«Между прочим, Николь тогда утверждал, что при ударе о Луну снаряд разобьется, как стекло, а Ардан ему возражал, что он задержит падение при помощи ракет, расположенных надлежащим образом. И в самом деле, ракеты, имея точкой опоры дно снаряда и вылетая наружу, должны были вызвать обратное движение снаряда и тем самым до некоторой степени замедлить скорость его падения. Правда, ракеты должны гореть в безвоздушном пространстве, но за кислородом для них дело не станет, потому что он заключается в самом порохе…»
В одной этой фразе заключается зародыш идеи реактивного движения в пустоте, идеи, впервые воплощенной в техническом проекте Кибальчича и развитой в стройную теорию Циолковским.
расчеты профессора математики, сведения из «Астрономии» Араго, перечисление названий лунных гор, кратеров и «морей» вряд ли могли составить занимательную книгу, а тем более художественное произведение. Нужен был живой герой, умеющий не только добросовестно излагать прочитанное, но и видеть мир чудесно преображенным, герой, не послушно следующий за автором, но вступающий с ним в спор, по-своему переиначивающий строгие схемы Барбикена и Николя. Только появление такого героя на страницах книги могло решить ее успех.
Все действующие лица первого романа Жюля Верна «Пять недель на воздушном шаре» были англичанами и шотландцами. Для французского писателя это было некоторой экстравагантностью. Но роман был фантастическим (термина «научно-фантастический» тогда еще не существовало), и поэтому никто не обратил на это особенного внимания. Однако во втором романе читатели столкнулись с тем же фактом. Правда, первая часть его называлась «Англичане на Северном полюсе», а в характере капитана Гаттераса, сказавшего: «если бы я не был англичанином, то хотел бы им стать», содержалось некоторое оправдание того, что экипаж «форварда» был укомплектован исключительно из англичан. И, однако, читающая Франция пришла в некоторое недоумение. В недавно опубликованной переписке Жюля Верна с Этселем сохранились два письма: в одном издатель настаивает на том, чтобы в экспедицию капитана Гаттераса был включен хотя бы один француз, в другом – ответном – писатель утверждает, что это совершенно невозможно, так как нарушило бы весь замысел. Но почему появился такой замысел?
В следующем, «вулканическом романе» прототип героя, французский геолог Сен-Клер, превратился в немецкого профессора. Проектировщики и строители межпланетного орудия – сплошь американцы. Это уже начинало выглядеть, как некоторая система… Трудно, очень трудно было Жюлю Верну назвать своих героев французами, не противопоставив их наполеоновской Франции. Конечно, Жюль Верн брал своих героев из окружавшей его жизни: недаром в эти годы он встречался с инженерами, изобретателями, путешественниками, учеными. Он не списывал их характеры с натуры, – он творчески воссоздавал их, комбинируя действительность с вымыслом, и все же герои его первых книг были героями абстрактными, вне времени и пространства, – пусть они назывались англичанами, шотландцами, немцами, американцами… А нужен был герой реальный, непосредственно перенесенный из действительности, человек трех измерений, представитель не отвлеченного «человечества», но той Франции, которую Жюль Верн мог противопоставить ненавистной ему империи.
И такой герой нашелся. Он властно вошел в роман, как вихрь влетает в душную комнату, и словно ветер забушевал на ее страницах. Этот герой был больше чем созданием фантазии автора – он был его старым другом. Звали его Мишель Ардан, или, если переставить буквы в его фамилии, Надар… По крайней мере, знаменитый авиатор был его прототипом.
Жюль Верн не потерял из виду своего старого друга. Вскоре после полета на шаре «Гигант» Надар охладел к этому средству транспорта. В конце 1863 года он издал «Манифест воздушного управляемого передвижения», перепечатанный газетами всего мира… Кто знает, быть может, завтра Надар атакует безвоздушное пространство? Жюль Верн легко мог представить себе Надара где угодно, хотя бы на Луне… Так Надар превратился в Ардана, героя романов «От Земли до Луны», «Вокруг Луны».
Четыре романа, в которых разрешены четыре самые злободневные задачи, стоявшие в те годы перед наукой: управляемое воздухоплавание, загадка подземного мира, достижение полюса, полет в мировом пространстве. И во всех этих книгах нет ни одной героини, – мог ли поверить в это любой французский издатель до появления серии «Необыкновенных путешествий»?
А герои? До сих пор Жюль Верн наделял своих абстрактных героев лишь отдельными живыми чертами – теми качествами своих современников, которые он считал характерными для людей завтрашнего дня. Но действительно ли Жюль Верн создал в эти годы нового героя, о котором можно было сказать: вот подлинный человек будущего?
