Наконец экипаж перелетел в точку официального старта, на побережье в 300 километрах от Токио. Здесь самолет был заправлен 915 галлонами (около 3,5 тысяч литров) горючего и 170 литрами масла. Все, что только можно было снять с самолета, сняли. Летчики не только не взяли парашютов, но и убрали подушки с сидений машины.
В 2 часа ночи 4 октября 1931 года, в день 27-летия Херндона, самолет взлетел. Машина с большим трудом набрала скорость, достаточную для отрыва от земли. Предстояло около 7200 километров пути. Идя вдоль гряды Курильских островов, примерно в 300 милях от точки взлета, летчики сбросили колеса. Скорость полета тут же возросла, но Пангборн увидел, что под фюзеляжем остались торчать две стойки, которые не только увеличивали лобовое сопротивление, но и могли привести к катастрофе при посадке. Тогда он вылез на крыло и, держась одной рукой за подкосы крыла, другой рукой попытался сбросить эти стойки. Сделать это удалось только через 20 минут борьбы, но все же смелость и упорство летчика победили.
Полет протекал сложно: мешали обледенение, мощная облачность. Подошла ночь. Пройдя вдоль Курильской гряды, Алеутских островов и пролетев залив Аляска, самолет вышел к Сиэтлу. Приз был выигран. Но в баках еще не кончилось горючее, мотор работал нормально, и «Белланка» взяла курс на восток. Летчики решили лететь в Спокан, где была хорошая взлетно-посадочная полоса. Однако из-за отвратительной погоды пришлось садиться в небольшом городке Уэнатчи (кстати, Пангборн в нем родился). Самолет коснулся земли фюзеляжем, прополз по инерции более 100 метров и встал на нос, поломав винт. Усталые, раненные (к счастью, легко) при посадке летчики вылезли из машины. За 41 час 13 минут «Белланка» пролетела 7334 километра, и японцы были вынуждены выписать летчикам чек на 25 тысяч долларов.
О «кругосветке» начинают мечтать все больше летчиков. В 1933 году предпринимает попытку облететь Землю еще один американский летчик – Джеймс Маттерн. В его распоряжении был «Локхид Вега», как и у В. Поста, но с 525-сильным мотором «Уосп». Летчик покинул Нью-Йорк 3 июля, собираясь сделать первую промежуточную посадку в Париже. Однако сильный туман и обледенение нарушили его планы: вместо Парижа пришлось приземлиться на островке в 150 километрах к юго-западу от Осло. На перелет через Атлантический океан ушло 23 часа 55 минут летного времени. 6 июля Маттерн в Москве. Затем Омск, Прокопьевск, станция Белая, Рухлово, Хабаровск. 14 июля он поднимается в воздух, чтобы пересечь Тихий океан. Перегрев мотора заставляет Маттерна сесть в тундре, в 100 километрах от поселка Анадырь. На посадке летчик сломал машину и получил легкое ранение. Запаса пищи Маттерну хватило только на три дня. Через девять дней после посадки летчик перебрался к реке Анадырь, находящейся всего в четырех километрах от места вынужденной посадки, а 29 июля, через 15 дней после аварии, Маттерна заметили проплывающие по реке чукчи и доставили его в свой поселок, в 20 километрах от Анадыря. Здесь его и нашли посланные на поиски пограничники. 31 июля С. А. Леваневский доставил Маттерна на своем самолете в город Ном на Аляске.
Вилли Пост безусловно знал обо всех этих попытках. Он решает улучшить свой же рекорд и 15 июля вновь берет курс на восток. На этот раз Пост летит один. Сделав две промежуточные посадки (в Берлине и Кенигсберге), 17 июля он прибывает в Москву. Прошло 49 часов. При путешествии с Гетти на этот участок перелета ушло 55 часов 35 минут.
Иркутск, Рухлово, Хабаровск. Почти в каждой точке посадки летчик тратит на отдых 2-3 часа. 21 июля машина Поста села в городке Флет на Аляске – вместо Фербенкса, куда он планировал долететь. Сильное переутомление дало себя знать: летчик даже не смог нормально посадить самолет, сломаны винт и шасси машины. Пока Пост отдыхал, починили его самолет, и 22 июля в полночь он приземляется в Нью-Йорке. Второй перелет вокруг Земли занял 7 суток 18 часов 50 минут. Почти на сутки летчик побил свой предыдущий рекорд.
После этих труднейших, но удачных кругосветных перелетов «одноглазый Вилли» увлекся скоростными полетами. Его главная идея заключалась в следующем: набрать после взлета большую высоту и лететь по заданному маршруту с большой скоростью. При этом возникают новые проблемы: надо, чтобы не только мотору «дышалось» легко в разреженном воздухе (для этого достаточно установить на него нагнетатель воздуха), но и чтобы летчик не страдал от холода и недостатка кислорода. Стремясь обеспечить если и не комфортные, то в крайнем случае нормальные с точки зрения физиологии условия, Вилли Пост сконструировал кислородный прибор, усовершенствовал его и в итоге изготовил специальный высотный костюм-скафандр для летчика-высотника. Первые эксперименты с этим костюмом дали весьма обнадеживающие результаты.
