Узнав о приближении немцев, партизаны стремительным ударом опрокидывают вражеские отряды...
И все-таки пожары не прекращаются, то в одной, то в другой деревне падает сраженный насмерть старик, женщина или ребенок. Это зверствуют фашистские самолеты. Враг бросил в бой против мирного населения свои воздушные силы...
Стервятники могут занести в список своих "побед" еще одну победу - над младенцем: недавно один из желтокрылых негодяев убил на руках матери в деревне П. ее грудного ребенка. Другой разбойник скосил пулеметной очередью шестилетнюю девочку. Сподвижники этих подлецов разбомбили Ясски, часть Железниц, Городню, Гнилицы... Не удовлетврившись первой бомбежкой деревни Городовик, фашисты повторили налет. Точно против целой армии направили на беззащитную деревню 27 самолетов. Разрушив почти все здания, бомбы похоронили под развалинами домов 9 колхозников и в их числе 5 стариков. В эту бомбежку окончательно осиротели дети (6 чел.) Язевых: при первом налете погиб их отец, при втором - мать..."18.
В числе других газета упоминает деревню Гнилицы. Наш полк находился в ней как раз в то время. Но началось все с Новой Слободы.
Почти все наши подразделения размещались в Гнилицах. В Новой Слободе, до которой был примерно километр, жила только небольшая часть одного из отрядов. И вот 28 февраля днем в воздухе появились три немецких бомбардировщика, которые выстроились в круг, образовав гигантскую карусель, некоторое время примеривались, а затем стали сыпать на Новую Слободу свой смертоносный груз. Из Гнилиц мы видели этот налет как на ладони - нас разделяло только широкое поле, к тому же наши дома находились на возвышении. Около получаса утюжили воздух тяжелые машины, около получаса по всем правилам военной науки громили они беззащитную деревеньку. Помню, когда самолеты ушли, посреди Новой Слободы осталась лежать большая неразорвавшаяся авиабомба. Я таких раньше не видел, но кто-то из наших сказал, что это морская мина или что-то подобное. Словом, взрывчатки гитлеровцы не жалели, но это далеко не всегда обеспечивало им успех. В Новой Слободе, например, ни один из партизан во время бомбежки не пострадал.
Я полагаю, что в конце февраля гитлеровцы посылали на нас свои самолеты неспроста. До врага не могли не дойти слухи о том, что партизаны собирают продовольствие для отправки через линию фронта в осажденный Ленинград. Это была акция огромного, по нашим масштабам, размаха, и сохранить ее в полной тайне было, пожалуй, невозможно. Будущее показало, что гитлеровцы располагали о наших замыслах самой минимальной информацией, но и ее было достаточно для беспокойства. Видимо, оккупанты решили прощупать с воздуха некоторые деревни, и одной из них оказалась Новая Слобода. Несколькими днями позже бомбардировке подверглись и Гнилицы, впрочем, об этом я расскажу дальше.
Сейчас уже невозможно установить, у кого впервые родилась идея обоза: одни источники свидетельствуют о том, что инициатива исходила из штаба 2-й бригады, по другим получается, что родилась она у жителей деревень края; Впрочем, это не столь уж и важно: идея возникла, штаб бригады занялся воплощением ее в жизнь, и обоз прошел через линию фронта - это главное.
На территории края не найти, пожалуй, деревни, жители которой не были бы связаны с Ленинградом: либо кто-то из родственников уехал в Ленинград работать или учиться, либо породнились с коренными ленинградцами- словом, связи самые крепкие. Когда в край стали доходить слухи о блокаде, о том, что ленинградцы гибнут от голода, желание помочь им возникало естественно и неизбежно. В штабе бригады о блокаде рассказал Асмолов - подробно, ничего не скрывая. Тогда-то, видимо, идея обоза с продовольствием оформилась окончательно.
Вот что писала в те дни заместитель председателя Дедовичской оргтройки Екатерина Мартыновна Петрова в Ленинградский штаб партизанского движения:
"...Мы организовали сбор подарков трудящимся Ленинграда. С большим подъемом проходило обсуждение этого вопроса по колхозам (откровенно говоря, мы сами не ожидали такого эффекта). Выступающие колхозники заявляли на собрании один за другим: "я даю овцу"; "я даю телку" и т. д. Старик Васильев Григорий из деревни Хлеборадово заявил на собрании: "Нам, колхозникам Ленинградской области, особенно дорог город Ленинград. Этот город носит имя великого Ленина. Трудящиеся Ленинграда на предприятиях куют победу над врагом. Помогая трудящимся города Ленина, мы помогаем фронту, боремся против ненавистного врага. Пусть ленинградцы знают, что, как бы нам тяжело ни было под игом фашизма, мы их не забываем, и всем, чем можем, помогаем..." Сбор подарков трудящимся города Ленинграда проходил в очень тяжелых условиях. Немцы направили 3 карательных отряда с разных направлений, по 300 и больше солдат в каждом. Эти отряды партизанами были разбиты. При проведении собраний в колхозах погибли от руки фашистов 3 товарища (в том числе председатель Сосницкого сельсовета тов. Воробьев с сыном) и один тяжело ранен. Немцы бомбили и полностью уничтожили бомбежкой ряд деревень (Ясски, Ломовка и пр.), погибло несколько десятков человек мирного населения (партизан ни в одной из этих деревень не оказалось). Но все это не напугало ни актив, ни колхозников..."19
Всю подготовку надо было вести очень осторожно, скрытно, надо было сделать все для того, чтобы гитлеровцы об обозе не знали, иначе они легко могли помешать осуществлению задуманного. Говорят, что тайна только тогда тайна, когда знает ее один человек. Знают двое - уже не тайна. Трое - и говорить не приходится. Об обозе знали тысячи жителей Партизанского края.
