Луп-гару придержал дверцу, и из машины выбрался сам Дамджон. Наверное, эти двое едва уместились на заднем сиденье! Первым в здание вошел Дамджон, дальше – Шрам, и замыкал цепочку Ласка-Арнольд, громко хлопнувший дверью.
Итак, последние сомнения отброшены: в этом деле они все заодно. Осталось только разобраться, что это за «дело».
13
Есть одно место, куда я иногда хожу, когда нужно прийти в себя и восстановиться: набраться сил в минуты слабости и послушать тишину после безжалостной какофонии города. Как ни странно, это кладбище Банхилл-филдс в районе Сити-роуд недалеко от станции метро «Олд-стрит». Казалось бы, подобное место должно не привлекать, а отпугивать, но кладбищенская земля – именно то, что мне нужно.
Во-первых, потому что кладбище давно не используется. Последнее захоронение было сделано более века назад, и все старые призраки покинули Банхилл-филдс задолго до того, как я полюбил там гулять, а новые не появлялись. Такого мира и покоя я во всем Лондоне не встречал.
Во-вторых, потому что земля здесь неосвященная: в Банхилл-филдс издревле хоронили диссентеров и прочих инакомыслящих, которые предпочитали жить по-своему, даже когда за это заковывали в кандалы, колодки или что там существовало до эпохи Просвещения. Уильяму Блейку снился его утопический Иерусалим, Дэниелю Дефо – наверное, что-то более приземленное. Джон Оуэн и Исаак Уоттс – паршивые овцы восемнадцативековой теологии – тоже тут. Ну что сказать? В их компании мне очень уютно.
Вот куда я направился и вот почему. Хотелось как следует – все обдумать, чтобы не возвращаться в Бонниигтонский архив без конкретного плана.
«Отрешись от происходящего и заново оцени обстановку, – сказал себе я. – Перебери уже известные факты и посмотри, вписываются ли они в одну схему с тем, что только предстоит узнать».
Я принимаюсь за новую работу, и с первого же дня за мной начинает следить Шрам. Учитывая богатый арсенал Лукаша Дамджона, очень показательным кажется то, что он выбрал столь мощное оружие. Думаю, Шрама обычно используют для устрашения конкурирующих сутенеров, а посылать его ко мне – все равно что стрелять из пушки по воробьям.
Дамджон из кожи вон лезет, чтобы со мной встретиться, но, добившись своего, не пытается ни запугать, ни даже информацию выкачать.
Потом обнаруживается: Маккленнан с Дамджоном – закадычные друзья.
Призрачная дама из архива встречалась с Гейбом Маккленнаном – великолепным, мать его, специалистом по изгнанию нечисти. Так какого черта она до сих пор делает в доме номер двадцать три по Черчуэй?
Вот так «Вопрос ценой шестьдесят четыре тысячи долларов»! Я пытался убедить себя: Дамджону есть что скрывать, но эта идея буквально трещала по швам. А найми Джеффри Пил Маккленнана выкурить призрака, его давно бы след простыл. Как выразился сам Гейб, он бы «выполнил заказ, взял деньги и ушел». Но этого не случилось… Или его нанимали для другой цели?
А еще кто-то вызвал суккуба, чтобы сожгла меня дотла – другими словами, использовали экзотическое и очень опасное оружие. Причем этот кто-то прекрасно понимал: учитывая род моего занятия, вопросы у полиции вряд ли бы возникли. Чем же я привлек к себе такое внимание? Что натворил или, возможно, до сих пор творю?
Ответы напрашиваются сами собой, но все абсолютно бессмысленные, и чем дольше думаешь в этом направлении, тем больше запутываешься. Сомнений не вызывало лишь одно: пока ситуация не прояснится, я не намерен играть на вистле в Боннингтонском архиве.
Под конец я махнул на все рукой: неведомая сила Банхилл-филдс, обычно действующая на мое легко внушаемое сознание, сегодня явно отдыхала. Еще казалось, глаза выковыряли чайной ложечкой, потерли наждаком, а потом как попало засунули обратно в глазницы. В голове вместо мозгов французский рокфор, потому что, будь у меня хоть немного здравого смысла, вернулся бы к Пен, забаррикадировал окно вчерашней «Индепендент» и проспал часов двенадцать.
Вместо этого рокфор потащил меня в Боннингтонский архив.
Охранник Фрэнк взглянул на меня с неподдельным беспокойством.
– Вы плохо выглядите, – проговорил он, когда я положил тренчкот на его конторку. – Что случилось?
– Вы еще противника моего не видели, – отшутился я.
– Он профессиональный борец или боксер?
– Нет, он девушка. Где Джеффри?
– Мистер Пил должен быть у себя. Сейчас позвоню и скажу, что вы…
– Лучше сделаем ему сюрприз, – перебил я и двинулся к лестнице. Охраннику следовало меня остановить, но, наверное, у него существовало что-то вроде уважения к тем, кого прожевали, а потом бросили умирать. Спасибо, Фрэнк, вовек не забуду.
