Женский голос ответил сразу через переговорное устройство:
– Он сейчас подойдет.
– Он сейчас подойдет, – повторила медсестра с очаровательной улыбкой. – Присядьте пока, пожалуйста.
Направляясь к стулу, Фрэнсис прихватила одну из разложенных на конторке глянцевых брошюр. Тисненная золотом надпись украшала обложку: «Реабилитационный центр. Вот кому вы можете доверить заботу о тех, кто вам дорог». Листая брошюру, можно было полюбоваться цветным фото самого директора Пирса В. Гамильтона-третьего, выпускника Йельского колледжа и Гарвардского медицинского факультета, неоднократно отмеченного премиями психиатра. Список его степеней, званий, наград и публикаций занимал две последующие страницы. Перелистав их, Фрэнсис углубилась в чтение очерка о Реабилитационном центре. Доктор Гамильтон основал его в 1979 году в ответ на значительный отток пациентов из государственных психиатрических клиник в связи с неэффективностью проводимого там лечения.
– Детектив Берк! Рад снова вас видеть.
Доктор Гамильтон – энергичный худощавый мужчина – приближался бодро с заранее вытянутой для рукопожатия рукой. Седина выдавала его возраст, но она ничуть не старила его, а, наоборот, придавала ему импозантный вид.
– Мисс Пратт? Примите мои соболезнования по поводу кончины вашей матери.
Вставая, Фрэнсис уронила брошюру. Доктор легко нагнулся, поднял и вернул ей с улыбкой.
– Фрэнсис не дочь, а падчерица Клио Пратт, – внес надлежащие коррективы Умник.
Доктор ничего не сказал, только улыбнулся. Улыбка была словно приклеена к его лицу. Он сделал приглашающий жест.
– Прошу за мной.
Кабинет Гамильтона поражал обилием дипломов и сертификатов, развешанных по стенам, а также собранной здесь библиотекой трудов по психиатрии, заполнивших высокие, до потолка, дубовые стеллажи.
– Чему я обязан сегодняшним визитом? – перешел он сразу к делу. По его тону можно было понять, что как и первое, так и второе посещение Умником клиники его ничуть не встревожило.
Улыбка вновь заняла свое место на его лице.
– Нам нужно задать вам еще пару вопросов по поводу Клио Пратт, дочери вашей пациентки Кэтрин Хеншоу.
Доктор Гамильтон вздохнул и устремил свой взгляд в окошко на безмятежный пейзаж за стеклом.
– Без Клио этот уютный дом никогда не был бы построен. Клио горячо восприняла идею лечения психически больных в комфортных условиях. Страховая медицина не обеспечивает необходимого уровня, а существует немало состоятельных людей, которых волнует не высокая плата за лечение, а то, чтобы близкие им люди чувствовали истинную заботу о себе, чтобы их человеческое достоинство никак не было ущемлено.
– Как вы познакомились с ней?
– Мы повстречались в медицинском центре при Нью-Йоркском университете на Манхэттене. Я читал там лекцию на тему: «Влияние душевной болезни на отношения в семье». Я не помню точно год, но это было давно, когда Клио еще только стала миссис Пратт. Я говорил о том, что больные люди в случае серьезности их недуга просто не способны сосуществовать с окружающим миром. У них могут быть периоды относительного приятия действительности, но это всегда нестабильно. Удержать себя от срывов они не могут. Понять это очень трудно тем, кто живет рядом с такими душевнобольными, несмотря на то что это близкий им человек, которого они искренне любят и проявляют о нем заботу. Впрочем, я слишком разговорился.
– Клио пришла на вашу лекцию?
– Да. Кажется, она очень заинтересовалась моей работой. После лекции она подошла ко мне и представилась. Несколько дней спустя она прислала очень милую записку и пригласила на ленч совместно с Ричардом. Мы и в дальнейшем продолжали переписываться и встречаться достаточно часто. Когда я решил основать это заведение, она оказала мне неоценимую помощь. «Пратт Кэпитал» предоставила необходимую для начала сумму. Но вот что странно. Все годы нашего знакомства и потом, когда шли переговоры и обустраивался Реабилитационный центр, она ни разу не заикнулась, что намерена поместить туда свою мать. Я с благодарностью и охотно пользовался ее щедрой поддержкой, но не имел представления, что ее мать больна.
– А когда вам стало известно про миссис Хеншоу?
– Через два-три месяца после того, как заведение заработало. Клио позвонила мне и попросила устроить здесь ее мать. Я связался с клиникой в Сиракузах, где миссис Хеншоу пребывала до этого, и мы быстро оформили ее перевод. По-моему, то учреждение больше не существует. С тех пор миссис Хеншоу находится у нас.
– Как вы думаете, почему Клио ничего не говорила вам раньше?
– Как вам лучше объяснить, мисс Пратт, – доктор наморщил лоб. – Для большинства людей душевный недуг представляется явлением странным. Они не воспринимают его как серьезную болезнь. Или стыдятся того, что кто-то из их близких болен.
Как раз о чувстве стыда и говорил отец Фрэнсис в запомнившейся ей, хоть и безрезультатной, беседе.