Открытие мира
Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, – сказал однажды Жюль Верн, – все это всегда будет ниже действительности. Настанет время, когда достижения науки превзойдут самое смелое воображение».
Эти слова лучше всего говорят о том, что знаменитый французский писатель совсем не считал себя обитателем Страны мечты, как утверждают некоторые его биографы, и не считал себя человеком, далеко заглянувшим вперед в будущее человечества. Наоборот, он жадно стремился успеть за своей эпохой.
Летом 1863 года, всего через несколько месяцев после выхода в свет романа Жюля Верна «Пять недель на воздушном шаре», прославившего во всем мире идею управляемого воздухоплавания, неожиданно сам Надар, создатель «Гиганта», бывшего прототипом «Виктории», выступил с новой, революционной идеей летательных аппаратов тяжелее воздуха. Надар, моряк и писатель де ля Ландель, и изобретатель Понтон д'Амекур, страстные пропагандисты новой идеи, чтобы собрать необходимые средства, выпустили специальный «Манифест», строки из которого цитировались газетами и журналами, звучали с парламентской трибуны и волновали сердца парижан и всей Франции.
«Причиной того, что все попытки добиться управляемости аэростата в течение восьмидесяти лет терпят неудачи, является сам аэростат. Другими словами, безумие вести борьбу с воздухом с помощью снарядов, которые сами легче воздуха.
По своей идее и по свойствам той среды, которая его носит в себе, и по своей воле аэростат никогда не будет судном, – он рожден поплавком и поплавком останется навсегда.
Нужно взять за основу обратное положение и так формулировать новый закон: чтобы вести борьбу с воздухом, нужно создать машины более тяжелые, чем воздух…
Мы не публикуем нового закона; этот закон был формулирован в 1768 году, то есть за пятнадцать лет до подъема первого монгольфьера, когда инженер Пауктон предсказал будущую роль винта в воздушном сообщении, речь идет лишь о разумном применении уже известных явлений…
Винт, святой винт, как сказал однажды известный математик, поднимает нас в воздух, проникая в него, как бурав в дерево…
Каждая эпоха оставляет свой след в истории веков. Мы несколько в долгу у нашего века, века пара и электричества и фотографии: мы обязаны дать ему еще воздушную навигацию…»
«Триумвират» не только вел энергичную агитацию за летательные машины тяжелее воздуха, за новый принцип полета, которому они дали название «авиация», от латинского слова avis – птица (они же изобрели слово «авиатор»). Трое энтузиастов создавали проекты новых летательных машин будущего – аэронефов, как они их называли. И одним из самых близких к ним людей был Жюль Верн.
Писатель, уже прославленный во всем мире, был к себе гораздо строже, чем его восторженные почитатели. Он не мог не видеть, что, пока он создавал схемы лучшего будущего – ведь только в будущем он видел реальных Фергюсона, Гаттераса, Клаубонни, Лиденброка, Барбикена, Николя, Ардана, – жизнь шла вперед, обгоняя его мечту.
Под влиянием своих друзей этого времени – Лессепса, H ад ара, композитора Алеви – Жюль Верн окончательно утвердился в идеях утопического социализма. Не понимая значения классовой борьбы, определяющей историческое развитие, он в те годы думал, что путь прогрессу указывают мирные открытия науки и достижения техники и что именно они в конце концов приведут человечество в обетованную страну будущего, где не будет угнетения человеком человека, где наука будет править миром.
В этой идее Жюль Верн не был одинок. Ее разделяли сен-симонисты, ее разделял и Виктор Гюго, заявивший в 1869 году на Лозаннском конгрессе друзей мира: «Мой социализм начинается в 1828 году», намекая на сотрудничество в те годы молодых романтиков и сен-симонистов. Об этом сам Гюго очень точно сказал в письме к Надару, написанном в начале 1864 года с острова Гернсей, где великий писатель жил в изгнании:
«Два месяца назад, с несколькими мужественными товарищами и одной предприимчивой приятельницей, Вы решились ради науки на один из самых рискованных опытов, когда-либо предпринятых человеком. Заслуга эта тем более велика, что Вы рисковали Вашей жизнью на аппарате, забракованном Вами самим! Ведь воздушный шар является олицетворением пассивного послушания… Кому? Человеку? – Нет, ветру. Идее? – Нет, прямо случаю.
