Минуты три он пытался сосчитать окна от крыши. То получалось четыре, то пять. Наконец, сосчитал и понял, что пролетел один лишний этаж. Пришлось вспомнить школьные уроки физкультуры. В классе никто быстрее его не мог одолеть канат. Но тогда внизу лежал мат, стоял на страховке жилистый учитель с руками бывшего гимнаста, а мышцы просто пели. До того им было легко и весело.
Сейчас от той легкости не осталось и следа. Помогая себе ногами в пудовых кроссовках, Топор одолел три метра веревки, нащупал правой рукой оконный проем и подтянулся в его направлении.
- Точно - нету стекол!" - мысленно удивился он. Босс не соврал. И это открытие как-то сразу расслабило его. Топор почувствовал, что дело не такое уж сложное, что все идет так или почти так, как сказал Босс, а Босс вообще никогда не ошибался. Таким уж он, видно, родился. Наверное, родился бы таким Топор, не стал бы лазить по чужим квартирам.
С подоконника он сполз очень медленно. Никогда в жизни он не делал ничего столь медленно. Даже дышал и думал вроде бы
медленнее, чем обычно.
Предательский хруст стекла омертвил его тощую фигуру. Целую минуту Топор не дышал. И ничего за это время не услышал, кроме тикающих часов на стене кухни. Они были, видимо, электронными, потому что шли как-то странно, рывками. А может, время вообще шло в этой квартире странно, рывками. И дыхание возвращалось необычно. Он вбирал воздух легкими глотками, хотя обычно после такой задержки дышал не хуже загнанного бегуна.
Квартира упрямо молчала. Глаза, привыкнув к полумраку, обнаружили кусочки линолеума, не укрытые осколками стекол, и Топор медленно, рывками двинулся по ним. Время, живущее внутри квартиры, не разрешало двигаться иначе.
Перед глазами стоял план квартиры, нарисованный на бумаге рукою Босса, и он передвигался скорее по этому плану, чем по квартире. Уже без хруста миновал кухню, коридорчик со встроенным платяным шкафом по правую руку, заглянул в зал.
На диване белело под простыней крупное мужское тело. Призрак гномика испарился, но ощущение ненависти осталось. Почему-то казалось, что спящий бородач именно сейчас придумывает способ убийства Жанетки. Прямо во сне. У Топора уже бывало, что он во сне придумывал такое, на что никогда не решился бы при дневном свете.
Пальцы до боли в суставах стиснули нож.
"Голова. Плечо. Ноги, - про себя определил части тела Топор. - Голова. Плечо. Ноги".
Прыгнул к простыне и с замаха вонзил нож чуть ниже уровня плеча. Нож вошел слишком мягко. Слишком неестественно.
Что-то хрустнуло за спиной. Боль заставила топора вскинуться, но он тут же забыл, что хотел обернуться за хруст. Он забыл обо всем сразу и снопом упал на простыни с воткнутым в них ножом.
В спине Топора торчала рукоять почти такого же ножа. Только ручка была красивее - из цветных пластмассовых полосок.
Лунная полоса косо легла на его спине, и красная полоска вспыхнула, словно огонь поминальной свечи.
Глава шестьдесят третья
СИНЕЕ И БЕЛОЕ - ЦВЕТА СМЕРТИ
Звонок был слишком нетерпеливым.
- Опять телефон? - спросонья спросила Жанетка.
- Что?! А?!
Жора Прокудин сел на изжеванной, уменьшившийся до размеров полотенца простыне и с трудом проморгал из глаз остатки сна.
- Иди. Телефон звонит, - из дальнего угла комнаты приказала Жанетка.
Она была совершенно не видна. Белела лишь простыня, и оттого чудилось, что разговаривает тоже простыня.
- Ну ты что, не слышишь?! Иди! Это - Топор!
- Это - дверь, - поправил Жора и влез обеими ногами сразу в деревянные джинсы.
- Значит, Топор у двери, - не сдавалась она.
- Я дал ему ключ, - огрызнулся Прокудин и, сладостно ощутив, что выиграл, прошлепал к двери.