– А просила ли Клио сохранять ее анонимность?
– Не так прямо, но, в общем-то… да. Здесь мы очень внимательно относимся к таким вещам. Я так понял, что огласка того, что ее мать страдает умственным расстройством, может как-то отразиться на бизнесе, которым занимается Ричард Пратт. Это нормально. Мы относимся к этому с пониманием.
– А вы знали, что Клио сама посещает психиатра?
Профессиональная улыбка на долгий промежуток времени сошла с лица доктора Гамильтона. Он сохранял молчание.
– Фритц Прескотт. Вам это имя знакомо?
– Да. Он специалист, как бы вам кратко объяснить, – по состоянию тревоги, горя, обиды, обреченности…
– Клио принимала прописанный им нардил в течение шести месяцев, вплоть до своей смерти.
– Мне она ничего об этом не говорила.
– Есть ли основания полагать, что болезнь миссис Хеншоу наследственная и могла передаться дочери генетически?
– Такое возможно. Но я не имел профессиональных контактов с Клио и ничего не могу об этом сказать.
Доктор Гамильтон демонстративно взглянул на часы, и Фрэнсис поторопилась задать последний вопрос:
– А как вы можете прокомментировать склонность Клио к самоубийству?
– Повторяю. Я не проводил с ней бесед. Мне трудно ответить на ваш вопрос. Единственно, что я могу сказать, что самоубийство почти невозможно предсказать. Мы встречаем людей, которые постоянно грозят уйти из жизни, и у них наблюдаются все суицидальные симптомы, однако они до сих пор живехоньки. А другие лечатся, принимают все лекарства и вдруг кончают с собой.
– А Кэтрин знает, что ее дочь умерла?
– Да. Я сам сообщил ей.
– Как она к этому отнеслась?
– Она долго молчала. Хотя она вообще-то не говорунья, но какие-то звуки издает, зовет кого-нибудь или что-то бормочет себе под нос. А тут тишина и полная неподвижность. До этого Кэтрин любила кататься в кресле – туда-сюда. Клио подарила ей удобное кресло несколько лет назад, сделанное по специальному заказу.
– Мы можем ее увидеть?
– Только на короткое время. Ей не нравятся новые лица, а я бы не хотел зря волновать ее.
По дороге в комнату Кэтрин Хеншоу они, следуя за Гамильтоном, миновали общую гостиную, где распевали птицы в многочисленных клетках и букеты цветов напоминали о лете, которое властвовало над природой за окнами.
Первое, что бросилось в глаза Фрэнсис уже с порога, это обритый череп старухи. Она вспомнила слова Умника о том, что Кэтрин рвет на себе волосы. Очевидно, медики посчитали, что будет лучше побрить пациентку наголо.
Однако, за неимением волос, Кэтрин, вероятно, неоднократно принималась ковырять и рвать кожу на черепе ногтями, отчего тот весь покрылся кровавыми рубцами.
– Кэтрин! – тихо позвал ее доктор Гамильтон. – Кэтрин!
Та никак не отреагировала.
– Клио рассказывала тебе о своей падчерице Фрэнсис, дочери Ричарда. Вот она пришла навестить тебя.
Фрэнсис выступила вперед:
– Миссис Хеншоу, я знаю, что вы сейчас переживаете тяжелый момент… Как и мой отец тоже. Он очень любил вашу дочь.
Она наклонилась, стараясь уловить взгляд Кэтрин. Та замычала и немного отвернула кресло в сторону.
– Можно вам задать несколько вопросов о вашей дочери? Мы стараемся выяснить, почему она так безвременно ушла из жизни.
Кэтрин начала ездить в кресле, мотаться туда-сюда. Смотреть на это было невыносимо.
– Говорила ли вам Клио, что она кого-то опасается? Не угрожал ли ей кто-нибудь? – Задавая вопросы, Фрэнсис сразу же осознавала их абсурдность. Неужели Клио делилась бы своими земными проблемами с матерью, пребывающей в потустороннем пространстве?
– По-моему, с нее уже достаточно, – прозрачно намекнул доктор Гамильтон.
– Мы уедем. Мы уедем… – начала напевать Кэтрин.
– Кто мы? Вы с Клио?
– Вот вам и нужный ответ. – Доктор Гамильтон решительно загородил собой Кэтрин от Фрэнсис.
– Простите, – сказала Фрэнсис, выпрямляясь. Кэтрин зажала себе уши костлявыми руками и разразилась истошным продолжительным воплем.
Доктор Гамильтон сделал знак Умнику и Фрэнсис немедленно уходить.
Когда они повернулись к двери, он широко раскинул руки, а потом сомкнул их в кольце над выбритым черепом безумной старухи, отгораживая ее излучаемой им доброй энергией от чуждого ей и злого внешнего мира.
Умник в молчании вывел машину с территории клиники.
– Должно быть, ужасно видеть свою мать в таком состоянии. Как бог может проявлять такую жестокость к некоторым людям без всякой на то их вины? – Он впервые заговорил, проехав уже несколько миль. – Куда тебя завезти?
