— Мы будем в конюшне, — сказала она. — Я не хочу в трактир заходить. Иди один, договорись с хозяином о ночлеге.
— Что за дела, — разозлился Степан. — Пойдем вместе, тебе надо скорее лечь в теплую постель.
— Сначала надо устроить лошадь. А в дом я не пойду. Договорись с хозяином. Мы переночуем в конюшне наверху, на сене.
— Нет. Ты будешь спать в комнате, под теплым одеялом. И тебе нужна горячая еда. И не спорь со мной.
— Я не спорю. Стивен, я не первый раз здесь. Мы всегда ночуем в конюшне. Там хорошо, там есть печка. Спасибо, что помог добраться. Но теперь — оставь меня. Мне надо накормить лошадь и детей.
Она повела лошадь к высокому сараю, а мальчишки сами сползли и шагали теперь рядом, как два гномика в своих длинных балахонах с остроконечными капюшонами.
"Вот же упрямая баба", — подумал Гончар. Он перешел дорогу, направляясь к соседнему дому, двухэтажному, с длинным навесом вдоль фасада.
Через закрытые двери трактира сочился аппетитный дух жареного мяса. Степан вошел в полутемное безлюдное помещение, огляделся и наконец-то снял с плеча тяжелую связку шкур. Он уложил меха на лавку, дробовик повесил на спинку стула и сел к столу, держа винчестер на коленях. От буфетной стойки на него уже надвигался необычно широкий человек в зеленом фартуке поверх клетчатой рубашки. Рукава были закатаны до самых плеч, обнажая толстые волосатые руки. Обритая голова с выпуклым лбом вполне годилась для того, чтобы сносить ветхие кирпичные стены.
— У нас тут не форт Аламо Форт Аламо — крепость в Техасе, прославившаяся героической обороной во время войны с Мексикой.

, — проговорил трактирщик, и голос у него оказался неожиданно высоким, хотя его комплекции скорее подошел бы бас, а не тенор. — Стволы в угол, если надеешься пожрать.
— Понял, извини, — улыбнулся Степан и положил ружья поверх своих бобров.
— Э, нет. В угол! — И толстый, как сарделька, палец указал на дощатый шкаф, где стояли две винтовки и висели пояса с патронами.
Гончар вставил винчестер и дробовик в свободные гнезда и повесил патронташ на крючок.
— Вот так, — кивнул трактирщик. — Есть пара остывших куропаток. Жарил для "желтых жилетов", да они не пришли к обеду. Будешь?
— Буду. Хорошо бы еще кофе.
— Это сколько угодно. Овес или сено?
Степан почесал затылок. Он лихорадочно перебирал в памяти американский жаргон, пытаясь понять, какое блюдо могут называть в Небраске "овсом", а какое — "сеном". Но трактирщик не дождался его ответа и махнул рукой:
— Не гадай, все равно овса не дам. Сена своей кляче навалишь сам, потом рассчитаемся. Что за индейский выводок с тобой?
Степан задумался, стоит ли рассказывать о случившемся. Но трактирщик понял его молчание по-своему и сказал:
— Извини, братец. Я не додумался, что это твоя женщина. Ясное дело, хороший траппер всегда обзаведется местной хозяйкой на сезон. Если хочешь устроить их на сеновале, я дам еще одеял. Но там тепло.
— Я хочу их устроить вместе с собой.
— Понятно. Тогда — в угловом номере. У меня сегодня все комнаты свободны. Но вам будет лучше в угловом. Отнеси свое барахло наверх, пока я разогрею куропаток. Нечего людей смущать.
— Сначала поем. Потом отнесу.
— Не доверяешь? — Трактирщик укоризненно ворчал, протирая тряпкой стол. — Ясное дело. Все вы, трапперы, одинаковы. Трясетесь над своими мехами, словно квочки над цыплятами. Можно подумать, вы неделями гоняетесь за каждым бобром. А если разобраться, то ведь вам и делать-то ничего не надо. Расставил капканы, а потом ходи да вынимай. Никакого труда, а деньги дерете безумные. Я слышал, в больших городах одна шкура идет за десятку. Не врут?
— Не знаю, — ответил Степан. — Я не бываю в больших городах.
— Ясное дело. Небось, боишься увидеть свои портреты на каждом углу?
Трактирщик подошел к стене и смахнул своей тряпкой невидимые пылинки с двух плакатов, которые Гончар поначалу принял за рекламу. Плакаты сообщали о розыске опасных преступников и обещали по тысяче долларов за их поимку. Сэм Басс и Джессе Джеймс выглядели на снимках немного озадаченными и вполне безобидными. Трудно было поверить, что они, как сообщали плакаты, "грабят дилижансы и банки, хладнокровно убивая всех, кто им сопротивляется ".
