- Ребята, - сказал он, - знаете, чья это бутылка?
- Знаем, - ответил кто-то из тех, что подошли последними. - Роберта Кида.
- Какого еще там Кида? - удивился Майк.
- А того... Главного пирата... Знаешь, которого в картинах показывают.
Майк хлопнул себя по лбу:
- А-а, как же, как же! Была у капитана Кида эта бутылка. На наклейке даже печать его стояла. Только смылась наклейка: мыли бутылку - и наклейка сползла. Она ведь все-таки бумажная, не могла же она держаться триста лет! Хотя в старое время знаете какой клей был! Но все равно и он не мог сохраниться столько времени.
Разговор о клее уводил в сторону. Майк проглотил слюну и вернулся к тому, о чем хотел рассказать мальчикам:
- Да, так вот я и говорю: бутылка-то капитана Кида, но ведь он когда жил? Тогда даже автомобилей не было. И на месте Нью-Йорка деревня стояла, на улицах трава росла. Очень давно все было... А сейчас бутылка к Дику перешла. К Дику Гордону из пятого корпуса, знаете?
Те, кто знали Дика, отмолчались: ну, знают, подумаешь, весь двор его знает... А несколько мальчиков, которые переехали в дом недавно, тоже отмолчались: не знают и не знают, не так уж это важно.
Что касается Бронзы, то ему ответ мальчиков и не нужен был. Он задал вопрос просто так, для порядка. Задал, передохнул и продолжал:
- И вот у Дика, я говорю, хоть есть бутылка, но он, ребята, все равно несчастный. Ему в субботу глаз должны вырезать. И он знаете как плачет?.. Я к нему вчера в лечебницу ходил - он просто места себе не находит, сам на себя не похож. Ему за глаз обидно. Глаз можно бы оставить, да у Гордонов денег нет. И потому Дику обидно. Шестьсот пятьдесят долларов на лечение не хватает.
- Ого!.. - одним выдохом выдохнули ребята. Они знали цену деньгам, они понимали: с любым из них случись такое - им было бы так же плохо, как Дику. Шестьсот пятьдесят долларов, шутка ли!
А Майк между тем, чтобы быть повыше, поднялся на перекладину железной лестницы. Сейчас он заговорит о самом главном. Синяя бутылка сияла в его руках, огненный вихор торчал над головой, рыжие с искоркой глаза упирались то в одного слушателя, то в другого. Голос звучал все настойчивей и настойчивей.
- И знаете что, ребята, - говорил он, - знаете, мы, если захотим, сможем помочь Дику. Мы, если захотим, сможем для него шестьсот пятьдесят долларов собрать.
- Ну и заврался Бронза, - сказал Фрэнк, которого из-за белесого цвета волос звали Белым, в отличие от темноволосого Фрэнка, которого звали Темным. Фрэнк Белый был владельцем футбольного мяча, и ребята его не любили за жадность. - Ну и заврался, - повторил он. - Ты, может, спутал, Бронза, доллары с центами?
- Сам ты спутал, - ответил Майк. - Я говорю что говорю: шестьсот пятьдесят или даже семьсот долларов... Уже подсчитано.
- Кто подсчитал, интересно? - Голос был снова Фрэнка Белого. - Ты до семисот и считать-то не умеешь.
- Я, может, не умею, - не стал спорить Майк, - зато в "Голосе рабочего" умеют. Я был там, при мне считали. Редактор считал и его помощник Джо считал. Они-то не ошибутся.
Слова Майка произвели впечатление. Фрэнк Белый не ожидал такого ответа. От удивления он заморгал светлыми ресницами, а Фрэнк Темный, стоявший рядом, сказал:
- Что, Белый, может, по-твоему, редакторы тоже не умеют считать?
Белый промолчал. Зато все ребята вразнобой зашумели:
- Вот здорово! Как ты попал туда, Бронза?
- Расскажи толком, Майк!
- Давай выкладывай! Чего тянешь!