– Можешь подбросить меня до дома матери? – спросила Фрэнсис.
Умник повернул голову, скользнул взглядом по профилю сидящей рядом Фрэнсис и, молча описав круг на шоссейной развязке, свернул на Саутгемптон.
Как только они подъехали к скромной резиденции Аурелии, голубой четырехдверный седан «Ауди» вырвался на бешеной скорости из ворот и промчался мимо. Несмотря на тонированные стекла, Фрэнсис разглядела и опознала водителя, хотя солнцезащитные очки скрывали его глаза.
Она посмотрела на Умника, ожидая его комментария.
– Ума не приложу, что привело окружного прокурора в субботу в эти края? – улыбнулся Умник.
Фрэнсис постаралась побыстрее отделаться от Умника, который, по-видимому, очень хотел затеять разговор о визите Малкольма к Аурелии. Она, распрощавшись, захлопнула дверцу и дождалась, пока Умник не нажмет на газ и не исчезнет из виду.
Мать как будто ожидала ее, стоя на крыльце в белом свободном летнем платье, скрывающем ее полноту, засунув руку в глубокие карманы и олицетворяя своей позой полную безмятежность.
Спустившись на одну ступеньку, она заключила дочь в объятия.
– Какой приятный сюрприз! Тем более в такой хороший день.
– Ты в порядке, мама?
– Конечно. Почему ты спрашиваешь? Разве по моему виду не скажешь, что я в порядке? – Мать сверкнула в улыбке белоснежными вставными зубами.
– Я тебе не помешала?
– Нет-нет. Заходи.
Впрочем, это было произнесено после минутного колебания.
Они прошли на кухню. Обычно захламленное банками краски, рулонами бумаги и холстов, засохшими букетами помещение теперь словно по волшебству неузнаваемо преобразилась. Новоприобретенная кухонная утварь и старая, но тщательно очищенная, сверкала, слепя глаза. Ополовиненное блюдо с пирожными и нарезанным кексом, пустая бутылка из-под шампанского, две смятые салфетки и два бокала – свидетельство недавнего маленького празднества – еще не были убраны со стола.
– Неплохо провела время? – спросила Фрэнсис. Аурелия слегка смутилась, но улики были явно налицо, и она рассмеялась.
– Забыла, что моя дочь – следователь.
– Обвинитель, – поправила ее Фрэнсис. – Мы по дороге столкнулись с Малкольмом.
– Кто это «мы»? – поинтересовалась Аурелия.
– Друг привез меня. Ты его не знаешь. Я не догадывалась, что у тебя такой обширный круг знакомств.
Фрэнсис хотелось немного поддразнить мать насчет ее взаимоотношений с Малкольмом, но та с серьезным видом усадила ее за стол, а сама села напротив.
– Ты правда добивалась, чтобы тебя вышвырнули? «Вышвырнули» она произнесла с нажимом и с некоторой брезгливостью.
– Я не добивалась… – Фрэнсис принялась оправдываться.
– Но ты этого хотела?
– Я вообще в последнее время сама не знаю, чего хочу…
– Ах вот как? Наконец-то! Приятно это слышать, – рассмеялась Аурелия.
– А у тебя что с Малкольмом?
– Тебе не стоит тревожиться за свою старую мать. Воспоминание о том, как Малкольм провожал Аурелию до машины после похорон Клио, всплыло в памяти Фрэнсис. Тогда она не придала значения увиденному.
– И как долго это продолжается? Аурелия предпочла не отвечать.
– Почему ты мне не скажешь? Он уже не мой босс, так что это теперь не имеет значения.
– Возможно. А если я не распускаю язык перед тобой, то лишь потому, что не ожидаю от своей дочери такого настырного любопытства по поводу моих сердечных дел.
Фрэнсис поняла, что нарушила молчаливое соглашение, заключенное бог знает сколько лет назад.
Аурелия так и не спросила Фрэнсис, почему та рассталась с Пьетро. Несмотря на обычно присущую матерям откровенность с дочерьми по поводу отношений с мужчинами, эта тема в их беседах почти не возникала. Такая сдержанность вполне устраивала Фрэнсис и, видимо, Аурелию тоже.
– Объяснение самое простое. – Аурелия была готова к ответу. Возможно, она уже отрепетировала свое признание, и теперь речь ее текла свободно. – С месяц назад Генри и Луиза пригласили меня на банкет, где собирались пожертвования в фонд будущей избирательной кампании Малкольма Морриса. Шутки ради я внесла пятьдесят долларов, меньше, чем все остальные, но почему-то именно меня он вызвался проводить домой. Он был просто очарователен.
– Ты с ним переспала?
– О, Фанни! – В глазах Аурелии вспыхнул насмешливый огонек. – Что с тобой стало? Я тебя не узнаю.
Изумлению Фрэнсис не было предела. И досаде тоже. Близкие отношения ее бывшего босса с Аурелией могли привести к тому, что тот узнавал обо всем, что предпринимала Фрэнсис, из уст ее матери.
– Вы говорили с ним об убийстве Клио?
– Так… между прочим… – замялась мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50