В глазке на выгнутой лестничной площадке стояла тетка с лицом
Шварценегера и прической Шарон Стоун, то есть как бы без прически
вообще. Жора Прокудин внимательно изучил белобрысые волосенки на
мужественной голове местной почтальонки и все-таки открыл.
- Здрасти, - сквозь щель обозначил он свое дружелюбие.
- Табе пакет, - грубо ответила она. - Распишися.
Голос соответствовал лицу. Хотя лицу настоящего Шварценегера не соответствовал.
- Какой пакет? - не понял Жорик и щель оттого не увеличил.
- Бундероля, - с профессиональным презрением пояснила она. Распишися...
- Я не жду никакой бандероли.
- Мое дело - принесть...
- А откуда она?
- Отседа... Из Москвы... местная...
- А ты откуда родом?
- Неча хамить!.. Бери, а то в мусорку зашпулю! У меня таких, как ты, дополна!
- Большая бандероль? - почему-то подумал он о бомбе.
- Махонькая. На...
Она сунула прямо в щель действительно небольшой сверток темно-коричневой крафтовой бумаги. Сантиметров десять длиной. Сантиметра три шириной. На бандероли нечастыми буквами был написан адрес именно этой квартиры, а адресатом значился "Георгий Прокудин". Жорик уже и не помнил, когда его последний раз называли по имени, указанному в паспорте.
Обратный адрес - нечто люблинское, далекое, неуютное - ничего ему не сказал. Фамилия была написана вовсе не печатными буквами и ничего в ней нельзя было разобрать, кроме первой буквы "Т". Крупной, но корявой "Т".
- Распишитеся! - боком сунула в ту же щель тетка-почтальонша листок с шариковой ручкой.
Безобразным росчерком, вовсе не похожим на его подпись, Жора Прокудин косо провел по листку, нервно сунув его назад, и ручка, выпав из его пальцев, звонко цокнула по кафелю площадки.
Он захлопнул дверь, не став досматривать сцену с поднятием ручки, прошлепал в комнату и сказал в сторону белой простыни:
- Ты когда-нибудь была в Люблино?
- Чего?
Вынырнувшая из белого головенка с перепутавшимися волосиками выражала крайнюю степень удивления. Но и Жора, разглядев ее, тоже в свою очередь очень удивился.
- Слушай, а как ты при таких куцых волосах делаешь крутые прически?
Она без слов швырнула в него пудреницей. Как человек, целых шесть месяцев в свое время ходивший в школу бального танца, Прокудин изогнулся, будто исполнял пасадобль, и пластиковая коробочка, пролетев в сантиметре от спины, долбанулась в стену. На серый паркет посыпалось нечто розовое и пахнущее цветами.
- Язва ты, Жорик! - подтянула она простыню к подбородку. - Такого, как ты, ни одна девка не полюбит!
- А у меня брифинг большой, - улыбнулся он. - Полюбит.
- Все равно язва!
- Значит, ты шиньон на волосы цепляешь?
- А тебе что?
- Да так... Я думал, у тебя и вправду вагон волос на башке...
- А это не твое дело!
- Вот вы, бабы, обманщицы! Еще покруче меня! Губы красите, ресницы тушью увеличиваете, ногти наклеиваете... Теперь еще и шиньоны...
- Дурак ты, Жорик! Это же все для вас, мужиков.
- Чтоб соблазнились?
- А для чего живем?
- Слушай, а вдруг это и вправду бомба? - вспомнил он о крафтовом пакетике.
- Что - бомба? - не поняла она.
- Да вот какую-то бандероль почтальонша принесла. Сладким пахнет. Бомбы пахнут сладким?
- Распакуй.
- Может, это Босс хохмит? Вызвал Топора и до сих пор не отпускает...
- Дай я открою!
- А если рванет?
- Такая маленькая?
- Откуда я знаю, какие бомбы бывают?! Может, и рванет...
- Отвернись! - потребовала она.
- Это еще зачем?
- Я оденусь!
- А ты голая спала?!
- Я всегда голышом сплю! Отвернись!