- При чем здесь "Голос рабочего"? Майк уловил последний вопрос.
- "Голос" при том, - ответил он, - что завтра вечером он экстренный выпуск даст. И там будет напечатано про Дика. И его фотографию поместят. И с каждого проданного номера семь центов пойдут на его лечение. По семи центов, по семи центов... вот шестьсот пятьдесят или семьсот долларов и наберется.
Дальше уже Майк перешел в наступление. Разговор складывался правильно. Он рассказал о том, как пришел в редакцию, как редактор и Джо, помощник, разговаривали с ним, какие они оба шутники, как спорили между собой, а потом придумали дать ради Дика экстренный выпуск.
Но вся загвоздка в газетном тресте. Трест "Голос рабочего" не хочет продавать, потому что это рабочая газета. И получается плохо. Получается, что дело не за редакцией, а за газетчиками. Редакция помочь Дику хочет - она экстренный выпуск дать согласна, а продавать его некому.
Свой рассказ Майк закончил так:
- Вот я и сказал редактору и Джо, помощнику:
"У нас во дворе много газетчиков. Давайте экстренный - продадим". А они сказали: "Ладно, экстренный будет, приводи ребят". Значит, завтра к вечеру надо прийти. Все-таки здорово, что про мальчика с нашего двора экстренный выпустят. Ребята со всей улицы знаете как завидовать нам будут? И потом, Дика жалко. Ведь глаз же!.. Вам без глаза не хочется быть, верно? Ну и ему не хочется. Ему, если экстренный продадим, глаз оставят, а если не продадим, не оставят. Значит, надо помочь. У нас ноги не отвалятся - один вечер с газетой побегать. Тем более, что не бесплатно - квортер за сотню получим.
ОПАСНЫЙ ВЫПАД
Майк замолчал, а толпа загалдела. Каждый говорил свое, никто друг друга не слушал, но отдельные слова, как пузыри в кастрюле с кипящей кашей, из общего гомона вырывались. По ним можно было догадаться: ребята считают разговор Бронзы правильным, помочь Дику хотят, газету продавать не отказываются.
Через некоторое время вместе с отдельными словами до Бронзы, который все еще сидел на лестнице, стали доноситься целые фразы. Это означало, что шум начал стихать. Среди голосов выделялся писклявый голос Фрэнка Белого. У него голос особенный, с каким-то секретом. Такого голоса ни у кого нет: нельзя сказать, чтобы очень громкий, но в то же время такой, что, когда Белый продает газеты, его слышно за несколько кварталов. Один раз Фрэнк Темный даже поспорил: перекроет Белый полицейскую сирену или нет?
Оказалось, перекрыл. Они стали возле ворот полицейского отделения, а Чез Николс, который был за судью, - на другом углу. Стали - и начали ждать. Скоро из ворот на полной скорости выехала черная машина, битком набитая полисменами. Полицейские машины всегда завывают сиренами. Это они дают знак постовым, чтобы открывали дорогу. И вот, когда сирена выла, Белый тоже подал голос. "Экстренный выпуск "Трибуны"! - закричал он. - "Трибуна" - экстренный!.."
Чез Николс - честный парень. Ребята ему верят. Он стоял на углу, слушал и потом признал: выигрыш за Белым. Как сирена ни выла, его писклявый голос все равно был слышен. Фрэнк Темный даже спорить не стал: проиграл - значит, проиграл. Тут ничего не поделаешь.
Сейчас, среди галдежа, голос Белого был тоже слышнее всех. Майк прислушался. Белый, оказывается, норовит в кусты, ему, оказывается, не нравится затея Майка. Тут все дело в мистере Фридголе из газетного треста. Этого Фридгола ребята знают. Он, когда "Трибуна" дает экстренные выпуски, приходит в типографию, следит за порядком, распределяет газеты. И Фрэнк Белый ходит у него в любимчиках. Фрэнк даже хвастал недавно, будто бы мистер Фридгол сказал ему, что он парень с будущим, и будто бы мистер Фридгол обещал дать ему постоянный стенд для продажи газет. Сомневался он, мол, только насчет возраста, можно ли его принимать на работу. Но Белый, мол, Фридголу соврал, сказал, что ему шестнадцать, и вот Фридгол держит его на примете; как только освободится стенд - пристроит.
