Как мы справляемся со своей злобой, ненавистью, яростью? Что отличает меня от какого-нибудь уличного парнишки, застрелившего своего дружка из-за пары кроссовок? В чем между нами разница? Я хочу, чтобы Клио исчезла, потому что убеждена, что без нее моя жизнь будет легче. А уличный мальчишка думает, что жизнь станет прекрасной, если он стащит с мертвого приятеля кроссовки и обует их сам. Кому-то нужны кроссовки, а кому-то – убрать Клио.
Беверли улыбнулась, сама несколько удивленная своими философскими построениями. Доктор Прескотт прореагировал на это, как и ожидалось.
– Наше время вышло, но я думаю, что нам будет полезно продолжить этот разговор.
Затем он взялся перелистывать свой календарь.
– Значит, я увижу вас во вторник, не так ли? Вы можете позвонить мне раньше, если захотите внеочередной встречи.
Беверли собрала в ладонь остатки смятых ею салфеток, отряхнула юбку и встала.
– Вторник, конечно. Я помню. Меня это устраивает. До свидания, доктор Прескотт.
Уходя, она подумала, что впервые назвала его фамилию, а не ограничилась словом «доктор». Возможно, это действительно какой-то переломный в ее жизни день.
Майлз Адлер нарочно оставил дверь своего кабинета чуть приоткрытой, чтобы не пропустить появления Клио Пратт в офисе. Он не желал ни на одну долю секунды оставлять ее одну без своей опеки, словно опасную змею, впущенную в помещение. Хотя скопившиеся на его столе бумаги требовали внимательного прочтения, он был не в силах сосредоточиться на их содержании. Документы были скучны и навевали тоску, зато звук поднимающегося лифта завораживал его. Майлзу уже исполнилось сорок пять, а он опять ощущал себя робким подростком.
Кондиционер качал прохладный воздух в его кабинет, но все равно он потел и поэтому снизил показатель на термостате еще на два десятка градусов. Возможно, вскоре ему вообще потребуется арктический холод.
Несмотря на распоряжение Клио о том, что совещание начнется ровно в пять, он своей волей перенес его на пять минут позже. Ему нужны были эти минуты для встречи с Клио наедине, без присутствия Белл и еще каких-то личностей, чьи имена он записал для памяти на бумажке. Какой-то юрист Боб Кливер и Гейл Дэвис, дизайнер по интерьерам.
Клио и приглашенные ею персоны запаздывали. Майлз сверился с настольными платиновыми часами, подаренными ему Пенни на первую годовщину их брака. Стрелка на циферблате уже зашла за римскую цифру «пять». Он повертел в руках авторучку и попытался найти место, где обычно ставил свою подпись под очередным документом или резолюцию – «принять» или «отказать». Сейчас у него почему-то все расплывалось в глазах. Что это? Пять семнадцать? Как обманчивы эти римские цифры! Или точнейший платиновый хронометр, подарок любящей Пенни, убежал вперед и вводит его в заблуждение? Ведь совещание назначено на пять часов. Клио сама на этом настаивала.
Он еще раз пробежал глазами повестку дня, продиктованную накануне Клио. Обсуждение выплат по страховке сотрудникам компании, примерный бюджет расходов на обновление зала заседаний – обычная рутина. Единственная заноза – утверждение в штатном расписании новой должности, какого-то совсем ненужного чертового помощника. Это, конечно, явный выпад против него, подлый укол по его самолюбию, но такое он вполне может пережить. Он быстро даст понять любому протеже Клио, что означает сорок три процента общего пакета акций.
Возможно, Клио наплевать, что приглашенные ею на совещание люди ждут, тратя без пользы свое драгоценное время. Впрочем, у Боба Кливера почасовая оплата, и деньги все равно ему капают. Она даже не удосужилась заявить о себе, позвонив с заднего сиденья своего лимузина и предупредив, что застряла в нью-йоркской уличной пробке.
Клио никогда не выбиралась в город самостоятельно, а пользовалась услугами шофера и обязательно внушала ему не торопиться и не рисковать. Эта женщина не может сама справиться с уличным движением, а еще смеет давать ему, Майлзу Адлеру, указания о том, как рулить «Пратт Кэпитал». Майлз дернулся на своем стуле, как только услышал звоночек остановившегося на этаже лифта. Он набрал полную грудь воздуха и привел свои разрозненные мысли в порядок, но был огорошен ровным голосом Белл.
– Будьте добры накрыть стол здесь, – услышал он ее распоряжение, обращенное, вероятно, к посыльному от «Мортимера», доставившему сюда нечто вроде легкого ужина, предусмотренного Клио, как он помнил, после совещания.
