Но он нисколько не собирался спасать знаменитого путешественника всерьез. Вместо того чтобы отправиться прямо в Африку, Стенли получил приказание выехать к Суэцкому каналу и затем плыть вверх по Нилу, чтобы увидеться с Бекером, который к этому времени должен был пройти весь Нил, от истоков до устья. Далее Стенли поручалось составить путеводитель по нижнему Египту, посетить Иерусалим, Константинополь и Крым, пересечь Кавказ, Персию и Индию. По дороге Стенли должен был составить описание Багдада и развалин Персеполя. На это должно было уйти не меньше пятнадцати месяцев.
«Затем, когда вы побываете в Индии, – сказал в заключение газетный король, – вы можете отправиться на поиски Ливингстона. Возможно, по дороге вы услышите о том, что Ливингстон сам приближается к Занзибару. Если нет, идите вглубь Африки и найдите его. Выжмите из него все новости, какие сможете, относительно его открытий. Если он умер, соберите доказательства его смерти. Все».
Таким был Гордон Беннет, основатель династии. В 1872 году ему наследовал Джемс Гордон Беннет Второй – еще более циничный и предприимчивый. И он решил, что сенсацией будет рассказ всемирно известного писателя Жюля Верна о завтрашнем дне Америки.
Не сразу Жюль Верн откликнулся на это предложение. Только через два года писатель послал свой рассказ Гордону Беннету, но так и не дождался его появления: видимо, произведение французского романиста не пришлось по вкусу газетному королю. Лишь в 1889 году в строгом и мало распространенном американском журнале «форум» появилась эта сатирическая шутка, озаглавленная «В XXIX веке. Один день американского журналиста в 2889 году».
Вместо лучезарного мира всеобщего братства, о котором мечтал он сам, Жюль Верн показал читателям тусклые и убогие мечты американца-обывателя, грядущее, как оно представляется мещанам из Нью-Йорка, если можно так выразиться, своеобразную «утопию для миллионеров». Но, конечно, как и во многих произведениях Жюля Верна, значение рассказа гораздо шире: это сатира не только на будущее Соединенных Штатов – это карикатура на капитализм.
Действие рассказа происходит в Центрополисе, столице Американской империи доллара, раскинувшейся на двух континентах и диктующей свою волю заморским странам. Соединенным Штатам будущего противостоят лишь могучая Россия да великий возрожденный Китай. Англия, аннексированная Америкой, давно уже стала одним из ее штатов. В Западной Европе, управляемой из Центрополиса, лишь Франция влачит жалкое, полунезависимое существование.
Главный герой романа – Френсис Беннет, отдаленный потомок знаменитой династии, сверхмиллиардер, главный редактор и владелец газеты «Всемирный герольд», фактически он управляет всем капиталистическим полушарием. Его комфорту, его прихотям, его обогащению служит половина человечества и чудесная техника будущего.
Фототелефои, позволяющий видеть собеседника, связывает Беннета с (его женой, «профессиональной красавицей», уехавшей через Атлантический тоннель в Париж покупать модную шляпку. Машины одевают газетного короля, умывают и причесывают его в механической туалетной комнате, движущийся тротуар доставляет его в кабинет. Счетно-аналитическая машина позволяет мгновенно подсчитывать доходы; светящиеся надписи на облаках рекламируют его газету; аэроплан, движущийся со скоростью шестисот километров в час, везет миллиардера на Ниагарскую гидростанцию, где на его заводах заряжаются аккумуляторы. Врач меняет ему больной желудок на новый. И ванна, наполненная горячей водой, при одном лишь прикосновении к кнопке въезжает в комнату, чтобы освободить избалованного комфортом владельца полумира от необходимости куда-то итти.
И на фоне этой фантастической, наполовину серьезной, наполовину шуточной техники особенно убого выглядят литература, искусство, наука этой капиталистической утопии.
«В одном углу редакции находились различные аппараты, с помощью которых сотни писателей, находящихся на содержании газеты „Всемирный герольд“, под наблюдением надсмотрщика читали главы своих новых романов возбужденной публике».
«Часть реклам публиковалась по совершенно новому способу, купленному за три доллара у бедняка-изобретателя, умершего впоследствии от голода. Это были огромные, отражающиеся на облаках афиши… Но в этот день механики сидели со сложенными руками у прожекторов.
– К сожалению, прекрасная погода, – заметил Беннет, – и воздушные публикации немыслимы. Что делать? Если бы речь шла о дожде, то его можно было бы изготовить. Но ведь нам нужен не дождь, а облака.
– Да, хорошие белые облака, – ответил главный механик.