В марте 1935 года летчик решает, используя свой высотный костюм, перелететь из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк в субстратосфере, но когда до Нью-Йорка оставалось еще 560 километров, пришлось приземлиться в Кливленде: кислород был полностью израсходован. Скорость самолета, которая в обычных условиях достигала около 290 километров в час, на большой высоте выросла до 650 километров в час. 3290 километров от Лос-Анджелеса до Кливленда Пост пролетел за 7 часов 9 минут. Иными словами, средняя скорость полета составила 470 километров в час. Пост же поставил перед собой задачу долететь за 7 часов до Нью-Йорка.
Летчик решил использовать свой высотный костюм и для еще одного дальнего перелета – из Америки в Москву через Аляску и Сибирь. Этот маршрут Пост проложил через Чукотку, Нагаево, Якутск, Иркутск и далее – над Сибирской железной дорогой. Его сопровождал журналист Роджерс. К несчастью, этот перелет стал последним в жизни замечательного летчика. Что же случилось?
До Фербенкса самолет долетел без всяких приключений. Отсюда он улетел 15 августа 1935 года, но из-за отказа мотора сел в 22 километрах от мыса Барроу, вблизи поселка эскимосов. Устранив неисправность в моторе, Пост и Роджерс взлетели, но они не успели даже набрать высоту – снова отказал мотор. Машина врезалась в русло реки и разбилась на мелкие куски. Экипаж погиб.
ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ «МАКСИМА ГОРЬКОГО»
Революция. Гражданская война. Интервенция. Потрясшие Россию политические и военные катаклизмы резко разделили население страны в зависимости от общественного темперамента на две категории. В то время как одни, охваченные пафосом грядущего духовного и физического раскрепощения, обретения свободы, ради «сияющих вершин» бросались в пекло сабельных атак, лихих кавалерийских рейдов, покинув опостылевшие окопы мировой войны, бежали навстречу друг другу с трехлинейками наперевес и скакали с шашками наголо, шли в красные или белые, а то и просто в банды, другие бросали оружие, брели «до хаты», отплывали и отъезжали в эмиграцию, наконец, просто затаились в пассивном ожидании конца.
Судьбу России решили пришедшие к власти большевики. Завороженные лозунгами и мечтами о сверхсправедливом общественном строе россияне переключили свой энтузиазм на строительство светлого будущего. Родившаяся в боях кадровая Красная армия, и особенно ее авиация, хлебнув ветра вольности, долго еще почитала доблестями ухарство, браваду, неоправданный риск.
Один из лучших советских летчиков Михаил Михайлович Громов вспоминал: Тогда к пилотажу на высоте выше 100 метров относились снисходительно, чуть ли не с презрением. Лихость тогда воспевалась как храбрость. О летчиках отзывались только так: «Лихой пилот!» или «Трус»... Когда хоронили погибшего, над процессией летали сопровождающие его в последний путь самолеты, летали так низко, что струей воздуха от винта сдувало цветы, лежавшие на гробе... Тот, кто шел в авиацию, готов был к любым неожиданностям... В словах: «Я готов, я полечу!» – заключалось могучее самовнушение.Такие были времена на дворе.
Именно в те дни родилась ставшая на долгие годы расхожей фраза: там, где кончается порядок, начинается авиация. Потребовалось немало лет и много могил с застывшими винтами и сломанными крыльями на обелисках, чтобы доказать всю абсурдность и нелепость такого положения. Плата оказалась слишком дорогой.
Не рискуя впасть в преувеличение, заметим, что одним из самых драматических следствий воздушного ухарства была гибель самого большого в мире (разумеется, по тем временам) самолета «Максим Горький». Судьба этого воздушного гиганта – с рождения идеи о его создании и до трагического эпилога – складывалась неординарно.
Я написал: «Максим Горький» и почувствовал, как мысль уводит меня в сторону от воспоминаний о судьбе самолета. Почему новый, уникальный самолет был назван именем великого русского писателя? Ответ на этот вопрос не так очевиден, как может показаться.
