Ведь в трудах этого великого человека кое-кто может усмотреть опровержение догматов священного писания… Кое в ком труды эти могут возбудить ненависть к ученому.– Ненависть к ученому?! – переспросил мальчик с испугом. – А разве ученый, человек, всю жизнь посвятивший благородной науке о звездах, может возбудить в ком-нибудь ненависть? Да ты сам же, дядя Збышек, рассказывал, как помогают и географам и астрономам изданные Коперником таблицы и расчеты… Кто же и за что может его ненавидеть?!Збигнев помолчал. Такие же или сходные с этим вопросы иной раз задавали наиболее пытливые из его учеников. Двадцать лет назад, тогда еще молодой учитель, он поклялся, что безжалостно изгонит из своей школы дух схоластики, не будет принуждать учеников зазубривать наизусть непонятные для них тексты, преподавать будет не на латыни, а на понятном и всем доступном польском языке. Отвечать на вопросы будет ясно и исчерпывающе. Если какой вопрос поставит учителя в тупик, он не постесняется объяснить, что знаний его для ответа недостаточно… Однако, несмотря на благие намерения, Збигневу иной раз приходилось обходить молчанием кое-какие вопросы, чтобы не толкать «малых сих» в бездну сомнений, в сумятицу противоречивых мнений.Но сейчас честные синие глаза были устремлены на него с таким доверием, что обойти молчанием вопрос племянника он не мог.– Отец твой чаще бывает во Фромборке, чем я, он отлично знаком с самим Ретиком, часто присутствовал при беседах отца Миколая с Тидеманом Гизе, епископом хелмским, убеждавшим Коперника опубликовать свой труд… И Ретик, и Тидеман Гизе, да, вероятно, и сам отец Миколай, знают, как часто ученые подвергаются гонениям за то, что открывают людям истину… Каспер! – с досадой обратился он к товарищу. – Ты больше знаешь о причинах, мешающих Копернику в течение почти двух десятков лет издать свой труд… Объясни же Вацлаву, чем это вызвано! Да ты спишь, Каспер, что ли?Убаюкиваемый монотонным покачиванием возка, ослабевший после жестокой тропической лихорадки, Каспер действительно задремал, но последние запальчиво произнесенные Збигневом фразы заставили его тотчас откликнуться.– Был, был такой грех, милый Збышек, вздремнул немного… Но я как будто разобрался, о чем идет речь… Я не очень сведущ в астрономии, но, плавая по морям, наблюдая там и тут небо, могу в точности сказать, что наука кое в чем не сходится с религией… Полагаю, что любой матрос, если бы он всерьез задумался об устройстве Вселенной, мог бы опровергнуть многие положения святого писания… Помню, я в начале своего пребывания в Лидзбарке просто ужаснулся открытиям отца Миколая, столь противоречащим писанию. И он напомнил мне тогда об ученых, которых святые отцы собирались ославить безбожниками, потому что те утверждали, что Земля шарообразна! А вот прошло очень мало лет, и шарообразность Земли признана истиной, не требующей доказательств! Так и с гелиоцентрической системой: пройдет время, и она завоюет признание… Ты понял меня, Вацюсь?– Понял, спасибо, отец! – произнес мальчик с облегчением. – Но я все-таки не о том… Неужели же Миколай Коперник мог испугаться темных церковников и поэтому оттягивает печатание своих трудов?– Да не испугался их отец Миколай! Открытие его настолько велико и бесспорно, что ему некого бояться! – Это вмешался в разговор с присущей ему горячностью Збигнев. – Да и стар уже отец Миколай и мало привязан к жизни… Но ему нужно, чтобы учение его восприняло возможно большее количество людей… И нужно, чтобы эти, как ты их назвал, «темные церковники» не помешали людям это учение усвоить… Коперник не боится, он хочет убедить своих противников! Отец Гизе, епископ хелмский, даже уговорил отца Миколая посвятить свой труд одному из просвещеннейших людей мира – папе Павлу Третьему…Много еще вопросов задавал Вацлав Бернат, будущий студент прославленной Краковской академии, и чаще всего ему отвечал Збигнев, как и было условленно раньше.Каспер, только изредка отвлекаясь от своих мыслей, прислушивался к беседе дяди с племянником.В дороге хорошо думается.Вспомнился Касперу фольварк панов Суходольских и маленькая Вандзя с расцарапанным носом… Мог ли он ожидать, что она займет такое место в его жизни!Вспомнился Касперу Збышек-Жердь, красивый и ловкий даже в уродующем всех студенческом подряснике. Горячий, искренний, увлекающийся Збышек! То он решал, что станет монахом и в черно-белом одеянии отцов доминиканцев отправится проповедовать слово божье диким язычникам. Постился, молился, чуть пол в костеле лбом не пробивал… То, после знакомства с отцом Фабианом Мадзини, разуверился в правоте святых отцов до того, что несколько лет не заглядывал в костел. Потом, решив вдруг, что он прирожденный воин «с кости и крови», стал изучать военное дело. В маленьком домике в Осеках появились мушкеты, мечи, польские сабли. Они и сейчас ржавеют в кладовой.