— Картинки свежие, только-только от шерифа. Старые я выбрасываю, когда узнаю, что деньги уже выплачены. Некоторые хранят извещения, вроде на память, но мне старья не нужно. Зачем мне портреты покойников? А вот если эти парни заглянут ко мне, им будет приятно увидеть свои физиономии. Лично я не имею ничего против таких ребят. На дилижансах я не раскатываю, золото в банк не сдаю, мне от Сэма или братьев Джеймс никакого вреда. Имей в виду, когда "желтые жилеты" получат твой портрет, я его тоже сюда повешу, рядом. И люди будут ходить сюда немного чаще, чтобы полюбоваться моей галереей. И моя выручка хоть немного, да подрастет.
— На мой портрет не рассчитывай, — предупредил Степан. — Я не граблю дилижансы.
— А мне плевать, кого ты там грабишь. Ты заказал жратву, остальное меня не касается.
Насмешливо бормоча что-то под нос, здоровяк удалился на кухню, а Гончар принялся разглядывать плакаты внимательнее, чем до того. Он даже встал из-за стола и подошел поближе, чтобы убедиться в том, что правильно разобрал цифры. И от этих цифр ему сразу пришлось снова опуститься на стул.
Розыскные извещения были отпечатаны в типографии Миннеаполиса в 1875 году. Они выглядели как совсем новые.
Они и были совсем новыми.
Мало ли что можно отпечатать в типографии? Гончар вспомнил, что у него есть и другая возможность определиться во времени. Он выхватил свои доллары из кармана и поднес к глазам. На всех зеленых бумажках стоял год выпуска — 1863.
"А вот это уже не отпечатаешь в Миннеаполисе ", — подумал Степан, машинально пытаясь нащупать магнитную полоску. Ее не было. И не могло быть.
— Хлеба тебе надо? — крикнул трактирщик.
"Ничего мне не надо", — хотел ответить Степан, оглушенный своим открытием.
Впрочем, шок прошел довольно быстро. Ведь открытие не было таким уж неожиданным. К этому все шло. Туман, перевал, ночной дилижанс. Живые индейцы, мертвые индейцы. Бандиты, револьверы… Все можно было понять гораздо раньше и без подсказок.
— Да, — твердо сказал Степан. — Хлеба побольше.
Он снова поднес к глазам мятую банкноту. Почему он сразу не заподозрил неладное, как только впервые увидел эти доллары? Они даже по цвету отличаются от настоящих. Стоп. Какие доллары теперь надо считать настоящими? И как они выглядят, те, другие доллары из прошлой жизни? Вроде бы они помельче, пожестче — или нет? Да и рисунок, похоже, не такой. Почему он сразу, еще на индейской стоянке, не увидел, что эти бумажки — из позапрошлого века?!
"Да очень просто! Потому что тогда, на стоянке, я сам был из позапрошлого века, — понял Степан Гончар. — Потому что в меня стреляли, и я стрелял. Меня хотели убить, но я убил первым. Убил, не задумавшись даже на миг. Потому что тогда я был — не я. А сейчас? Кто я сейчас? Степан Гончар или Стивен Питерс?" Он подошел к умывальнику и посмотрелся в мутное зеркало. Ощупал светлую щетину на подбородке. Вроде бы никаких перемен.
"Значит, переброска во времени не изменяет человека, — решил Степан. — Изменяется содержимое его карманов. Вот почему я остался без часов и телефона. Их не было в 1875 году. А я, значит, был?" Снова вернулся за стол, вертя в руках многострадальную банкноту.
"Ну что ты вылупился на свой несчастный доллар? Денег, что ли, не видел — Баксы как баксы. Хорошо, что они есть. Плохо, что их так мало. Кстати, а сколько их? Ну вот, всего полторы сотни".
Тут он вспомнил про кожаный кисет с монетами, достал его и развязал. Золотые и серебряные доллары с мягким звоном высыпались на стол.
— Да ты богач, — сказал трактирщик, нависая над столом с подносом в руках.
— Это не мои деньги. Точнее, не все они мои. — Степан отодвинул в сторону самую маленькую золотую монету. — Например, вот этот доллар — уже твой.
— Приятно, когда клиент расплачивается не бумажками, а золотом. Но, может быть, ты все же освободишь место для тарелки?
Наверно, блеск золота прибавил Степану аппетита, потому что никогда еще он не ел с таким кайфом. Когда от обеих куропаток осталась только горка косточек, Гончар откинулся на спинку стула и спросил:
— И всегда у тебя так многолюдно?
Трактирщик поставил перед ним кофейник:
— Свои шуточки, братец, прибереги для доктора Фарбера. Он записывает всякий бред. А что касается моего заведения, то в обычные дни тут не протолкнешься, и я даже нанимаю помощников на кухню. Сегодня просто день такой неудачный.
— Ночью на перевале был сильный туман, — сказал Степан. — Может быть, твои клиенты застряли в дороге?
— Мои клиенты попрятались, как суслики по норкам. Никто не хочет неприятностей. В округе шатается отчаянная компания. Слышал про Фрэнка Юдла?
— Еще нет, но, кажется, сейчас услышу. Могу я угостить тебя чем-нибудь крепче, чем кофе?
