Клео, напуганная этим шумом, выскочила из кухни и скрылась в своем убежище за вешалкой. Энни распахнула деревянную дверцу.
– Нашла. – Она протянула фонарик Джиму.
Оба бегом вернулись в холл, на мгновение остановились, взглянули в глаза друг другу, безмолвно обменявшись мыслями, потом Джим включил фонарик и направил луч на уходящие вниз ступени.
– Оливия! – позвал он.
– Осторожнее, Джим, – предупредила Энни, спускаясь за ним следом.
– Оливия!
Он помог спуститься Энни, потом стал медленно водить лучом фонарика справа налево и обратно. Подвал был большим, вдоль всех стен стояли пустые стеллажи, на которых, возможно, когда-то хранили вино. Еще они увидели пирамиду из четырех – нет, пяти – корзин и большой стальной сейф почти в самом центре. Больше там ничего не было.
– Здесь ничего нет. – Голос Энни прозвучал как отражение чувств Джима – облегчение пополам с разочарованием.
Джим обошел подвал по периметру, посветил на потолок и в углы.
– Ничего, – без выражения произнес он.
– А я подумала… – Энни не договорила.
– Знаю. Я тоже.
Джим повернулся лицом к выходу:
– Нам лучше подняться наверх, позвонить Бернару и в гостиницы.
– Может быть, Ливви дала о себе знать в полицию?
– Будем надеяться.
Энни начала подниматься, но остановилась.
– Что такое? – спросил Джим.
– По-моему, я слышу Клео.
– Глупая кошка, – угрюмо произнес Джим. – Мне показалось, что она действительно что-то знает.
Сзади донесся какой-то звук. Джим, стоявший на третьей ступеньке от пола, обернулся, провел лучом фонарика по полу.
– Вот она, – сказала Энни, показывая куда-то рукой. – Наверное, она спустилась следом за нами.
Клео была рядом с сейфом. Она припала к полу и обнюхивала низ дверцы, хлеща хвостом по бокам.
– О господи, – еле выговорила Энни. – Неужели… – Ужас сковал ей губы, она не могла произнести ни слова.
Джим ничего не отвечал, медленно спустился и подошел к сейфу. Он отстраненно отметил, что сердце у него, кажется, остановилось. Мысли бежали сами по себе, независимо от него, словно они принадлежали кому-то другому.
Оба смотрели на сейф. У него не было цифрового замка – просто обычный замок с ключом. Глядя на него, оба понимали, что даже самый сильный человек на свете не сможет открыть дверь без ключа.
– Попробуй дверь, Джим, – охрипшим от страха голосом проговорила Энни.
Он стоял неподвижно, не в силах пошевелиться.
– Джим, попробуй.
Он покачал головой. Если Оливия там, внутри…
– Попробуй!
Джим, скованный внутренним холодом, протянул руку, взялся за ручку сейфа. Она повернулась со щелчком. Клео отпрыгнула. «Святая Мария, исполненная милосердия», – вдруг пронеслись у него в уме слова католической молитвы.
– Открой ее, Джим, – неожиданно твердо проговорила Энни.
Он открыл дверь.
Оливия лежала, свернувшись на полу, подложив под голову правую руку и прикрыв лицо левой, закованной в гипс. На ней была только тонкая ночная рубашка без рукавов, ноги были босыми, и она не шевелилась.
И не дышала.
Никто из них не проронил ни слова.
Джим передал Энни фонарик и наклонился. Он нежно и бережно обхватил руками Оливию. Ее тело было холодным и безжизненным. Когда Джим поднял ее на руки, он понял, что имеют в виду люди, когда говорят, что у них разрывается сердце.
Энни направила свет на лицо Оливии, коснулась ее шеи.
– Положи ее, – тихо сказала она.
Джим сильнее прижал Оливию к себе, опустил голову так, что коснулся лицом ее волос. Где-то в глубине нарастала невыносимая мука, требовавшая выхода, но одновременно с ней в нем просыпались ярость и ненависть.
