– Вы все-таки лукавый человек, господин директор! – покачал головой Курахов. – Неужели вы станете отрицать, что погром в моем номере произошел не без вашей помощи?
– Ах, вот о чем вы! – с некоторым облегчением произнес я. – Все о своем. Ну да, конечно, это вас сейчас волнует больше всего… Нет, уважаемый Валерий Петрович, никакого отношения к хулиганству в вашем номере я не имею.
– Это было не хулиганство. Это был самый настоящий обыск, и вам это известно не хуже, чем мне.
– А с чего вы взяли, что я причастен к этому обыску?
Курахов усмехнулся:
– Долго и, наверное, бессмысленно рассказывать вам о такой тонкой материи, как интуиция, базирующаяся на логической систематизации фактов. Позвольте лучше задать вам вопрос… Что-то мне никак не удается припомнить вас. Вы заканчивали исторический факультет?
– Нет, педагогический, экстерном.
Профессор вздохнул с таким облегчением, словно с него сняли тяжкое обвинение.
– А я голову ломаю, отчего ваше лицо мне незнакомо. Видите ли, у меня, как у профессионального историка, прекрасная память. Все дело, оказывается, в том, что у педагогов я не читал лекций.
– Все дело в том, – поправил я Курахова, – что я заканчивал не Киевский, а Ленинградский университет.
– Странно, – пробормотал Курахов после некоторой паузы, словно для него стало открытием то, что университеты бывают не только в Киеве. – Странно, – повторил он. – Тогда мне совсем непонятно, как вы связались с этими… с этими шарлатанами от науки… Простите, напомните мне ваше имя?
– Кирилл.
– Кирилл? Мгм, странное имя. Это что-то усредненное… Ну ладно! Так на чем мы остановились?
– На том, что я связался с шарлатанами.
– Да! – щелкнул пальцами профессор. – Я скажу вам честно: вы производите впечатление умного человека. В этом вопросе можете на меня положиться, я никогда не ошибаюсь в людях.
– Я очень тронут, – сдержанно поблагодарил я и слегка поклонился.
Профессор пропустил мою иронию мимо ушей и продолжил:
– И потому я был горько разочарован, когда понял, что вы заодно с этими вопиющими дилетантами, этими школярами, этими недорослями, возомнившими о себе невесть что!
Я уже смотрел на профессора с любопытством.
– Да будет вам известно, – с жаром продолжал профессор, – что генуэзский дож ни за что, ни под каким предлогом не утвердил бы оправдательного приговора консулу на основании того сомнительного манускрипта, который эти невежды нашли во вшивом частном архиве Мадрида. Посудите сами, милейший, это же конец пятнадцатого – начало шестнадцатого века! Генуя находилась в состоянии войны с Испанией, и ничто, никакие адвокатские ухищрения не могли бы спасти честное имя консула, уличенного в тайных связях с влиятельной испанкой! Его счастье, что он погиб задолго до этого суда.
– Безусловно! – согласился я, ровным счетом ничего не понимая.
– Вот видите! – обрадовался профессор. – Вы сами, кажется, приходите к правильному выводу.
– Вы прямо-таки ясновидящий! – польстил я.
– Так смелее же! Сформулируйте то, что уже должно быть ясно пятилетнему ребенку!
Опасаясь, как бы профессор в запальчивости не схватил меня за грудки, я на всякий случай отступил от него на шаг.
– Ну-у, – протянул я, лихорадочно стараясь понять, что Курахов от меня хочет. – Вывод, естественно, однозначный… Правильнее было бы сказать, что в этом вопросе все ясно, как днем…
– Правильно! Правильно! – на удивление высоко оценил мои познания в истории профессор. – Все ясно как днем: никаких сношений у последнего консула Солдайи Христофоро ди Негро с графиней Аргуэльо не было и быть не могло. Все это легенды, лженаучные представления о жизни вельмож генуэзских колоний.
– В самом деле! – пробормотал я. – Какая, право, глупость полагать, что…
Профессор оборвал мои потуги выразиться умно, взял меня под руку, прижался к моему плечу и горячо зашептал:
– Так объясните это, милейший, своим подельщикам, этим варварам и двоечникам, в особенности Уварову, неизлечимо страдающему высоким самомнением! Объясните им, что негоже опускаться до того, чтобы копаться в вещах своего учителя. Обещаете?
Я проникся таким благоговейным уважением к профессору и его познаниям, что с огромным трудом посмел огорчить его:
– Я бы с радостью, Валерий Петрович! Но вся беда в том, что я не знаю, о ком вы говорите.
Профессор вмиг оттолкнул меня от себя. В темноте я смог увидеть лишь, как гневно блеснули в свете луны его глаза.
– Что значит, вы не знаете, о ком я говорю? Вы продолжаете упорствовать? Вы же только что ехали с ними на машине!
– Клянусь вам, что я оказался в машине случайно, и знать не знаю ваших двоечников и не имею никакого отношения к обыску в вашем номере!