Однако за последние годы Збышек нашел себе дело по душе и, как видно, делу этому уже не изменит. Долгое время он всецело отдает себя школе, по вечерам у себя в доме собирает ребят и даже по ночам мастерит для них какие-то таблицы, картинки… Слава о замечательном учителе пошла уже по всем гданьским предместьям, и сейчас у него отбою нет от учеников.Только однажды (это случилось в 1538 году) Збышек вдруг предупредил учеников, что вынужден оставить школу, а им – подыскать другого учителя. Ни уговоры, ни слезы ребят не помогли. Учитель не мог даже сказать толком, на время ли ему нужно отлучиться или навсегда.Все близкие Збигнева и даже Митта, всегда находившая ему оправдания, сочли этот поступок за недопустимое легкомыслие. Сам Каспер в ту пору был в Кадисе и не мог вступиться, за товарища. Потому что покинуть школу Збышек решил отнюдь не из-за легкомыслия. Отец одного из его учеников, тайный мюнцеровец, привез ему письмо от его милого друга и спасителя Генриха Адлера. Тот извещал своего бывшего однокашника, что собирается в Королевскую Пруссию. Тот же отец ученика предупредил пана учителя, что о приезде мужицкого вождя узнал страшный Ян Гозиус (тот самый, которого впоследствии прозвали «молотом еретиков»). На брата Генриха Адлера готовится засада.Вот Збигнев и решил проехать к границе, чтобы предупредить Генриха или, если будет нужно, помочь ему бежать.Неизвестно, как сложилась бы судьба самого Збышка, если бы ему удалось встретиться с мужицким вождем, но и письмо и предупреждение запоздали: Генрих Адлер кончил свою жизнь в борьбе с врагами, как подлинный народный герой и воин «с кости и крови».Переплыв реку и схваченный у переправы, Генрих, мокрый, раздетый и безоружный, каким-то образом ухитрился выхватить у одного из стражников меч и, прислонившись к стене, около часа отбивался от ошеломленных врагов, пока, весь истекающий кровью, не свалился бездыханный.Так Гозиусу и не удалось возвести его на костер и заставить отречься от Томаса Мюнцера, за дело которого Генрих боролся всю жизнь.После разгрома мюнцеровских отрядов, где, на взгляд Генриха, много молились и мало думали о военной подготовке, мужицкое восстание перекинулось из немецких земель в Вармию. Тут-то Генрих и предполагал возглавить движение кашубов, но погиб, так и не добравшись до своих.Последнее предсмертное письмо, в котором Генрих извещал Збигнева о своем приезде, Митта из опасения, как бы оно не попало в руки ревнителей католичества, решила сжечь.Збигнев же настаивал на том, чтобы оно хранилось в заветной фамильной шкатулке… Это был, кажется, единственный случай, когда Збигнев пошел против воли рассудительной Митты и когда супруги не разговаривали больше двух недель. К счастью, Каспер к тому времени вернулся из плавания и немедленно их примирил. Сейчас у них в доме мир, любовь и тишина…«Как у нас с Вандой», – мог бы подумать Каспер, но не подумал, потому что, на его взгляд, как у них с Вандой не могло быть никогда и ни у кого! Правда, что касается мира и тишины, то искать их в доме Бернатов был бы напрасный труд – горячий и нетерпеливый нрав Ванды передался всем четырем ее младшим. Характером в отца пошел только Вацек.Зато любовь прочно поселилась в этом доме…Каспер почувствовал, что ему душно, и, постучав Францу, попросил его остановить лошадей.Осмотрев колеса, оси, чеки, он потрепал удивленных лошадок по холкам и снова уселся рядом с притихшим Вацком.Збигнев давно уже похрапывал в углу возка.«Боже мой, боже, – пробормотал Каспер про себя, – двадцать лет семейной жизни, а я и сегодня влюблен в Ванду, как мальчишка, от одного воспоминания о ней теряю голову… Я понимаю, конечно, что существуют женщины красивее ее, но с такими мне еще не приходилось встречаться. Господь бог сохранил Ванде в ее преклонных летах обаяние и свежесть, но даже если бы лицо ее было покрыто морщинами, я любил бы ее не меньше: это ведь Ванда!»Супруги Бернаты, не глядя на то, что один сед уже давно, а у второй на висках тоже пробивается седина, до сих пор влюблены друг в друга. А стычки, если и происходят в доме Бернатов, то происходят по пустякам и тотчас же, благодаря мирному нраву хозяина, заканчиваются шутками и смехом.Между супругами существует единственное расхождение, до сих пор не разрешенное ни в ту, ни в другую сторону: Ванда, противу всякой логике, убеждена, что Каспер ее – самый красивый человек на свете. А когда муж пытается это мнение оспаривать, она, закусив губы и закинув голову, молча выходит из комнаты.