– Положи ее на пол, Джимми, – более резко сказала Энни. – Скорее.
Вздрогнув, он взглянул на нее.
– Джимми, ради бога, делай, что я сказала.
Он положил Оливию на пол, Энни тут же решительно оттолкнула его. За прошедшие ночь и день Джим открыл в Энни так много нового, вот и сейчас она снова была такой сильной, такой хладнокровной. Он увидел, что она берет Оливию за запястье.
– Она жива, – сказала Энни. – Нам нужна помощь, Джимми. Вызови «Скорую». – Она посмотрела на него, увидела, что он в шоке, и громко, твердо приказала: – Шевелись, Джимми. Вызови «Скорую» и скажи им, что у нее удушье, переохлаждение и вообще ей плохо.
Он стал подниматься по ступеням.
– И принеси одеяло! – крикнула Энни ему вслед. Энни мимоходом отметила, что кошка жмется к стене, боясь приблизиться. Впрочем, она тут же перестала думать о Клео, о Джимми, обо всем, кроме Оливии. Она знала, что делать, нужно было только как следует вспомнить. Она ведь изучала меры первой помощи, когда Софи и Уильям были маленькими. Она знала, как делать искусственное дыхание, оставалось только сосредоточиться, успокоиться…
Она почувствовала движение, увидела, что Оливия дышит, что искусственное дыхание не нужно, и невольно громко всхлипнула от облегчения. Теперь она могла просто гладить Оливию по голове, согревать ее в объятиях и ждать, когда приедут врачи.
В больнице «Сен-Жан» врачи сказали Джиму, который еще не пришел в себя и потому сыпал немыслимыми вопросами, что Оливия перенесла сильное переохлаждение, и это главное. И конечно, истощение и шок, но у молодой леди, кажется, очень хорошая природная сопротивляемость. Нет, сейчас Джим не может ее увидеть, возможно, немного позднее, если он пообещает не переутомлять мисс Сегал.
Когда они наконец разрешили ему войти в палату, Оливия лежала на спине с закрытыми глазами. Под сломанную руку в свежей, чистой повязке была подложена подушка.
Джим очень осторожно, стараясь не разбудить ее, опустился на стул рядом с кроватью.
– Зачем ты сел так далеко? – произнесла Оливия, не открывая глаз. – Сядь со мной рядом, только осторожнее с рукой.
– Я думал, что ты спишь. – Он сел на край кровати со стороны здоровой руки.
Оливия открыла глаза:
– Где Энни?
– Она опять разговаривает с полицейскими.
– Они поймали того человека?
– Еще нет. Но надеюсь, они это сделают.
– Врачи говорят, что у моей палаты поставили охрану.
Джим кивнул:
– Да. Это необходимо, пока все не кончится. Оливия взглянула ему в лицо:
– А как ты?
– Теперь, когда я знаю, что ты в безопасности, лучше.
– А как насчет всего остального?
– Ты имеешь в виду Майкла?
– Для тебя это должно быть ужасным потрясением.
– Еще бы, – проговорил Джим. Его глаза потемнели. – Мне кажется, я теперь никогда не избавлюсь от чувства вины.
Оливия насторожилась:
– Но ты ни в чем не виноват.
– Это же моя семья. А Майкл убил твоих родителей и родителей Энни.
Услышав это, Оливия попробовала сесть, но поняла, что пока ей это не под силу.
– Джимми, прекрати это. Вспомни, что и твой отец погиб вместе с нашими родителями.
– Да.
– Тогда перестань, слышишь? Никакого чувства вины. Никакого коллективного семейного стыда.
Джим вяло улыбнулся:
– Это легче сказать, чем сделать.
Рука Оливии потянулась к его руке.
– Я люблю тебя, Джимми, – сказала она.
– Я тоже тебя люблю. – Помолчав, он добавил: – Знаешь, Бернар здесь.