Профессор помрачнел. Глядя себе под ноги, он неторопливо прошелся по тропе вперед-назад, потом встал напротив меня, смерил долгим взглядом и холодно произнес:
– Но у вас же есть запасной ключ от моего номера!
– Да, есть. Но это еще не говорит о том, что я причастен к обыску.
– А что вы делали у моих дверей во время обеда?
– Искал следы, которые мог оставить преступник.
– Вас кто-нибудь об этом просил? Вы уполномочены вести расследование?
– Меня просила об этом Марина.
– Марина? – удивился профессор, и мне показалось, что упоминание о падчерице было ему неприятно. – Но я, собственно, не просил ее об этой услуге.
– Она мне сказала, что вам угрожали, пытались шантажировать и вы нуждаетесь в защите.
Кажется, профессор не ожидал, что я настолько осведомлен о его делах. Он надолго замолчал, подобрал с земли сухую веточку и стал нервно постукивать ею себя по ноге.
– Хм-м, Марина, – произнес он, глядя в море. – Она, конечно, девочка хорошая, но иногда проявляет излишнюю активность и инициативу. Вся в мать… Так что она вам сказала?
Он повернулся ко мне. Я понял, что разговор переходит в выгодное мне русло. Кажется, я знал то, о чем профессор предпочитал не распространяться.
– Она мне рассказала, что в Киеве вам угрожали по телефону, – повторил я. – Требовали от вас какие-то исторические документы.
– Болтун – находка для шпиона, – резюмировал Курахов. – А почему она рассказала об этом вам?
– Когда-то я возглавлял частное сыскное агентство.
– Ах вот оно в чем дело! Значит, вы – сыщик?
– Бывший сыщик, – уточнил я.
– И никаким образом не связаны с этими, так сказать… Впрочем, мне и так уже ясно, – за меня ответил Курахов. – Я вас не разглядел. В истории вы действительно полный ноль.
– Ну, может быть, не совсем полный, – чувствуя себя задетым, попытался возразить я.
– Полный, милейший, полный! – заверил меня профессор. – Впрочем, вы должны быть этому только рады, так как ваша неандертальская ограниченность в вопросах истории стала для вас же неопровержимым алиби… Что ж, тем лучше. На этой оптимистической ноте и завершим нашу, так сказать, полуночную беседу. Заявлять в милицию о случившемся я не буду, от этого мало толку. Ваши сыскные потуги прошу приостановить, я в них не нуждаюсь. И впредь все вопросы, касающиеся меня, решайте со мной, а не с Мариной.
Он в самом деле намеревался подвести черту под нашим разговором, но я еще не выяснил главного: что он успел увидеть до того, как окликнул меня из-за дерева.
– Извините, Валерий Петрович, – произнес я, – но приостановить свои сыскные потуги, как вы сказали, я не могу.
– Что?! – Курахов вполоборота повернулся ко мне. – Что значит – не можете? Я не желаю, чтобы вы совали нос в мои дела! Слышите? Я не нуждаюсь в ваших услугах! Потрудитесь забыть о том, что произошло.
– Профессор, речь уже идет не о ваших делах, а о тех, которые касаются лично меня.
– Хулиганство в моем номере никак не может касаться лично вас.
– Хочу напомнить, что сегодня пострадал не только ваш номер.
– Правильно! – со злой улыбкой ответил профессор. – Вот и занимайтесь только этим номером! И чтобы я вас не видел под своими дверями!
– Хорошо, – устало ответил я, понимая, что Курахов под угрозой смерти не станет слушать меня. – Я буду говорить только о том, что напрямую касается вас. Мне нужно задать вам несколько вопросов, касающихся вашей падчерицы…
– Стоп, стоп, стоп! – снова перебил меня Курахов. Разговаривать с этим человеком было совершенно невыносимо. – Сколько можно вам повторять: не суйте нос в мою личную жизнь. Оставьте меня и Марину в покое!
От бессильной злобы я стиснул зубы, отвернулся и сел на песок. Черт с тобой, подумал я. Жлоб! Трус! Эгоист! Обойдусь без твоей вшивой помощи.
Кажется, у профессора в душе шевельнулось чувство жалости. Он некоторое время ходил кругами, затем подошел ко мне со спины и положил руку на плечо.
– Ладно, не обижайтесь на меня. Обещаю: если прижмет, я сразу попрошу вашей помощи. А пока же мне нужны уединение и покой… Вставайте, вставайте, уже второй час ночи.
Большую часть пути мы шли молча.
Глава 12
Гостиничный корпус встретил нас безмолвным сфинксом с пустыми глазницами – почти все постояльцы спали с открытыми настежь окнами. Утомленные дорогой и поздним часом, мы тяжело поднимались по ступенькам, и, хотя профессор бодрился, всячески доказывая мне неистощимость своей энергии, он приотстал, а потом и вовсе остановился, не сводя глаз с черных оконных проемов.