По пути я решил заглянуть в мастерскую. Рик, Джон, Ше-рил и еще пара незнакомых мне людей подняли голову и… тотчас позабыли о работе.
– Брат, тебе нужно в кровать, – проговорил Клидеро после паузы, такой тяжелой, что я мог сказать, сколько в ней килограммов.
– Да уж, – кивнула Шерил, – а еще лучше – на больничную койку. Ты будто бензопилой себе зубы равнял!
Джон Тайлер заметно напрягся, однако не сказал ни слова. Перед моим появлением он собирался взять ручку, а сейчас сидел, положив ладони на стол, и не мог оторвать от меняглаз. Вид у него был совершенно несчастный, и я, мысленно открыв ячейку памяти, это отметил.
– В свое время я умел жонглировать бензопилами. Они кажутся опасными, но в любом деле главное – упорство. Рик, дашь мне листок и ручку?
– Да, конечно! – Ручку Клидеро достал из настольного набора, а листок – из лежащих у принтера черновиков. Я по памяти переписал буквы, которые призрак показывал на внутренних слайдах – к запотевшему окну машины крепился листочек с расплывающимся: «ПОМОГИТЕ МНЕ».
Перевернув на сто восемьдесят градусов, я показал надпись Рику:
– Это ведь русский?
Клидеро глянул на листок, и его глаза удивленно расширились.
– Да, – кивнул он.
– И как переводится?
– «SOS», – пронзив меня испытующим взглядом, ответил Рик, – ну, или «помогите».
– Спасибо, это мне и нужно было выяснить.
Кивнув архивариусам, я направился в кабинет главного управляющего.
Когда я вошел, Пил разговаривал по телефону, обсуждая с кем-то производительность и различные способы ее трактовки. Молча опустившись в «гостевое» кресло, я принялся буравить его взглядом. Взгляд и напряженное молчание сдел amp;чи свое дело: прямо на меня Джеффри, конечно, не смотрел, но ведь настоящий буравящий взгляд ощущается не только органами зрения. Не прошло и минуты, как он пробормотал сбивчивые извинения и пообещал перезвонить, затем повесил трубку и буквально на мгновение поднял глаза.
– У вас серьезные проблемы, – объявил я. – И, кажется, совершенно неожиданного характера.
– Мистер Кастор! – проревел Джеффри. – Звонили из Управления музеями! Мы обсуждали важные… Я собирался изложить… – Захлебываясь негодованием, он не смог подобрать слов и чуть было не встретился со мной взглядом. – Не следует являться ко мне без приглашения и злоупотреблять моим временем.
– Прошу прощения, – сказал я, зная, что в голосе не слышится ни капли искренности. – Думал, вам захочется узнать, как себя чувствует призрак.
Если так я рассчитывал успокоить Пила, то явно просчитался. В главном управляющем клокотал гнев, которому срочно требовался выход.
– Я совсем иначе представлял вашу работу!. – Джеффри практически дошел до кипения. – Вчера у меня был Джон Тайлер, решивший подать на вас официальную жалобу за ущерб, причиненный во вторник вечером. Я сумел его отговорить, но разговор получился весьма неприятный. Надеюсь, вам удалось достичь сколько-нибудь положительного результата?
– Нет, не удалось. Зато я достиг отрицательного результата. Другими словами, смог исключить кое-какие варианты. Видите ли, поначалу я сделал неверные выводы. Например, решил, что призрачная дама как-то связана с русской коллекцией. Но ведь это совсем не так, верно?
Теперь Пил действительно посмотрел на меня – на сотую долю секунды, а потом снова опустил глаза.
– Неужели? – переспросил он, выдержав паузу, за которую вполне можно было досчитать до трех.
– Да, призрачная женщина относится к гораздо более позднему периоду, что придает ее появлению совершенно иной характер. Теперь нужно искать другую причину.
Я надеялся, последняя фраза получится слегка угрожающей и, возможно, даже выжмет из Пила новую информацию, если из него было что выжимать. Но, как нередко получается, моя тактика сработала против меня самого. Губы Джеффри сжались в тугую полоску.
– Мистер Кастор, а почему вы вообще ищете причину?
Такой вопрос лучше парировать, чем пытаться найти ответ.
Я сделал непроницаемое лицо:
– Видите ли, именно так действуют профессионалы. Мы не бросаемся с места в карьер, а пытаемся понять окружающую обстановку, чтобы…
Главный управляющий перебил буквально на полуслове: – Когда я вас нанимал, ни о каком понимании обстановки речь не шла, – холодно напомнил он. – Вы обещали оказать нам конкретную услугу, а сейчас делаете заявления, которые, с моей точки зрения, не имеют к оговоренной услуге ни малейшего отношения. А раз уж речь зашла о профессиональных стандартах, позволю себе спросить: не изменилась ли каким-то образом ваша объективность?
Похоже, теперь предстоит удивляться мне.