Жора Прокудин послушно выполнил приказ, но в плохом зеркальце, криво висящем на стене, голую Жанетку со спины все же понаблюдал. Внутри шевельнулось что-то старое, почти навеки забытое. В нем еще почему-то был запах бензина, и он, невидяще глядя на крошечную бандерольку, потянул ноздрями воздух квартиры. Бензина в нем не было, но в голове качнулось что-то действительно уже прочувствованное, и он вспомнил: погоня, "жигули", синее лицо Топора на коленях у Жанетки. Да, именно тогда ему захотелось спасти вовсе не Топора, а Жанетку, и эта странная, неожиданная для него жертвенность до того удивила сейчас Жору Прокудина, что он обернулся.
- Я же просила! Не поворачивайся! - прижала она к голой груди тряпошный комок.
- Из... звини, - промямлил он и ушел на кухню.
Крафтовый сверток тянул к себе и страшил одновременно. Больше всего хотелось позвонить Боссу, но он запретил это делать. И тогда Жорик, скрепив сердце, надорвал пакет. В кухне осталась тишина.
Он переступил с ноги на ногу, и липкий пол дважды всхлипнул. Как будто кто плакал за стеной.
- Ну что там? - появилась в коридорчике Жанетка. - Дай сюда! Ты даже посылки открывать не умеешь!
Она рванула бумагу не вдоль, как Жора, а поперек, и из пакета на пол упало нечто похожее на футляр для губной помады.
Присев на корточки, Жора этой же бумажкой чуть повернул предмет и сразу ощутил зашевелившиеся на голове волосы. Слова застряли где-то далеко-далеко. Чуть ли не в желудке.
- Что это? - не разглядела близорукая Жанетка.
- Па-а... па-а... па-алец, - все-таки вытащил нужное слово из груди Жора Прокудин.
И сразу заныло сердце, будто слово он достал из самой его серединки.
- Чего? - не поняла она, но не нагнулась.
Обрывком крафтовой бумаги Жора подсек палец, встал вместе с ним и заметил еще одну деталь:
- Смо... мотри - бу...буква "жэ" на фа... фаланге... Это же...
- То-олик!
Охнув, Жанетка зажала ладонью рот, сквозь помутневшие глаза посмотрела на посиневший ноготь и узнала этот ноготь. Больше ей ничего не требовалось. Вытатуированная полгода назад буква 2ж" уже была лишней.
- Люблино... Люблино, - положив палец на подоконник, стал пятиться от него Жора. - Лю... Я знаю... знаю ту улицу, что... что на обратном адресе... Это... это адрес Лю... Люблинского кладбища...
- Не-ет! - в диком, зверином крике выхлестнула она все, что разрывало сейчас ее душу: страх, боль, жалость, ненависть, отчаяние. - Не-ет!
Он схватил ее за плечи, притянул к себе, сжал так, как только мог, но она вырвалась, отпрыгнула в комнату, согнулась, выставив вперед сжатые кулачки, и снова заорала:
- Не-ет! Не-ет! Не-ет!
- Жанетик, милая, не надо... Не надо... Я не знаю, что произошло. Толик жив! Жив! Не ори! Я... я... Да, я сделаю это! Я позвоню сейчас Боссу! Прямо сейчас!
Косясь глазом на белый палец с синим ногтем и с синей же, похожей на комара, буквой "ж", он с третьего раза, через проскальзывания и попадания пальцем не в те отверстия, набрал все-таки сотовый номер Босса и, когда трубка ожила, заорал в нее:
- Босс, у нас чэ-пэ! Босс, у Жанетки истерика! Здесь... тут...
- Что-то случилось? - обреченным голосом спросил Босс, и Жора онемел.
Он никогда еще не слышал таких ноток. Босс казался ему скалой, о которую столетиями разбиваются шторма. Но сейчас скала треснула, и он не сдержался, спросив в свою очередь:
- А что-то случилось?
- Ну ты же говоришь, чэ-пэ.
- Босс, тут тетка, ну, почтальонша... Она принесла бандероль. Маленькую такую. Совсем маленькую...