– Правда? Бедный Бернар.
– Он в ужасном состоянии. Из-за того, что не додумался попробовать открыть дверь в подвал.
– У него нет причин себя упрекать, – проговорила Оливия. – Надеюсь, ты ему об этом сказал?
– Я думаю, ему необходимо услышать это от тебя.
Оливия кивнула:
– Попозже.
Дверь открылась, и появилась Энни. Она шла на цыпочках.
– Вообще-то здесь можно даже дышать. – Оливия тепло улыбнулась.
Энни обняла ее, стараясь не касаться больной руки, потом отступила на шаг, вглядываясь в лицо Оливии.
– Ты выглядишь вполне прилично. Даже странно.
– Зато у тебя такой вид, будто на тебе мешки возили, – сказала Оливия, сжимая руку Энни. – А если уж на то пошло, – добавила она, посмотрев на Джима, – у Джимми тоже.
Энни села на стул.
– Нам не велели здесь особенно-то задерживаться.
– Что говорит полиция? – спросила Оливия.
– Почти ничего. Я рассказала им всю историю. Между прочим, на это потребовалось довольно много времени.
– И что они предпринимают? – Лицо Джима снова помрачнело. – Они связались с полицией Род-Айленда?
– Нет еще, – ответила Энни. – Они говорят, что слишком рано.
– Слишком рано для чего? – удивилась Оливия. Энни замялась:
– Отложим это на завтра. Нам всем надо отдохнуть.
– Энни, что происходит? – с беспокойством спросила Оливия.
– Давай уж говори все сразу, – сказал Джим. – Ты же знаешь, она все равно не отстанет. Еще хуже получится.
Энни еще с минуту помолчала, собираясь с духом.
– Они говорят, у них недостаточно доказательств, чтобы принимать какие-то меры против Майкла.
– Недостаточно доказательств?! – В душе Джима с новой силой вспыхнул гнев. – Какие еще доказательства им нужны?
– Все документы, которые у нас есть, доказывают, что Хуан Луис – военный преступник, но, пока полиция не поймает человека в кожаном пиджаке, никто не может обвинить Майкла в том, что он сделал.
– Но ведь можно считать, что Майкл признался, – горячо возразил Джим.
– «Считать» в данном случае недостаточно. – Энни на мгновение умолкла. – Особенно если остальные члены твоей семьи откажутся нас поддерживать, – добавила она.
– Тогда, в библиотеке, ни у кого не возникло даже тени сомнения, – угрюмо проговорил Джим. – Даже у Луизы.
– Я помню, – мягко сказала Энни. – Но в действительности Майкл ни в чем не признался. Для суда это все несущественно.
На время они погрузились в молчание.
– Им всем есть что терять, Джимми, – сказала Оливия, видя, как он мучается.
– Послушайте, – вставила Энни, – давайте не будем заранее впадать в отчаяние. Ведь никто не сказал, что не верит нам. Просто они не могут просить полицию Род-Айленда арестовать Майкла, не имея веских оснований. – Помолчав, она продолжала: – Когда девятнадцать лет назад разбился тот вертолет, официальное расследование пришло к заключению, что причина аварии – несчастный случай.
22
Прошла неделя. Оливию выпустили из больницы, она вернулась на улицу Эрнста Алларда, и Джим остался у нее. Энни наконец согласилась вернуться в Англию, где ее ждал потрясенный до глубины души Эдвард.
Брюссельской полиции не удалось задержать человека в черном кожаном пиджаке, его не нашли ни в Европе, ни в Соединенных Штатах. Никто не думал, что его когда-либо удастся поймать, если только он не повторит своей попытки. Это было маловероятно, потому что теперь слишком многим людям были известны факты. Убивать Оливию не было никакого смысла.
Джим много раз пытался связаться с Питером, Луизой или хотя бы Дейзи, но, куда бы он ни звонил, их неизменно не оказывалось дома. Правда, Кэри он нашел с первой попытки, и она тоже считала, что все их разговоры в библиотеке ни черта не будут стоить, если Ариасы начнут врать все как один.