В Центральном партархиве как бесценная реликвия Великой Отечественной войны хранятся 13 школьных тетрадей, пронесенных в марте 1942 года с обозом через линию фронта в советский тыл и доставленных затем в Москву. В каждой из этих тетрадей на первых страницах - текст письма И. В. Сталину от колхозников и партизан. А дальше - подписи: более трех тысяч. Есть среди них и моя. Эти тетради побывали на собраниях в партизанских отрядах, в деревнях и селах края. А письмо было по сути дела нашей клятвой не сложить оружия до тех пор, пока хоть один оккупант останется на советской земле.
Сбор подписей под письмом нередко был сопряжен с большими трудностями, а иногда и с риском. В деревне Великая Нива проводили собрание один из работников Дедовичской оргтройки Семен Засорин, председатель Сосницкого сельсовета Михаил Воробьев, председатель колхоза Иван Смирнов и подпольщик Павел Васькин.
Смирнов и Васькин стояли в охране на одной и другой сторонах деревни. Собрание, проходившее в одном из самых больших домов, шло уже к концу. Семен Засорин, бережно сложив тетрадь с письмом и подписями, спрятал ее за пазуху, под рубаху. Но расходиться никому не хотелось, колхозники оживленно обменивались мнениями, шутили, смеялись... И вдруг - выстрел! А затем дробный стук каблуков на ступеньках высокого крыльца, треск распахнувшейся двери и крик:
- Немцы! Васькина убили! Спасайтесь!..
Высадив ногой оконную раму, Засорин выскочил из дома. Бросился, пригнувшись, к огородам, выбежал у околицы на дорогу и вместе с присоединившимся к нему Смирновым стал отступать, яростно отстреливаясь, к лесу. Тот уже совсем рядом, какая-то сотня метров.
- Ушли! - крикнул Семен, и в ту же минуту что-то сильно ударило в спину, затем еще и еще. Падая и теряя сознание, он успел все же вытащить из-под рубахи тетрадь и сунуть ее в снег.
А дальше каратели выпустили в него в упор автоматную очередь и ушли. Но Семен был жив! Когда крестьяне после ухода немцев стали собирать убитых, чтобы похоронить их, кто-то заметил, что Засорин едва заметно дышит. Ему оказали, как смогли, первую помощь, отогрели, закутали в овчину и повезли на санях к партизанам. В лесном госпитале выходила его партизанский врач Лидия Семеновна Радевич, и вернулся через несколько месяцев Семен Засорин в строй. Только высокий столбик ленточек о ранениях, среди которых было несколько золотых (тяжелые), напоминал б том дне, когда его, раненного, расстреляли каратели у леса около деревни Великая Нива.
А спрятанную Засориным в снег тетрадь колхозники нашли. Она тоже попала в Москву.
Тайна, известная двоим, уже не тайна... Тысячи колхозников и партизан знали об обозе, но для оккупантов он все-таки остался тайной. Что-то они, конечно, слышали, о чем-то догадывались. Но о чем? До последнего дня фашистское командование считало, видимо, что продовольствие, собираемое в деревнях, будет переправляться через линию фронта самолетами. И блокировало воздух.
* * *
На то время пришлось первое мое знакомство с одним из руководителей бригады - начальником штаба Василием Акимовичем Головаем. Человек он был горячий, поэтому встреча наша началась довольно энергично.
В штабной избе я был один: сидел перед разостланной на столе картой, изучал обстановку, характер местности, прикидывал варианты возможных боевых действий на участке полка, В это время громыхнула дверь и в комнату, быстро и твердо стуча каблуками, стремительно вошел невысокий круглолицый человек примерно моих лет в темном полушубке и в армейской ушанке со звездой, на шее которого висел трофейный автомат, а на поясе - пистолет и пара "лимонок". Вид у него был решительный и определенно начальственный. Не поздоровавшись, не представившись и не переведя дух, он ткнул пальцем в карту и резко сказал:
- Картинками развлекаетесь? А порядка нет! Кто стрелял в Иванова? Что у вас тут - тир для стрельбы по командирам? Отвечайте!