– Моя объективность? – переспросил я. – Не потрудитесь объяснить?
– Конечно! До сегодняшнего дня во всех разговорах «призрак» для вас был «он», «привидение» – оно. Тем самым вы открыто демонстрировали неприязнь, а порой и агрессию, будто пытаясь что-то доказать. А сегодня призрак, которого вы должны изгнать, вдруг стал женского рода. Вот мне и интересно почему.
Черт, здорово он подметил! От одного удара можно увильнуть, но Пил уже подобрал ключи к моей двери, а я, увы, понял это, лишь увидев ее распахнутой.
– Вы ученый, теоретик, – как можно небрежнее начал я, – слова имеют для вас огромное значение как инструментарий, как важная часть повседневной работы. А у меня нет времени следить за такими тонкостями, я просто должен выполнить заказ.
– Именно это, мистер Кастор, мне очень хотелось бы видеть! – язвительно отозвался Пил.
Я перегнулся через стол. Лучшая оборона – это звонкая пощечина.
– Так давайте работать вместе! – вырвалось у меня. – Для начала еще раз покажите журнал происшествий. Раз призрачная женщина не связана с русской коллекцией, то откуда она взялась? Какие из произошедших в начале сентября событий могут объяснить ее появление в архиве?
Пил заговорил не сразу: очевидно, он задавал себе тот же вопрос, но вразумительных ответов не находил.
– Выяснив это, вы сможете завершить работу? – наконец поинтересовался он.
– Конечно! – даже не поморщившись, соврал я. Зачем признаваться, что темноволосую девушку могу изгнать в любую секунду, хоть стоя на голове, хоть жонглируя тремя апельсинами.
С явной неохотой Пил выдвинул ящик стола и достал гроссбух, который показывал три дня назад. Он начал было переворачивать страницы, но я встал и решительно положил руку на обложку, снова закрывая журнал происшествий.
– Позвольте мне! Я не знаю, что именно хочу увидеть, но, если буду искать сам, появится куда больше шансов найти.
Пил передал мне гроссбух, всем видом показывая, что смертельно устал от истории с призраком. Поразительно! Со мной как раз все наоборот: сейчас, когда кто-то пытается меня убить, эта самая история приобретает некое внутреннее очарование.
Гроссбух открылся на четверге, 13 сентября – ну разве не счастливое совпадение? Я помнил: именно в тот день впервые появился призрак, а еще помнил, какой длинной показалась запись позавчера.
Сегодня она казалась еще длиннее, а мелкий почерк Пила – совершенно неразборчивым. Растягивая время, я пролистал журнал до самой последней заметки, сделанной всего два дня назад: Джон Тайлер жаловался на бурю, которую «поднял Феликс Кастор, пытаясь заманить в мастерскую призрака».
В ноябре записи вносились чуть ли не ежедневно: в основном довольно краткие: «Ричард Клидеро видел призрака в книгохранилище номер три». «Фархат Захир видела призрака в коридоре первого этажа». Октябрьские заметки относились только к самой первой неделе: Клидеро же говорил, что именно тогда наступило временное затишье. Затишье, после которого призрачная женщина перестала говорить.
Продолжая листать назад, я убедился, что в сентябре незваная гостья появлялась с завидной регулярностью: записи вносились практически каждый день начиная с тринадцатого числа. Впрочем, далеко не все имели отношение к призраку. Например, тридцатого сентября в женском туалете прорвало трубу: «Петра Глисон поскользнулась на мокром кафеле, но повреждений не получила», а двадцать первого некто, по имени Гордон Бэтти, «жаловался на сильную мигрень». Сага о трудовых буднях сотрудников архива увлекла настолько, что, дойдя до плотных, посвященных тринадцатому сентября абзацев, я механически перевернул страницу. Тогда и понял, почему журнал раскрылся именно на этом месте: предыдущая страница оказалась вырвана.
Я показал разворот Пилу.
– Кляксу поставили?
Джеффри изумленно посмотрел сначала на несоответствие в датах, потом на меня.
– Нет, – ошарашенно возразил он, – я бы ни за что не вырвал страницу из журнала. Это официальный документ, районное отделение УМ ежегодно забирает его на проверку. Не представляю, как такое могло случиться…
В любом деле сначала лучше исключить самые очевидные варианты: раскрыв нужную мне тетрадь посредине, я показал Пилу, что страницы сшивались уже сфальцованными.
– Бывает, вырвешь листочек из конца, а когда блокноты, гроссбухи и даже книги сшиваются подобным образом, чуть позднее выпадает ее стоящая в начале пара. Могло здесь такое случиться?
– Конечно, нет! – чуть ли не визжал Пил. – Я бы ни за что не стал рвать страницы! Только не из журнала происшествий. Это же вскроется при следующей…
– При следующей проверке. Не беспокойтесь, мистер Пил, я ни в чем вас не обвиняю. Хочу лишь убедиться, что мы не имеем дело с недоразумением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51