Белому ребята не очень верят. На его слова никто тогда не обратил внимания.
Но сейчас он опять завел свою шарманку. Писклявый голос его перекрывал все другие. Белый говорил о том, что раз трест отказывается продавать "Голос рабочего", значит, и им нечего соваться. Им лучше держаться за "Трибуну". По крайней мере, она экстренные выпуски постоянно дает. И мистер Фридгол их всех знает, никогда к ним не придирается, не задерживает зря в типографии. Бывает, другие мальчишки еще во дворе ждут, а у них уже газеты под мышкой, они уже на улице...
К словам Белого стали прислушиваться. Майк насторожился: как бы этот подлец не напортил, как бы не сбил ребят с толку. Тут медлить нельзя.
Бронза поднялся еще на ступеньку.
- Тише, ребята! - крикнул он. - Слыхали, что Белый говорит? Говорит, что сам Фридголу пятки лижет, и нам советует это делать.
- Что ты врешь, я про пятки слова не сказал! - рассердился Фрэнк.
- Не сказал, а думал, - не отставал Майк. - Ты говорил, что Фридгол нам поблажки делает, а он не делает. Мы от него вот такой крошки пользы не видим. - Бронза показал на кончик ногтя. - Это он тебе потакает, потому что ты на брюхе перед ним ползаешь. А с нами он как со всеми. И нам на него наплевать. Мы у него не работаем, мы сами по себе...
Голос Белого стал пронзительным, как паровозный гудок:
- Да-а, наплевать... Вовсе не наплевать... Это на "Голос" можно наплевать: он один раз даст экстренный, по квортеру за сотню получишь, и всё. А на "Трибуне" я вон за прошлую неделю два с половиной доллара заработал. За одну неделю два экстренных выпуска было. Скажешь, нет? И ты хоть меньше моего, но тоже заработал. И все ребята заработали. И еще будем зарабатывать. Так что плеваться нечего, смотри, как бы не проплеваться...
Белый знал, куда метить. Что-что, а речь о заработке ребята мимо ушей не пропустят. Заработок - такое дело, что тут, хочешь не хочешь, задумаешься.
И Бронза не стал спорить с Фрэнком. Наоборот, он даже поддержал его.
- Ну да, я про это самое и говорю, - сказал Бронза. - Если бы, например, "Трибуна" с экстренным вышла и "Голос" с экстренным вышел, тогда - да, тогда надо было бы подумать, тогда на Фридгола не очень-то наплюешь. А так нам что? Завтра нам все равно нечего делать. Почему же с "Голосом" не побегать? Нам убытка нет, даже заработаем немного, а для Дика хорошо. Дик знаете как рад будет? И я вот еще что, ребята, вам скажу: это видите?
Майк потряс в воздухе круглой пиратской бутылкой. Бутылка сияла, как синее солнце. Ее гладкая блестящая поверхность, казалось, вобрала в себя весь мир, и весь мир послушно принял ее форму: пузатые бока отражали парусом вздувшуюся кирпичную стенку, пузырем выпучившийся пустырь и ребят - всех до одного пузатых, всех на ножках-коротышках, всех с немыслимо раздавшимися физиономиями.
Зрелище было волшебное.
- Видите? - повторил Майк. - Вот она какая! Она у пиратов была, из нее сам капитан Кид ром пил. А теперь она кому-нибудь из нас достанется. Кому - не знаю, но достанется. Потому дело такое: кто больше всех экстренный "Голоса" продаст, тот возьмет пиратскую бутылку себе. Она как бы в премию пойдет.