Майлз ощутил, что внутри у него все переворачивается, что его или хватит удар, или сейчас же стошнит. Он усилием воли заставил себя опуститься обратно на стул. В течение прошедшей недели он много времени, предназначенного для работы, тратил на поиски доводов, способных убедить Клио продать ему недостающие для получения контрольного пакета восемь процентов акций. Все его доводы она отвергла одним лишь унижающим его достоинство поступком. Оставалось лишь одно…
Майлз заглянул в ящик стола, где под грудой бумаг прятал папку с надписью «Кэтрин Хеншоу». Он злорадно улыбнулся. «Ни один секрет не спрячешь навечно, как и скелет в шкафу. Кому-то повезет случайно открыть дверцу шкафа». А в другом случае найдется кто-то очень умный. Как он, например… Клио очень хотела обезопасить себя со всех сторон, но супруг, обожающий ее, досье на нее, однако, завел.
Мысли Майлза вдруг перекинулись на его сестру Ребекку. Что послужило тому поводом? Вероятно, жуткое напряжение, которое он сейчас испытывал. Нервы и подсознание выделывают подлые штуки с человеком в самый неподходящий момент. Зачем всплыло это воспоминание о гибели Ребекки? Оно и так было незаживающей раной. После ее смерти мать постоянно напоминала Майлзу, каким милым ребенком в детстве была его сестра. Он знал все подробности о ее депрессии, о массе лекарств, которые в нее впихивали, о докторах, о раввинах, о высокооплачиваемых педагогах, на которых возлагали надежды отчаявшиеся родители. А его ограждали от этих забот. Он сделал карьеру, завел свою семью. И сам он предпочитал обходить вниманием то, что творится с Ребеккой, исключить ее и ее проблемы из поля своего зрения. Перед ним маячили иные, и очень радужные, горизонты.
Ребекка явилась к нему тогда на квартиру, растерзанная и отчаявшаяся.
«Пожалуйста, Майлз! Я готова все, что угодно, отдать за ночлег. Мне некуда приткнуться».
Он слышал ее молящий голос, видел, как из ее глаз катятся слезы, и боялся, что она расцарапает себе грудь в истерическом припадке и испортит каплями крови только что купленный им белоснежный ковер.
Хозяйка квартиры в Квинсе, которую снимала Ребекка, вышвырнула ее вон вместе с ее пожитками, шприцами и прочей гадостью. Он не спросил, почему она обратилась к нему, а не попросила приюта в родительском доме, но Ребекка словно прочитала его мысли.
«Они не поймут. А ты, мой брат, поймешь. Я обещаю исправиться. Послушай! Неужели ты не понимаешь?»
«Это ты ничего не понимаешь. Я теперь женат, и моей жене не понравится твое присутствие в доме. Тебе, сестренка, уже двадцать девять лет, и наступила пора собраться с мыслями».
Ему казалось, что эти самые слова он произнес как будто вчера. Он не стал ее расспрашивать и вникать в ее проблемы. Он не поинтересовался, почему она достигла «высшей точки» и теперь падает вниз. Ребекка окончила колледж и специализировалась по английской литературе. Постоянной работы на этом поприще она, естественно, не получила, но приобрела «колющихся» друзей. Пока Ребекка не вошла в «ненормальное» состояние, она просила брата помочь ей избавиться от зависимости и от унизительной необходимости таскать ящики в овощной лавке прямо напротив родительского дома за стоимость укола в день. А он чувствовал себя сытым по горло ее проблемами и ее дурно пахнущими дружками.
«Попроси свою Пенни дать мне возможность работать в ее благотворительных акциях, или позволь мне прислуживать ей. Разве ей не нужна помощь?»
«Мы держим одну горничную, вторая нам не нужна».
«Я смогла бы работать в «Пратт Кэпитал». Я могу работать курьером, «рекламным бутербродом»…»
Как жалобно, пронзительно и тонко звучал ее голос! Но Майлз не мог даже представить, что его сестра вдруг появится в стенах этого здания, где ему самому надо заботиться о том, как бы удержаться на нагретом уже своей задницей теплом месте. Майлз боялся познакомить Ричарда Пратта со своей сестрицей, а уж тем более протежировать ее. Вообразить, что его сестра-наркоманка будет вышагивать, спотыкаясь на высоких каблуках, по мраморному полу вестибюля главного офиса с папкой, из которой вываливаются деловые документы, а ей это все равно, потому что она под кайфом, было немыслимо.
«Послушай, Ребекка. Мне пора на работу».
«Что ты мне ответишь?»
«Нет», – сказал он тогда, и это было последнее слово, услышанное Ребеккой от брата в ее так рано оборвавшейся жизни.
Через сутки, в полдень, тело Ребекки Адлер обнаружил полицейский патруль между мусорными контейнерами на 94-й улице, неподалеку от дома, где она раньше проживала и откуда ее выселили. Она умерла от нескольких ножевых ранений в грудь, умерла от потери крови. Медальон с детской фотографией брата, который она всегда носила на шее, и любимый браслет от Картье, подарок отца к ее двадцатилетию, исчезли. Майлз помнил, что золотой браслет словно врос в ее нежную кожу. Она с ним никогда не расставалась. Чтобы снять его, грабителю пришлось отрезать ей руку.