Почему-то я догадался, что это именно Головай. Но зачем такой тон? Не вставая из-за стола, я выдержал паузу и, давая понять, что, кто бы ни был вошедший, хозяин здесь я, спокойно и тихо спросил:
- С кем имею честь?
Наверное, Головай вспомнил, что наш полк в крае всего несколько дней и командования бригады в лицо почти никто еще не знает. Представился:
- Начальник штаба бригады капитан Головай. Встав, представился и я:
- Начальник штаба полка старший лейтенант Афанасьев.
Официальное знакомство состоялось. Но инициатива была уже в моих руках, и так же спокойно, как начал, я продолжал:
- А карта с нанесенной обстановкой - не картинки и не развлечения. Как вы знаете, работа с ней входит в первейшую обязанность начальника штаба...
Надо отдать Головаю должное: он сразу понял свою бестактность, видимо, корил уже себя за горячность и теперь сдерживался, молчал и внимательно слушал. Вероятно, в штабе бригады узнали о происшествии в полку, что называется, "из неофициальных источников" - вероятно, передававший что-то напутал,- я так решил, потому что Головай, выслушав меня, совершенно изменился. Беседа наша вошла в нормальное русло, оба мы уже явно не испытывали неприязни друг к другу.
А произошло вот что.
Иванов был командиром первого отряда. Минувшей ночью он попал в госпиталь. История произошла довольно глупая, но в ней винить никого из полка было нельзя.
В одной из стычек с немцами мы захватили много оружия. В тот день в полк приехал председатель Дедовичской оргтройки Александр Георгиевич Поруценко. Поздним вечером он, Иванов и другие наши командиры сидели в избе, разговаривали, кажется собирались уже разойтись спать. Трофейные немецкие автоматы были тогда хоть и не редкостью, но предметом желаний многих. И Поруценко очень хотел иметь такой. А на столе как раз и лежал один из захваченных в бою "шмайсеров". Короче говоря, Александр Георгиевич повертел его в руках, повертел да и нажал случайно на спуск. Это правду говорят, что раз в год даже швабра и та стреляет. Автомат оказался на боевом взводе, раздался выстрел - к счастью, одиночный,- тут же погас свет (выстрелом сбило пламя с керосиновой лампы), все вскочили, ничего еще не понимая, но хватаясь за оружие, а потом наступила тишина, в которой сначала раздался шум падающего тела, а затем стон Иванова и отчаянные его ругательства. Пуля вошла ему в руку около локтевого сустава.
Обо всем этом я и рассказал Головаю. Не знаю уж, что он думал о ранении Иванова, когда ехал в наш полк, но теперь все встало на свои места. И, хоть радости в этой истории не было никакой, нашей вины, повторяю, тоже не было. Словом, расстались мы с Головаем уже вполне мирно.
Утром следующего дня в воздухе над Гнилицами появилось два звена гитлеровских самолетов. Немедленно по полку был отдан приказ, запрещавший кому бы то ни было выходить из изб. Если в результате бомбежки возникнет пожар, тушить его надлежало изнутри: мы решили создать видимость, что деревня пуста. Приказ был выполнен с завидной точностью, и это спасло полк от потерь, которые казались уже неизбежными.
Как и день назад над Новой Слободой, гитлеровские летчики устроили в воздухе "карусель": один за другим, с интервалом метров в двести, самолеты проходили над деревней, поливая дома огнем из пушек и пулеметов, сбрасывая мелкие зажигательные бомбы. И хоть на этот раз атаковали деревню легкие, а не тяжелые бомбардировщики, но было их больше и к поражению небольших целей приспособлены эти самолеты лучше.
Пытаться ответить врагу огнем не имело никакого смысла: этот тип боевых машин имел хорошую броневую защиту, и поэтому стрельба из винтовок или автоматов была бы ничуть не лучше попытки сбить самолет выстрелом из рогатки. Мы только попусту извели бы патроны, которых и так-то было не густо, да еще вдобавок и раскрыли бы себя.
Несколько бомб достигли цели. Упав на крыши домов, они легко пробили их и упали внутрь. Но, по счастью, в этих домах оказалась вода, и партизаны сразу смогли предотвратить пожар. А в общем-то нам просто повезло: немцы бомбили неудачно, большинство "зажигалок" падало либо в огороды, либо на деревенскую улицу, не причиняя вреда.
Потом одна бомба упала на скотный двор, и тот запылал. Ворота были заперты, и все мы слышали рев обезумевшего от огня скота, рвавшегося наружу. Наконец через прогоревшие ворота на улицу вырвалось несколько лошадей - шерсть на них горела, и они бешено скакали через поле, а потом замертво падали в снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45