– В таком случае, Семюель, обратитесь в научную редакцию, в метеорологический отдел, и предложите от моего имени усиленно заняться вопросом производства искусственных облаков. Нельзя же в самом деле быть в зависимости от погоды».
Самодовольству Френсиса Беннета нет пределов. И ему кажется, что никогда не будет конца этому раю богачей, что ничто в мире не меняется, – лишь республиканская и демократическая партии, обе субсидируемые Уолл-стритом, попеременно становятся у власти.
– Что есть интересного с Марса? – спрашивает он астронома.
– Как же! революция в Центральной империи. Победа реакционных либералов над республиканскими консерваторами.
– То же, что и у нас… – самодовольно заключает Беннет.
Прошло более двадцати пяти лет со дня путешествия Жюля Верна в Америку. За это время он видел много стран. Но теперь с путешествиями было покончено: он был стар, хром и начал слепнуть. Но чем дальше уходил от него внешний мир, тем зорче становилось внутреннее зрение писателя, тем острее он видел не только борющиеся силы мира, но и различал противоречия внутри того самого капитализма, который казался монолитным и незыблемым большинству его современников.
В 1895 году Жюль Верн написал один из наиболее политически острых своих романов – «Самоходный остров».
С одной стороны, это было воспоминание о путешествии на знаменитом «Грейт Истерне», уже давно проданном к тому времени на слом, с другой – сатирическая картина будущего, аллегория паразитического капитализма завтрашнего дня.
Действие романа относится к тому времени, когда, по словам писателя, «Соединенные Штаты удвоили число звезд на своем национальном флаге. Они в то время находились в полной силе своего коммерческого и промышленного могущества, чему очень способствовало присоединение к Соединенным Штатам Канады, Мексики, Гватемалы, Гондураса, Никарагуа и Коста-рики, вплоть до Панамского канала…»
Эти Соединенные Штаты XX века, живущие на чужой счет, скупают в Европе и вывозят за океан картины, статуи, целые замки, скупают европейских актеров и писателей, музыкантов и художников, ученых и изобретателей. Подлинным воплощением этой страны-спрута является самоходный остров Стандарт Айленд, населенный королями промышленности и биржи, подлинными повелителями капиталистического мира.
Остров этот, длиной в семь и шириной в пять километров, целиком построенный из металла, имеет водоизмещение в 259 миллионов тонн. Могучие фабрики энергии приводят в движение его циклопические моторы мощностью в шесть миллионов лошадиных сил, что дает самоходному острову скорость до восьми узлов.
На этом искусственном острове, покрытом слоем чернозема, имеются луга, парки и огороды, течет река Серпентайн, падает самодельный дождь и светит алюминиевая луна. В центре острова расположен город с чудесными домами из алюминия – этого металла будущего, – пластмасс и стеклянных пустотелых кирпичей. На острове устроены движущиеся тротуары и круговая электрическая железная дорога. По целой сети труб и проводов в дома подается горячая и холодная вода, свет, холод, пар, электричество и точное время. На острове выходят две газеты – два бульварных листка, дающих пищу не только для ума, но и для желудка: они печатаются шоколадными чернилами на съедобной бумаге. Город носит гордое имя – Миллиард-сити – и населен исключительно миллиардерами. Это подлинный рай богачей, у которых наиболее частое по употреблению и любимое слово «миллион». Где-то там, на материках, бьют нефтяные источники, работают фабрики и заводы, фермеры возделывают землю, рыбаки ловят рыбу, но никто из людей труда не допускается на остров. Здесь живут одни лишь «повелители мира», погруженные в вечную праздность.
Но этот безмятежный покой лишь кажущийся. В недрах кучки капиталистов зреют внутренние противоречия: одни хотят использовать самоходный остров для перевозки коммерческих грузов, другие – как пловучий курорт. Промышленники борются с финансистами, и католики косо смотрят на протестантов. Наконец всеобщее недовольство друг другом вырывается наружу. Правая сторона острова открыто поднимает мятеж против левой, причем одну партию возглавляет банкир Нат Коверлей, другую – нефтяной король Джемс Такердон. Могучие моторы пущены в противоположные стороны, и металлический остров, представляющий чудо техники XX века, гибнет, разорванный на части своими собственными машинами.
Так больше полувека назад Жюль Верн хотел верить в обреченность капитализма, показал уродливость мещанской мечты о будущем, воплощенной в образе «идеального города» Миллиард-сити.
Погруженный в безысходную тьму своего рабочего кабинета, Жюль Верн не видел путей к достижению того светлого идеала человеческого братства, о котором он мечтал всю жизнь. Оторванный от реального борющегося мира, он не видел тех сил, которые могли бы сломить ненавистный ему капитализм. Но он страстно верил в эту грядущую победу и своими уже незрячими глазами видел смутные очертания блистающего мира грядущего.