Получив известие о смерти Ребекки, Майлз, не предупредив ни секретаршу, ни шефа, покинул свое рабочее место в разгар делового дня, пробился сквозь пробки уличного движения к родительскому дому и просидел несколько часов рядом с безутешно рыдающей матерью.
Разумеется, он взял на себя все хлопоты и расходы, связанные с похоронами, но ни в те горестные дни, ни после не обмолвился ни словом об их последней встрече с Ребеккой. Сколько бы ни допытывались отец и мать о том, знал ли он о ее проблемах, о том, почему их любимая девочка шаталась по улицам, и не обращалась ли она к брату за помощью, он на все вопросы отвечал «нет». Так же, как он ответил Ребекке, после чего она ушла, чтобы найти свою смерть среди мусорных контейнеров.
Майлз убеждал себя, что конец Ребекки был так или иначе предопределен, что его вмешательство в ход событий ничего бы не изменило, но знал, что это ложь. Он мог бы спасти ее, дать ей работу, в конце концов, по-братски приласкать заблудшую сестренку, но он поступил жестоко. Это и был его «скелет в шкафу», спрятанный от родителей, от жены, от шефа, от друзей, от всех…
Приглашенные на совещание персоны являлись, как обычно, чуть заранее. Последней прибыла Гейл Дэвис, дизайнер. Ее каблучки простучали дробь по полу мимо кабинета Майлза, и тут же завязалась беседа явно не делового свойства. Майлз смог разобрать лишь комплименты, отпускаемые мужчинами по поводу зимнего загара Гейл. Ровно в двадцать пять минут шестого Майлз услышал, как отворилась дверь кабинета Стива Вассермана. Тот тоже проследовал в зал заседаний, не заглянув к Майлзу, и его гнусавый голос влился в хор других голосов, постепенно начав доминировать над ними. Стив упрекал Боба Кливера за то, что тот установил немыслимо высокие расценки за свои юридические услуги.
– Сорок долларов за двухминутный разговор по телефону! Это же подлинный грабеж! Куда тебе столько денег? – спросил Стив со смехом. Он мог позволить себе шутить на эту тему, ибо расходы на адвокатов не входили в его компетенцию.
– Лично тебе по старой дружбе я готов сделать скидку, если у тебя возникнет потребность в моем совете, – ответил Боб.
– Надеюсь, что такого не случится. Знаю я твои скидки. Ты все равно не преминешь раздеть любого клиента догола.
Все дружно посмеялись. Еще несколько минут Майлз слушал пустую болтовню и добродушное подшучивание собравшихся друг над другом. Время шло, а Клио не появлялась. Влажная от пота рубашка вдруг превратилась в ледяной компресс на теле Майлза. Он знал, что ему следует пройти в зал, поприветствовать Боба, с которым он не виделся целую вечность, познакомиться с этой дамочкой-декоратором и вести себя так, будто его статус в компании по-прежнему высок и он все еще у руля.
Нет никакого смысла и к тому же унизительно прятаться в своем кабинете, как в скорлупе. У него уже нет шанса переговорить с Клио наедине до начала совещания. Но все-таки он оставался сидеть за столом, парализованный и неспособный ни встать, ни заняться чем-нибудь разумным. Больше всего его бесило, что Клио не попала в заготовленную им ловушку. Она теперь даже не узнает, что он осмелился проявить неуважение к ней, назначив встречу на половину шестого вопреки ее просьбе. Она будет думать, что все приглашенные собрались к пяти, а совещание начнется лишь тогда, когда «ее высочество» почтит их своим присутствием.
Получит ли Майлз возможность поговорить с Клио после совещания? Сомнительно. У нее всегда находились причины для поспешного ухода – то каприз шофера, то свидание с подругой, на которое она уже безбожно опоздала, то еще какой-нибудь повод, лишь бы избежать разговора с Майлзом лицом к лицу, без посторонних. Его информация и его требования должны быть доведены до ее сведения именно в беседе с глазу на глаз. Он хотел видеть выражение ее лица в этот момент. Майлз взялся за телефон и нажал на кнопку ускоренного набора номера под табличкой с надписью «дом».
Пенни откликнулась после первого же гудка.
– Привет, милый, – ее порхающий голосок словно прилетел по воздуху, минуя телефонный кабель.
– Я убегаю на совещание, дорогая, но прежде хочу уточнить, какие у нас планы насчет Четвертого июля?
– Четвертое июля? Но сейчас даже еще июнь не начался… С каких это пор ты стал загадывать так далеко вперед?
– Я знаю, какой сейчас месяц. Можешь мне не напоминать. Я просто спрашиваю, как мы будем проводить этот праздник. – Он сам не узнавал своего голоса, настолько тот звучал резко, грубо, отрывисто.
– С тобой все в порядке? – забеспокоилась Пенни. Есть у нас планы на праздник или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50