— Ясное дело, — трактирщик подмигнул и через минуту вернулся к столу с бутылкой и парой стаканчиков.
— Ты можешь звать меня Эрни, — представился он, разливая пахучий самогон.
— А я — Стивен Питерс.
— Давно болтаешься по Западу?
— Нет. Недавно.
— Я так и понял, что ты с Востока. И одет ты не по-нашему, как моряк. И говоришь как голландец. Похоже, ты еще не понял, куда попал. Как тебе тут нравится, на Западе?
— Запад есть Запад, Восток есть Восток, — глубокомысленно ответил Гончар.
— Так вот, Стив. Раз уж тебя занесло ко мне в такой день, то тебе не помешает знать кое-что, — Эрни залпом опорожнил свою стопку и, не дожидаясь предложения, снова наполнил. — Когда живешь на границе, мимо твоего дома проходят разные люди, и не каждого из них можно пускать под свою крышу. Фрэнк Юдл — как раз из таких. Говорят, он натворил немало такого, что ему лучше не оставаться в Штатах. Вот он и удирает за границу. И по дороге прихватывает все, что ему может пригодиться на новом месте. Поэтому все мои постояльцы живо смылись отсюда. Ты же видел, в конюшне ни одной лошади. Фрэнк заберет последнюю курицу, если она попадется ему на глаза. Но у меня все в порядке. Ни лошадей, ни куриц. Если он попросит бочонок рома, я отдам ему не задумываясь. И не потому, что боюсь Фрэнка. А просто потому, что один несчастный бочонок не стоит того, чтобы из-за него устраивать битву при Геттисберге Геттисберг — место одного из решающих сражений в годы Гражданской войны 1861-1865 гг.

.
— А два бочонка?
— А вот за два я уже могу и завалить, — спокойно ответил Эрни. — Потому что у меня их всего-то два и осталось. Отдам — нечем торговать. Нечем торговать — нечего жрать. Все очень просто. Вот я и говорю, что тебе лучше бы убрать свои шкуры, пока они никому не намозолили глаза. Мой бизнес — ром, твой — шкуры. Береги свой бизнес, Стиви.

6. КРАТКИЙ КУРС ИСТОРИИ

Трактирщик Эрни был уверен, что в бутылке находится подлинный скотч. Гончар не стал его разубеждать, но и пить не решился. Он только подносил стаканчик ко рту, чтобы смочить губы, и внимательно слушал рассказы Эрни о жизни на границе.
Оказывается, в десятке миль к западу заканчивались владения Соединенных Штатов и начиналась индейская территория, которую называли Дакотой. Здесь, в Штатах, царила цивилизация, здесь люди привыкли к закону и порядку. Но стоило отойти на десять миль от трактира, как люди начинали заботиться лишь о том, чтобы посылать свои пули в правильном направлении и в нужный момент. А покойников там хоронили только тогда, когда смрад их разложения мог помешать послеобеденному отдыху окружающих.
Курица-несушка на Территории стоила столько же, сколько лошадь. Если в каком-нибудь поселке появлялась женщина, то старатели проделывали путь в полсотни миль, чтобы только посмотреть на нее. Загноившийся палец отстригали, пока не началась гангрена, а рану прижигали о раскаленный клюв кирки. А те смельчаки, кто начинал разрабатывать жилу в резервации сиу, обычно теряли не только инструмент и имущество, но и кожу с большей части тела.
Жизнь на Территории имела и другие неудобства, но только там можно было быстро разбогатеть. Никто не мешал человеку объявить любой участок земли своей собственностью. И никто не указывал новому хозяину, как распоряжаться своей землей. Он мог засеять поле пшеницей до самого горизонта, нанять сотню батраков и завалить зерном все амбары в соседней Небраске. Но для этого нужен был хоть какой-то начальный капиталец. Поэтому большинство предпочитало просто ковыряться на участке с киркой и промывочным лотком, целыми сутками стоя по колено в воде. Через год-другой пшеница переставала расти, а золото на участке заканчивалось, но никто не мешал человеку перебраться еще дальше в глубь Территории.
Впрочем, были за границей и другие способы обогащения. По землям индейцев пролегали караванные пути. Лет тридцать назад целые армии иммигрантов пересекали континент от Атлантики до Тихого океана, мечтая добраться до благословенной Калифорнии или процветающего Ванкувера. Сейчас по этим трассам пролетали почтовые дилижансы, которые везли золотой песок в одну сторону и деньги — в другую. Такая система перевозок заметно облегчала жизнь налетчикам. Им не надо было ломать голову, замышляя ограбление. В каком направлении ни катил бы дилижанс, он всегда представлял собой ценную добычу.
И ради этой добычи многие отчаянные парни покидали свои фермы в Айове и Миссури. Кто-то хотел расплатиться с карточными долгами, кому-то не хватало тысчонки на новую ферму, а кто-то просто увязывался вслед за приятелями, чтобы не краснеть потом перед девушками.
— Но шайка Фрэнка Юдла — это тебе не сельские голодранцы, — с некоторой гордостью сказал Эрни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45