Вечерние сумерки
9 марта l886 года прославленный писатель Жюль Верн возвращался к себе домой но тихим улицам Амьена после заседания Амьенской академии.
За четырнадцать лет пребывания в стенах академии Жюль Верн не пропустил ни одного заседания, которые происходили два раза в неделю. Обычно они заканчивались в пять часов, но в этот день доклад затянулся, и уже темнело, когда писатель-академик свернул с Лонгевилльского бульвара на тихую улицу Шарля Дюбуа.
Его красивое, правильное лицо было спокойно. Широкий и высокий лоб, рано поседевшая борода придавали ему величественный вид. Глаза, светлые, как море, были словно подернуты дымкой; казалось, что они смотрят куда-то вдаль, за горизонт, на неоткрытые страны, видные лишь ему одному.
Темная фигура человека, прячущегося за выступом дома, не вывела писателя из задумчивости. Но когда он вынул ключ, чтобы открыть дверь, раздался выстрел. Вспышка и осколок, отлетевший от косяка, заставили Жюля Верна обернуться. Вторая нуля обожгла ему ногу, но, не чувствуя боли, он бросился на человека с пистолетом. Двое людей, схватив друг друга, покатились по земле…
Когда писатель открыл глаза, он увидел себя в своей постели. Лицо Онорины, залитое слезами, склонилось над ним. Позади виднелась неуклюжая фигура доктора Леноэля. Левая нога мучительно ныла, голова кружилась от большой дозы морфия, раненый попытался что-то сказать, но почувствовал себя слишком слабым. Глаза его закрылись.
Утром Онорина, едва сдерживая слезы, сообщила, что покушавшийся – Гастон Берн, сын Поля, единственного брата писателя. Блестящий молодой человек, атташе министерства иностранных дел, был любимцем дяди. Но с некоторых пор им овладела странная мания. «Я должен принести дяде Жюлю славу, которой он заслуживает, – бормотал Гастон. – Теперь-то он будет замечен, теперь французская академия изберет его своим членом. Он станет сенатором, а со временем президентом французской республики!» Сейчас Гастон в полиции…
– Бедный мальчик, – прошептал раненый. – Пусть доктор Леноэль подтвердит, что он душевнобольной. Нужно поместить его в больницу, установить за ним врачебное наблюдение. Поль извещен? Глаза больного закрылись.
Потянулись неразличимые дни, недели, месяцы Писатель лежал на своей узкой кровати в кабинете – молчаливый, инертный, оторванный от любимой работы. Бюсты Шекспира и Мольера, стоящие на камине, бесстрастно взирали на него. Ночь не приносила облегчения: ритмическое пыхтенье поездов, идущих на север, заставляло вспоминать о других городах и странах, бессонница отнимала последние силы. «Ничего, – утешали больного врачи, – правда, вы будете хромать всю жизнь, так как пуля застряла в кости и извлечь ее невозможно, – ведь мы не можем видеть сквозь человеческое тело. Но все же ногу можно не ампутировать…»
Несчастье никогда не приходит одно. Почти неделю Онорина не смела сказать мужу, что получено известие из Монте-Карло о смерти его друга и издателя Жюля Этселя. Медленный паралич уже давно приковал старого соратника Жюля Верна к постели. Неизбежный конец наступил 17 марта.
Прошло несколько месяцев, и письмо из родного Нанта принесло новое трагическое известие – сообщение о смерти матери Жюля Верна. Она умерла во сне, восьмидесяти шести лет, в своем большом доме на улице Жан-Жака руссо, где она прожила больше половины жизни.
Полукалека, опираясь на плечо жены, сразу постаревший, писатель выехал из Амьена на другой день. Родимый дом, который он оставил тридцать восемь лет назад, был пуст. Жюль Верн переходил из комнаты в комнату, и каждый предмет будил его воспоминания. И когда он, наконец, повернул ключ от входной двери старого дома, он понял, что еще одна глава его жизни окончилась…
Кругосветное путешествие? Нет, даже мечту о нем придется оставить навсегда: ведь проклятая пуля засела в кости, где-то ниже колена, и мешает ходить.
– Я болен той же болезнью, что лорд Байрон и Талейран, – невесело шутил старый писатель.
А «Сен-Мишель»? Он стоял на якоре где-то на Луаре, и дым больше не шел из его высокой трубы. Нет, «капитан Берн» больше никогда не ступит на его палубу и не отдаст приказания ставить паруса…
Корабль прослужил своему хозяину десять долгих лет. Его хочет купить король черногорский?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37