– Постойте-ка, господин директор! – негромко произнес он и, не опуская лица, медленно добавил: – Я снова к вопросу о веселеньких нравах в вашей, так сказать, пятизвездочной ночлежке…
Я остановился, повернулся к нему. Своей неостроумной иронией он несколько притомил меня, и я не был готов снова вступить в очередной бесплодный спор, потому как смертельно хотел спать.
– Потрудитесь приподнять чело и взглянуть на окна моего номера… Да-да, единственные, которые закрыты… Не кажется ли вам, что там мерцает свет?
– Это, должно быть, отблески луны, – ответил я, даже не разглядев как следует профессорские окна.
Курахов мельком взглянул на меня и уничижительным тоном произнес:
– Я в восторге! И вы смеете называть себя частным сыщиком?
Кажется, я в самом деле попал впросак: в черных окнах пятого номера плыли тусклые блики то ли фонаря, то ли свечи, но я настолько устал от череды странных и зловещих событий сегодняшнего дня, что мне уже было наплевать на то, что сейчас происходило в профессорском номере.
– Я уже давно не сыщик, – ответил я равнодушно. – К тому же это ваши проблемы.
– Что?! – возмутился профессор.
Я мстил ему, и он этого еще не понял.
– Валерий Петрович, я стараюсь не затронуть вашу личную жизнь… Спокойной ночи!
С этими словами я подошел к калитке и уже протянул руку, чтобы взяться за ручку, как профессор сильным рывком остановил меня.
– Стоять!! – сдавленным голосом произнес он. – Что вы, в самом деле?! Позер! Кокет! На вас бутылок не напасешься – вы в каждую намерены влезть.
– Что вы от меня хотите? – спокойно спросил я.
– Чтобы вы убрали с лица эту высокомерную маску! – продолжал шипеть профессор. – Она вам очень не идет. Если вы не в состоянии сейчас помочь мне, то не надо было предлагать свои услуги.
На его месте я бы провалился сквозь землю, но ни за что не стал бы просить помощи у такого зануды, как я. Но профессор, кажется, боялся идти в номер один. У него не было иного выхода, кроме как обратиться ко мне за помощью. К тому же он просто умирал от желания поймать того, кто перевернул вверх дном его номер.
Я мог бы еще поторговаться, набить себе цену, но в этом случае мы бы потеряли драгоценное время и наверняка упустили бы непрошеного гостя. Не раздражая более профессора своим гордым видом, я склонился к его уху и спросил:
– Вы когда-нибудь брали преступника голыми руками?
– М-да, – не сразу ответил он, и это было нечто среднее между «За кого вы меня принимаете?» и «Не хотелось бы получить пулю в живот».
Я кивнул головой, словно был вполне удовлетворен этим ответом, и подтолкнул профессора в тень забора.
– Слушайте меня, – зашептал я. – Сейчас я перекину вас через забор. Очень тихо поднимитесь на второй этаж по лестнице, плотно закрывая за собой все двери. К номеру подходите только одновременно со мной и держитесь все время ближе к стене. Смотрите в оба! Если преступник будет вооружен – падайте на пол.
Конечно, я немного театрализовал предстоящую операцию, но в целом против истины не согрешил: черт знает, кто там сейчас шарит у профессора в номере и насколько он опасен.
– Понятно, – ответил профессор, помрачнев. Его не слишком вдохновила перспектива брать голыми руками преступника. – Все это мне понятно. Одно только не укладывается в голове: вы, профессионал, обученный такого рода действиям, и я…
Наконец-то он сам все расставил по местам. Я туп, как пробка, в истории, а он беспомощен, когда дело касается риска и физической работы. И к этому выводу мы так долго шли!
– Ладно! – кивнул я. – Запрете снаружи ножкой от стула дверь и будете ждать меня во дворе. А я поднимусь наверх по пожарной лестнице.
Профессор успокоился и полез на забор. Получилось не так тихо, как мне хотелось – Курахов спрыгнул на молодое абрикосовое дерево, листва зашуршала, вдобавок диким голосом взвыл спавший под деревом кот. Я с укором покачал головой, на что профессор пожал плечами и пробормотал что-то насчет притона для бездомных животных.
Пожарная лестница, точнее, ее символический огрызок, свисающий с крыши в двух метрах от земли, прогнулась под моей тяжестью и скрипнула. Я поморщился, мысленно отругал сам себя за то, что стал неловким и суетным, и полез наверх. Форточка торцевого окна, как всегда, была заперта – в коридоре работали кондиционеры, и мне пришлось брелком от ключей отдирать крепежные рейки и вынимать стекло. Через квадратный проем я уже без проблем открыл оконные замки.
В ночное время коридор освещался лишь одним бра, но этого было достаточно, чтобы я увидел узкую щель между дверью и косяком профессорского номера, и в этой щели плавал слабый желтый свет, словно разогревалась и остывала нить накаливания лампы.
У самой двери я на мгновение остановился, испытывая уже забытое чувство легкого мандража, какое всегда сопровождало близкую встречу с неизвестным и, возможно, очень опасным человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55