- Но ведь бутылка не твоя, Бронза, бутылка Дика Гордона, - заметил честный Чез Николс.
- Ну и что? Это ничего, что Дика. Дик советовался со мной. Он хотел ее на ножичек обменять. А сейчас, выходит, на собственный глаз выменяет. Это обмен стоящий. Дик спорить не станет. Что он, дурак, что ли? Ему лишь бы глаз сохранить...
ТОЛЬКО ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ
Бутылка решила дело. О "Трибуне" и мистере Фридголе разговоров больше не было. Стали договариваться, когда завтра собраться, чтобы вместе пойти за "Голосом рабочего", стали прикидывать, сколько газет выйдет продать каждому. Тут Майку пришлось нелегко. Двести пятьдесят газет на брата, да еще по десять центов за номер, да при четверти цента пользы с него - это хоть кого заставит задуматься. Бронза и сам понимал, как трудно придется ребятам завтра, но доказывал, будто продать две с половиной сотни газет - пустяк, о котором говорить не стоит. Больше всего он напирал на то, что завтра пятница и многие, кому работы не хватает, кто заканчивает в этот день свою неделю, возвращаются с получкой. А когда у людей на руках деньги, им лезть в карман за центами одно удовольствие.
Ребята против этого не спорили - они сами знали, что за три будних вечера не продашь столько газет, сколько за один вечер в пятницу или субботу.
Потом стали подсчитывать, сколько ребят придут завтра. Тыча каждого пальцем в грудь, Майк обошел мальчиков. Вышло двадцать восемь человек, с собой - двадцать девять. До сорока не хватало много. Майк приуныл. Но тут, спасибо, подал голос Чез Николс: у них в квартире, оказывается, есть мальчик, который не откажется пойти завтра со всеми.
- Да и из наших ребят не все здесь, - спохватился Пит. - Тут даже из нашей футбольной команды трех человек не хватает. Нет Харди, нет Била, нет Джо. А они от компании не отстанут. Они непременно с нами пойдут. И еще ребята найдутся. Каждый кого-то сможет привести.
Шестипалого поддержали. Стали называть всё новые и новые имена. В общем, выяснилось, что около сорока человек собрать можно. Фрэнк Темный взялся составить список, чтобы точно знать, кто придет. Майк не возражал: там, где дело касалось чернил и бумаги, он чувствовал себя не очень уверенно.
Зато уж Фрэнк блеснул, уж он-то поразил всех. В кармане у него оказалась записная книжечка с оторванным корешком и настоящая паркеровская автоматическая ручка. Ручка была отличная, из дорогих, такая, какой дельцы чеки в банк выписывают. Не хватало в ней только колпачка, навинчивающегося сверху, и части корпуса, прикрывающей клапан.
Однако колпачок и отсутствующая часть корпуса, должно быть, для ручки большого значения не имеют. Во всяком случае, действовала она великолепно. Ребята надивиться не могли, до чего ловко Темный орудовал ею. Широкое золоченое перо выписывало буквы одну за другой, одну за другой...
Правда, без помощи языка дело не обходилось. Язык Темному здорово помогал. Он следовал за паркеровской ручкой, как собака за хозяином: ручка двигалась по бумаге направо - и кончик языка направо; ручка начинала новую строку - и кончик языка, перескочив в левый угол рта, немедленно начинал оттуда свое движение. Пока Фрэнк писал, под пожарной лестницей было необыкновенно тихо.
Наконец Темный поставил последнюю точку, спрятал ручку, убрал язык. В списке оказалось тридцать восемь человек. Тридцать девятым мог быть Фрэнк Белый, но он, никому слова не сказав, ушел, и ребята решили: раз так, ладно! Не хочет - не надо, кланяться никто не станет. Зато уж сейчас всем будет ясно, что Белый - парень не компанейский, что с ним водиться нечего. А сорокового просто не было. Сколько ни вспоминали, никак не могли вспомнить, кого бы еще для круглого счета включить в список.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25