– Они сплотили ряды, – как-то раз доложила она Энни по телефону. – Я так и знала.
– Не понимаю, как они могут, – сказала потрясенная Энни Оливии.
– Очень просто, – сухо ответила Оливия. – Майкл наверняка начал им заливать, что он сделал это ради всей семьи. Ради их будущего, ради их детей. Ради имени Ариасов. Нетрудно догадаться, как много значит для каждого из них быть богатым, как тяжело им будет потерять положение в обществе, словом, как ужасно будет для всех, если он попадет в тюрьму.
– Но как же Питер? – с горечью проговорил Джим. – Ведь Майкл убил его отца. Нашего отца.
– Наверное, Питер сейчас больше думает о своих детях, – негромко произнесла Энни.
– Питер всю жизнь был тряпкой, – презрительно бросила Оливия. – Так что ничего удивительного.
– Я этого не выдержу, – сказал Джим. – Это невыносимо.
Невыносимо было не только это. Оставшись наедине друг с другом, взбудораженные еще совсем живыми трагическими переживаниями, Оливия и Джим вдруг стали ощущать острое, не поддающееся контролю разума возбуждение в присутствии друг друга. Между ними постоянно существовало мощное поле сексуальной энергии, иногда немного ослабевавшее при определенных усилиях воли, но никогда не исчезавшее полностью. Они испытывали друг к другу несравненно более сильное чувство, чем каждый из них был способен испытывать к любому другому человеку. Любовь – простая и чистая – всегда горела ровным неугасимым пламенем. Но воспоминание о той ночи в Бостоне неизменно присутствовало в потайном уголке сознания. Каким-то образом ад, через который им пришлось пройти в две последние недели, превратил это пламя в бушующий пожар.
После шести лет идеальной платонической привязанности и Оливия, и Джим вдруг поняли, что не могут находиться в одной комнате друг с другом не изнывая от вожделения.
Взрыв произошел однажды утром за завтраком.
– Я думаю, мне лучше вернуться в постель, – сказала Оливия Джиму. Тот как раз наливал воду в электрический чайник.
– Почему? – Джим взглянул на нее с тревогой. Она пожала плечами:
– Просто так. Хочется.
– Опять разболелась рука?
– Да нет. – Она улыбнулась. – Все в порядке, Джим, мне просто хочется немного себя побаловать.
Он кивнул:
– Неплохая идея. Ты ложись, а я принесу тебе завтрак.
– Я справлюсь сама. – Она подошла к буфету, в котором стояли два больших деревянных подноса.
– Нет, не справишься.
– Запросто справлюсь.
– Как ты собираешься нести поднос?
– Очень просто. – Она взяла один из подносов и поставила его на стол. – Сначала отнесу поднос, потом кофе, а потом тосты.
– Я все это тебе принесу сам, – с некоторым удивлением проговорил Джим. – Иди ложись, Оливия. Что это на тебя нашло?
Оливия посмотрела на него. На нем были серые шорты и серая футболка от Келвина Кляйна, загар на руках и лице был немного темнее, чем на ногах – таких стройных и сильных ногах, а темные волосы слегка растрепались. Оливия подумала, что ее еще никогда так не тянуло ни к одному мужчине, как тянуло сейчас к Джимми, – и даже желание, которое она ощущала весь вчерашний день и всю ночь, было ничто по сравнению с тем, что она ощущала сейчас.
– Черт возьми! – вдруг воскликнула она.
– Что случилось? – с тревогой спросил Джим.
– Что с нами творится?
Джим позволил себе посмотреть на нее. На ней была длинная мужская рубашка, один из рукавов которой болтался, ее волосы были еще влажными после душа, а высокие скулы и стройная шея стали еще красивее, чем прежде, потому что она сильно похудела за последнее время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43