Вацек давно уже перестал разглядывать большак и попадающиеся им по пути нищие селения, давно уже не задавал вопросов. Сунув в широкие рукава озябшие руки, он прикорнул около окошка.«Угомонился наконец, заснул…» – с лаской подумал отец.Но Вацек не спал. В дороге так хорошо думается…Как ополчались в свое время темные церковники на ученых, мальчик знал отлично. Недаром он считался лучшим учеником отца Лукаша, геометра, географа и картографа.Сейчас каждому школяру известно, что океан не составляет пяти седьмых поверхности земного шара и что между Европой и Азией расположен обширный, не знаемый дотоле материк! Сейчас отец Лукаш может спокойно произносить слова «земной шар», не опасаясь, что его схватят фискалы инквизиции. Истина победила!«Но, как видно, для того, чтобы истина победила, – думал мальчик, – человек должен принести себя в жертву этой истине, претерпеть сначала насмешки, бедность и одиночество… Не каждый при жизни пожинает плоды своих трудов… Вот в Нюрнберге будет отпечатан труд Миколая Коперника… А отец и дядя толкуют, будто кое-кто может усмотреть в нем опровержение святого писания… Но вероятнее всего, папа Павел Третий возьмет его под свою защиту… А вдруг не возьмет?!»Возок с путешественниками обогнала почтовая карета. Возница ее затрубил в рожок, и, откуда ни возьмись, на дорогу высыпали люди с пакетами, узелками, свертками бумаги… Это тоже выдумка отца Миколая. Каноник своим нарочным, которые каждые три дня совершают путь из Фромборка в Гданьск и обратно, велел прихватывать по дороге письма и посылки людей, которые сами не имеют возможности их доставлять. Отец Миколай сказал, что со временем такая доставка писем будет лежать на городских магистратах…И как на такого человека может ополчиться кто бы то ни был?!Теперь уже возок обогнал фромборкскую почтовую карету. Красивые серые в яблоках фромборкские тяжеловозы были крепки и выносливы, но не столь резвы в беге, как разномастные небольшие лошадки, которых дядя Франек раздобыл для поездки.«Как хорошо сказал когда-то наш учитель, добрый отец Лукаш: „Возведение храма науки требует человеческих жертв“, – думал Вацек, совсем сонный. И вдруг вздрогнул и широко раскрыл глаза. – А что, если бы я, ну и другие, такие же, как я, уверовавшие в учение Коперника, взялись его распространять по всей земле? Ходили бы из города в город, из области в область и проповедовали бы его идеи? Вот этот пан Толкмицкий, например… Он будет рад сделать все для отца Миколая… Или хлоп панов Кшижановских… Отец Миколай на свои деньги выкупил его у жестокого хозяина, а потом отпустил на свободу… Только, конечно, для этого дела нужны люди ученые… Но, вероятно, и такие найдутся… Пан Толкмицкий человек весьма образованный… А что он безрукий калека, это еще лучше: больше будут к нему прислушиваться… Возьму с собой другого Вацка (сын Каспера имел в виду Вацка Суходольского, названного, как и он, в честь деда), хорошо бы взять нашу Вандзю, но… – Вспомнив, что мамочка тогда останется с одними сорванцами совсем одинокой, Вацек тяжело вздохнул: – Нет, Ванду маленькую брать не придется. А мы ходили бы и рассказывали о движении планет, о том, что Земля вращается вокруг Солнца, и пускай бы гнев темных церковников разразился над нами, а не над отцом Миколаем… А потом люди разобрались бы в истине…»«А что церковники сделали бы с нами? – пришло внезапно мальчику в голову. – Вдруг они засадили бы нас в тюрьму? Или отрубили бы нам руки, как пану Толкмицкому? Хуже всего, если бы они возвели нас на костер как еретиков!»Вацек даже вздрогнул от ужаса.Года два назад, когда он был еще совсем глупый, тетя Уршула рассказала ему, что в Орденской Пруссии, в Крулевце, инквизиторы сожгли на костре двух товарищей его отца.Наверно, эти несчастные претерпели страшные муки, потому что память о них живет в Крулевце, Гданьске и во многих других городах… В прошлом году из далекой Варшавы приезжали люди в село, где ксендзовал один из сожженных.Каждый из приезжих стремился взять себе что-нибудь на память о «святом». Они отщипывали ножом кусочки дерева от стола, от табуретки, которыми пользовался покойный… А когда хозяин дома попытался им противостоять, за приезжих вступилось все село: там отца Станислава Когута тоже считают святым!Наплакавшись после рассказа тети Уршулы, Вацек пробрался на черный двор, насобирал щепочек и, сложив маленький костер, попробовал держать над ним руку. Но не прошло и нескольких секунд, как, не стерпев боли, он завернул обожженную руку в полу одежды, а костер затоптал ногами.«Ничего! – утешал себя мальчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60