросшие бородами люди. Огромные потери. И все-таки- ни следа уныния. Вот что рассказали наши товарищи.
Бой за Старую Руссу был очень тяжелым. Как нападавшие, так и оборонявшиеся вели его упорно, настойчиво, не считаясь ни с чем. Партизаны несколько раз врывались в город с тыла и всякий раз, не будучи в силах закрепиться, отходили, неся значительные потери. Атаки с фронта тоже не имели успеха, хотя и велись беспрерывно, и бой здесь кипел не умолкая. Как противник, так и наши войска теряли силы, истощали резервы, но ни одна из сторон перевеса добиться не могла. Несколько раз в город врывались танки, но без поддержки пехоты они не могли, конечно, решить бой в нашу пользу.
Через несколько дней, имея крупные потери и нанеся не меньший урон противнику, наши войска отошли и закрепились на заранее подготовленных позициях. Положение же партизанского полка было значительно тяжелее: ему предстояло пройти по тылам взбудораженного до предела противника, перейти линию фронта и только после этого оказаться вне боя. Впрочем, поотрядный выход в советский тыл прошел успешно. И, несмотря на то что Старую Руссу взять не удалось, настроение у всех было приподнятым - 16-я армия противника в Демянском "мешке".
В историю обороны Ленинграда попытки деблокады города, предпринятые в начале 1942 года, вошли как неудачные: не хватило сил и средств, сказались недочеты в организации наступления. Однако каждому сегодня ясно, что активные действия советских войск в течение всего года срывали готовившийся новый штурм города.
С начала войны прошло уже более полугода. Известно, каким трудным, напряженным, а во многом и трагическим было это время. Но несло оно нам не только горечь потерь и поражений. Страна перестраивала всю свою жизнь на новый, военный лад. Тыл жил лозунгом "Все для фронта, все для победы!", а оружие, выкованное в тылу, попадало в руки людей, закаленных первыми битвами, набравшихся опыта и воинского умения. Это была суровая школа, но учила она крепко-накрепко.
Многое вынесли в первые месяцы войны ленинградские партизаны, коммунисты-подпольщики. К зиме гитлеровцам удалось, например, почти полностью подавить партизанское движение в северных районах области, нанести жестокие удары по партийному подполью. Но на фоне тяжелых потерь яркой звездой начинал светить легендарный Партизанский край, созданный в южных районах 2-й Ленинградской партизанской бригадой. О нем и поведу я речь дальше.
Скорей умрем, чем станем на колени,
Но победим скорее, чем умрем!
Из партизанской песни
Часть вторая. Партизанский край
В СЕРБОЛОВСКИХ ЛЕСАХ. 1942 год, 10-25 февраля
Вначале февраля вышедшие из-под Старой Руссы партизанские отряды и часть других отрядов, находившихся в то время в Валдае, были объединены в полк, перед которым ставилась задача проникнуть в глубокий немецкий тыл и действовать на коммуникациях в районе Порхова. Наши курсы готовились в это время к первому выпуску, однако мне участвовать в нем не пришлось: я опять получил новое назначение - на должность начальника штаба этого полка. Он был скомплектован, экипирован и вооружен чрезвычайно быстро: помню, что на сборы мне остались ровно сутки, а потом - в путь, так что все знакомства состоялись почти на бегу. Правда, времени на это особенно и не требовалось: из партизан, находившихся тогда в Валдае, многие знали друг друга или хотя бы друг о друге слышали.
Комиссара полка старшего политрука М.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45