Итак, этот воздушный шар, детски несуразный, со всеми неудобствами и недостатками, немощный и беспомощный, зависимость которого от ветра растет вместе с его величиной, как это бывает и у некоторых людей, – воздушный шар с хрупкой оболочкой и с утекающим газом, – этот самый воздушный шар, забракованный для других, вдруг оказался достаточно хорош лично для Вас. Вы решили подняться на нем для того, чтобы, собрав публику и заполнив ею все Марсово поле, получить достаточно денег для реализации Вашей идеи построить геликоптер – воздушный корабль с винтом.
…Прогресс встречает на своем пути много препятствий. Несмотря на это, он идет вперед, но очень медленно, почти ползком. Он должен считаться решительно со всем: с религией, которую он не должен оскорблять, и с разной температурой: в Сибири ему слишком холодно, а в Африке слишком жарко. Он должен считаться с караваном в пустыне, с жандармом, с караульным, с желтой лихорадкой, с чумой, с дипломатией и договорами.
Он должен бороться с рутиной, должен сдаваться и входить в переговоры. Он подвигается, прихрамывая, и все-таки способствует эволюции. После всякого благодеяния, оказанного им, он просит дать ему передышку, но не всегда просьба его бывает уважена. Одним словом, на каждом шагу остановки, поверка, запрет, уступки, потеря времени, борьба с ненавистью, проверочный экзамен перед лицом невежд, необходимость обратить в свою веру толпу людей с предвзятыми идеями, преграждающими путь…
Таков прогресс. С одной стороны он вынужден опираться на науку, официально признанную, с другой стороны – на философию. Благодаря этим двум костылям он, хромая, идет вперед.
Но вот явилось нечто новое. Что это такое? Это машина. Машина-освободительница – дорогу ей!.. Она ведь может летать, эта машина! Она уносит на себе человека, уничтожает все неровности пути, составляющие преграды на земле. Она заставляет людей глухо роптать. Предрассудки и суеверия угрожающе поднимают свои головы. Но для машины уже нет границ, ни гор, ни рек. Пиренеи пропадают как будто по волшебству. И удивленный мир взирает на новое чудо – на прогресс, царящий в небе.
Мы освободим человека!..»
Подобно достаточно смутным и неопределенным мечтам Гюго, для Жюля Верна, в первые годы его творчества – вернее, в годы выхода первых четырех романов из серии «Необыкновенные путешествия», мечта о грядущем освобождении человечества связывалась с образом ученого, изобретателя или инженера, человека-творца, подчиняющего человечеству природу. Такого строителя близкого будущего Жюль Верн и стремился изобразить в своих первых произведениях.
Бескорыстный открыватель тайн Черного материка доктор Фергюсон, капитан Гаттерас, посвятивший все свои помыслы, самую жизнь лишь одной мечте – достижению полюса, доктор Клаубонни, спутник Гаттераса, полный веры в науку и бесконечное могущество человека, профессор Лиденброк, без страха отправляющийся к центру Земли, чтобы проверить свои научные теории, Барбикен, Николь, Мастон, герои романа «От Земли до Луны», в прошлом участники войны за освобождение негров, с энтузиазмом превращающие смертоносную артиллерию в орудие науки, и, наконец, лишенный страха Мишель Ардан – вся эта галерея героев определила успех первых романов Жюля Верна.
В этих романах следует подчеркнуть их антивоенную направленность. В те годы шла безмолвная борьба между учеными, мечтавшими применить воздухоплавание как орудие науки: физики, метеорологии, географии, и милитаристами, с жестокой радостью предвидевшими превращение воздухоплавания еще в одно средство истребления людей. Жюль Верн, сделавший – и очень подчеркнуто – своих героев не завоевателями, но открывателями Африки, очень ясно для читателей того времени занял определенную позицию в этой борьбе. Антимилитаристская же направленность романа «От Земли до Луны» настолько ясна, что не нуждается в подробном комментировании.
Темой этих романов была человеческая мысль, рождающая фантастический мир второй природы – более романтический и разнообразный (так писателю, по крайней мере, казалось), чем дочеловеческая вселенная. Но человеческая мысль неразрывно связана с трудом. Этого в те годы не увидел (или не захотел увидеть) Жюль Верн. Поэтому в его творчестве этого периода отразилась только часть человеческого могущества: мысль, но не труд. Отсюда и одиночество его героев, рожденное одиночеством самого писателя.
Но время двигалось вперед и несло его на своем гребне. Во второй половине шестидесятых годов во Франции повеяло новым ветром. Сильный рост общественной оппозиции, развитие революционного движения создали опору для писателя-демократа и возможность смело высказывать свои заветные освободительные идеи.
Это не могло не отразиться на дальнейшем творчестве Жюля Верна, живо интересовавшегося общественной жизнью своей страны и внимательно следившего за освободительными движениями в других странах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37