- И вы, придурки, открыли?
- Да... Там это... палец Топора. Ук... казательный. С пра...правой руки. Я знаю. И Жа... Это мертвый палец... Он бе...
- Падлюка! - ругнулся Босс.
- Что?
- Это похоже на него.
- На кого?
- На того, у кого нет указательного пальца на правой руке, - с ненавистью выдавил из себя Босс.
- А у кого нет? - опять ощутил волосы на голове Жора Прокудин.
Они существовали как бы отдельно от кожи.
Висели в воздухе и шевелились. Хотя ветра никакого не было.
- Я тебе потом объясню, кто это, - сумрачно ответил Босс. - Что Жанетка?
- Она... Она сидит на полу и раскачивает головой. Она... она в трансе.. Босс, этот па...
- Успокой ее. Как можешь успокой. Главное, не говори, что ты знаешь...
- А что я знаю?
- Через секунду узнаешь... Топора убили...
- Так вот почему там - Люблино!
- Какое Люблино?
- На бандероли - адрес... Люблино... Улица, где кладбище...
- Серьезно?
- Да, я вспомнил! Я там как-то был. Уже не помню, почему...
- Значит, они его туда подкинули. Как неопознанный труп.
- Я поеду туда... Надо сказать им его имя, фами...
- Нив коем случае! Сейчас это уже не имеет ни малейшего значения. Топора ты все равно не вернешь...
- Да... Точно - Топор! - только теперь разглядел Жора Прокудин, что коряво написанное под обратным адресом слово, начинающееся с "Т", - это и есть "Топор".
- У нас на пути появился страшный человек. Я бессилен против него. Он как заговоренный.
- Кто это? - еле пошевелил губами Жора Прокудин.
- Тот, кого Рыков послал по нашему следу. Он хочет отобрать деньги, что уже в Штатах. Топором он подавится. Больше я ему никого не отдам. А вы... Значит, так, - опять привычно потвердел его голос. - Хватай Жанетку и беги с этой квартиры. Машину не бери. С ней тоже может быть подляна. Затеряйся по Москве, занырни в какую-нибудь нору, отсидись до утра...
- До утра?
- Да, именно до утра. В обед мы вылетаем в Нью-Йорк. Вылетаем все... Почти все...
Наверное, он вспомнил о Топоре. А потом Жоре почудилось, что и они
обречены, и что не будет никакого аэропорта, никакого Нью-Йорка,
ничего не будет.
Он отклеил вроде бы намертво прилипшую к полу подошву правой ступни и шагнул на паркет в коридорчик. Ощущение приклеенности, ловушки исчезло. Но страх остался. Каждую секунду могло произойти непоправимое.
- Мы...мы бежим, - за двоих решил он.
Жанетка все так же раскачивалась. Ее лицо за секунды стало старше на двадцать лет.
- Давай, - устало выдохнул Босс. - Позвонишь мне в восемь ноль-ноль утра. Все...
Он впервые в жизни назвал точное время. Без минут. И без секунд.
Это не могло означать ничего хорошего. Сейчас уже ничто не могло означать хорошее.
Глава шестьдесят четвертая
ЛЮБОВЬ ЗЛА
В сумрачной комнатушке всего стояло по двое: две армейские кровати с зелеными дугами, две тумбочки без ящиков, две деревянные
вешалки явно довоенных времен. И все.
Больше ничего в комнатушке не было. Даже штор на единственном окне. Оно смотрело на голую кирпичную стену и создавало в помещении осень. Хотя на улице правили бал жара да духота. Да вонь автомобильных выхлопов. Здесь, правда, последнего не существовало: пахло муторно и кисло, будто прелыми листьями. И ощущение осени становилось все сильнее.
Жанетка села на скрипнувшую койку и замерла. Она молчала все время, пока Жора таскал ее за руку по дворам Измайлова, молчала в потном адском метро. Молчала, молчала, и если сначала он воспринимал это как благо, то сейчас, после двух часов тишины, царящей между ними, Прокудин начал бояться, что с Жанеткой произошло что-то страшное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56