В самом деле, как могло случиться, что вопреки установившейся традиции все лучшее называть именем «великого и мудрого, родного и любимого вождя и учителя» (вспомните: имя «Иосиф Сталин» носили лучший советский ледокол, самый мощный советский танк, самый современный советский паровоз, не говоря уже о городах и весях, заводах, колхозах и шахтах, сталинской конституции, сталинских премиях, сталинских стипендиях, сталинских планах преобразования природы и т. д., и т. п.), лучшему не только в СССР, но и во всем мире самолету не присвоили имя «вождя»? Тут же следует сказать, что весь состав Политбюро (при одном голосе против) высказался за присвоение самолету имени Сталина. Против был сам Сталин. И объяснялось это, конечно, не скромностью. Иосиф Виссарионович отлично понимал, что самолет, и особенно новейший, уникальный, – объект повышенной опасности, и не хотел услышать или прочесть: «„Иосиф Сталин” потерпел аварию (разбился, погиб)». Недаром его звали мудрым!
Но чье же имя украсит борт самолета, если не Сталина? Кого можно пусть не уравнять, но хотя бы сравнить со светлейшим? Кто рискнет предложить вариант?
Решение принял сам вождь.
А дело складывалось так. Приближалось шестидесятилетие Сталина. Подготовку к этому светлому празднику всего советского народа новоявленный император решил не пускать на самотек. Он хорошо понимал, что самый весомый вклад в прославление юбиляра может внести искусство, прежде всего – литература. Будучи крупнейшим в стране специалистом по кадрам и великолепно зная свою преданную паству, Сталин хорошо понимал, что многочисленные портреты будут сняты через день-два после похорон, скульптуры покинут пьедесталы через год-два, а то и раньше, кинофильмы и живописные полотна осядут в хранилищах или запасниках музеев, елейные песнопения и марши затихнут сами по себе. А вот талантливое произведение всемирно известного поэта или писателя бессмертно, сколько ни уничтожай тиражи, часть книг осядет в семейных библиотеках и сохранит потомкам образ великого человека на все времена. И Сталин начал действовать.
Обстановка на поэтическом фронте тревоги не вызывала. Напечатаны массовым тиражом прочувствованные строки Маяковского:
Я хочу, чтобы к штыку приравняли перо,
С чугуном чтоб и с выплавкой стали.
О работе стихов, от Политбюро
Чтобы делал доклады Сталин.
Страна учила стихи наизусть, а поэт – застрелился. Стало быть, мнение свое он уже не изменит, и Сталин с большой убежденностью провозгласил, что Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи.
Высокий накал всенародного обожания надежно и постоянно поддерживал государственный поэт Ефим Придворов (Демьян Бедный), рапортуя ежедневно, еженедельнопро образ Сталина гигантский на фоне сказочных побед.
Не будем цитировать Джамбула Джабаева, Сулеймана Стальского и прочая, и прочая – десятки, если не сотни, пиитов ежедневно, как могли, прославляли Сталина на страницах газет, журналов своими песнями, одами, поэмами, былинами...
Публицистика тоже обнадеживала. В январе 1935 года завершил работу над панегириком в честь «кавказского Ленина» Анри Барбюс. Чего стоит одно название: «Сталин. Человек, через которого раскрывается новый мир»!
Что представляет из себя это произведение?
359 страниц беспардонной лести в адрес «человека, сдвигающего с места вселенную», человека, без совета и указаний которого, оказывается, Ленин не мог, не хотел и не сделал ни одного шага, особенно после революции!
359 страниц, обливающих грязью всех, чьи взгляды или высказывания (с точки зрения автора) отличны от взглядов и высказываний «Ленина сегодня»!
359 страниц лживой демагогии, преследующей, в частности, цель теоретически обосновать необходимость и целесообразность репрессий в стране!
359 страниц, при чтении которых постоянно ощущаешь чувство гадливости и стыда.
Этот опус, возносящий до уровня земного божества человека, который обогатил практически революцию как ни один другой революционер и сделал при этом так мало ошибок (Он осторожен, как лев!),очевидно, есть смысл переиздать в наши дни в качестве учебного пособия для студентов-гуманитариев, в качестве уникального образца политической трескотни, лжи и софистики.
Книжка была срочно переведена на русский язык (переводчик вскоре расстрелян) и издана огромным тиражом для единственного в мире народа, народа, изумительно нового, народа, не похожего на другие народы...
С драматургией получился неожиданный конфуз. Пьеса, восхваляющая вождя, была заказана автору «Дней Турбиных», столь любимых Сталиным, Михаилу Булгакову. Однако последний нашел соломоново решение: он обратился к молодым годам Сталина. Написанная им пьеса не понравилась главному персонажу. Сталин вообще не терпел, когда кто-либо вспоминал о его молодых годах. Очевидно, слишком свежи были в памяти те времена, когда после провала революции 1905 года недоучившийся семинарист быстро превратился в видного организатора грабительских налетов на кавказские банки, оказав этим заметную финансовую помощь партии, за что и заслужил похвалу от самого Ленина, назвавшего его «чудесным грузином». И хотя Булгаков изобразил в своей пьесе идеального грузинского юношу-революционера, Сталин не смог скрыть своего раздражения при ознакомлении с пьесой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41